Идеальный враг

Он, не открывая глаз, попытался спрятаться от реальности под подушкой. Но не нашел ее.

“Должно быть, опять она в унитазе”, — подумал он, и эта мысль окончательно привела его в чувство.

Барак был залит электрическим светом. Снова работал оживший телевизор, орал во всю мощь что-то о цветущем здоровье и растущем благосостоянии. Переговаривались сонные голоса, глухие и бесцветные, словно зевки. Поскрипывали кровати, похрустывали суставы — штрафники поднимались с постелей, спрыгивали на пол, потягивались, разминались.

Павел приподнялся и сразу же увидел валяющуюся на полу подушку. Он наклонился к ней и только тут вспомнил об остром жале, выточенном из гвоздя. В руках его не было.

Потерял?!

Павел рывком откинул одеяло и облегченно вздохнул: острый металлический стержень лежал на измятой постели. Здесь же был и каменный обмылок.

— Доброе утро! — спрыгнул со своей койки Гнутый. Напротив болтались ноги Шайтана, кривые и волосатые. Грек Ксенакис, пыхтя, отжимался в проходе.

— Привет… — Павел накрыл рукой свой новый талисман, который он уже прозвал жалом.

— Слушай, Писатель, — зевнул Рыжий — Ты чего всю ночь сегодня ворочался? Не спалось?

— Угу… — Павел сунул руку под матрац и похолодел. Там, где вчера лежали его дневник, письмо и счастливая монетка, сегодня было пусто. Он вскочил, откинул постель, потянул на себя матрац, стаскивая его с койки.

— Ты чего это? — спросил Рыжий.

Павел не ответил. Не обращая внимания на окруживших его товарищей, он лихорадочно рылся в груде сваленного на пол тряпья, перетрясал скомканное одеяло, снова и снова заглядывал под нары.

Хотя бы письмо отыскать! И монетку! Черт с ним, с дневником!

— Что-то потерял? — с издевкой спросил ненавистный голос, и Павел, вздрогнув, остановился. Медленно повернулся, поднял глаза.

Рядом с его друзьями стоял ухмыляющийся Клоп.

— Ты?! — Павел все понял. Он сжал кулаки, выпрямился. — Ты?! — Он надвигался на малорослого Клопа, и тот попятился. — Верни, ты! Слышишь! — Павел не замечал, что кричит по-русски. — Отдай немедленно, гад! Сейчас же, ты, сволочь!..

Ничего не понимающие друзья расступились, пропуская орущего на весь барак Павла. Клоп все скалил зубы и отступал.

Увлекал за собой. Заманивал.

А потом он жестом фокусника выхватил откуда-то исписанный узнаваемым почерком лист бумаги, разорвал его на мелкие клочки и бросил их Павлу в лицо, словно праздничное конфетти:

— Это ты ищешь? Это?

И Павел сорвался. Он зарычал и бросился на Клопа, не видя ничего, кроме его ненавистной ухмыляющейся хари, желая только одного: со всей силы врезать кулаком по кривящимся губам — а потом еще раз и еще, с придыхом, с хаканьем! Превратить их в кровавое вспухшее месиво, расквасить нос, выбить зубы, сломать челюсть.

Раздавить, размазать, растоптать.

Убить…

Но Клоп был на своей территории. Он отпрыгнул в сторону. Что-то мелькнуло сбоку. Какая-то тень стремительно поднялась впереди.

— Не трогай Клопа, дохлый!

Павел не успел среагировать. Страшный удар опрокинул его, отбросил назад, на острый угол железной койки.

Уже теряя сознание, Павел изо всех сил сжал в кулаке выточенное из гвоздя жало — единственную вещь, что у него осталась.

3

Казалось, что странные голоса, густые, тягучие, доносятся из загробного мира

— Эй, Писатель, ты меня слышишь? Давай, открой глаза!

— Дышит… Черт, у него же башка пробита!

— Кость цела, не трогай Просто скальп немного сполз. Заживет.

— Эй, Писатель…

“Писатель — это я”, — пришла в гудящую голову ясная мысль. И только после этого Павел вспомнил свое настоящее имя. Вспомнил все, что произошло… когда?., секунду назад? минуту? час?..

Он попытался открыть глаза, застонал, шевельнул рукой. Голова отозвалась болью на его движение.

— Кажется, приходит в себя

— Воды дайте сюда!

— Черт, да у него же вся подушка в крови!

— Ладно, что не в дерьме…

Голоса теперь звучали нормально. Голоса товарищей.

Павел сумел открыть один глаз. Левый. Увидел лицо Гнутого

— Ну как ты? — спросил друг. Что-то в его лице было неправильно.

Опухший нос, заплывший глаз.

— Что случилось? — беззвучно шевельнул губами Павел.

— Что? — не расслышал Гнутый.

В поле зрения появилось еще одно лицо. Совсем незнакомое… Хотя… Что-то в нем было…

— Рыжий? — попытался угадать Павел.

— Узнал, — облегченно вздохнул Гнутый. — А я уж боялся, что у тебя в мозгу все перемешалось.

— Что произошло? — Павел открыл второй глаз и увидел потолок. За окнами был день.

Еще. Или уже.

— Сам-то как? — спросил Рыжий.

Павел осторожно пошевелил руками, подвигал годовой. Сказал неуверенно:

— Вроде бы нормально…

Во рту был вкус крови. Затылок ломило. В висках пульсировала боль.

— Самое главное, жив, — сказал Гнутый.

— Что с вами случилось? — Павел приподнялся. Товарищи поддержали его, помогли сесть на койке.

Они были здесь в полном составе: Гнутый, Рыжий, Маркс, Шайтан, Грек. Похоже, им всем досталось — кому-то больше, кому-то меньше. У Маркса была ободрана скула. Шайтан ощупывал припухшую челюсть. На лбу Грека красовалась багровая шишка.

— Небольшая короткая потасовка, — сказал Рыжий. — Пятеро “дохлых” против “уголовной” половины барака.

— Кажется, я пропустил самое интересное, — попытался улыбнуться Павел. Вместо улыбки получилась гримаса боли.

— Ты как раз отдыхал на чужой койке. Клоп собирался тебя попинать, но тут вступились мы.

— Спасибо, — сказал Павел.

— Не стоит благодарности, — сказал Гнутый.

— Я тут кое-что нашел у тебя в руке, — негромко сказал Шайтан. Он огляделся, нет ли поблизости кого-то из чужих, придвинулся ближе, разжал кулак. На ладони его блеснул металл.

— Опасно держать такие вещи при себе, — сказал Рыжий.

— Да, — согласился Павел и своей ладонью накрыл ладонь Шайтана. — Она у меня недавно. — Он поднял руку. Заточки под ней не оказалось.