Идеи и интеллектуалы в потоке истории

оснований и предпосылок целей, ориентиров, принципов и норм.

За каждой из упомянутых выше стратегий акторов российской

политики лежат их глубоко укорененные ментальные и культурные

установки, поведенческие стереотипы, привычные способы

удовлетворения индивидуальных и групповых интересов, устойчивые

и воспроизводящиеся институциональные структуры. Политический

фетишизм (смена власти) и правовой фетишизм (смена законов) не

работают, пока в силе остаются все те же стратегии, ориентиры и

установки. Для их существенной трансформации нужно многое, в том

числе привлекательный образ будущего, связанный с новыми

ориентирами. А это уже сфера конструктивной политико-философской

работы — создавать новые опции стратегий для отечественной элиты

и образованного класса.

Экономическая публицистика слишком прагматична, политическая

публицистика в расколотом обществе слишком ограничена целевой

аудиторией, а потому непримирима и агрессивна. Философская

публицистика смогла бы сформировать общий язык и даже слой

ценностей общенационального согласия, однако ни спроса, ни

предложения пока не видно33.

Роль интеллектуалов в каузальной атрибуции кризиса

Не верно, что идеи движут историю, но в особых переломных

моментах, которые И. Валлерстайн назвал периодами kairos, роль идей

и их производителей — интеллектуалов — многократно возрастает

[Валлерстайн, 2001]. Р. Коллинз, трактуя концепцию Р. Вутноу,

показывает, что особые пространство и стимулы творчества для

интеллектуалов образуются в патовой политической ситуации, когда

противостоящие силы не способны административными или силовыми

33 «Было бы противоречивым думать о навязывании демократии силой, а не

убеждением, о принуждении мужчин и женщин к свободе. Но

непротиворечиво думать о том, что их можно убедить быть свободными.

Если у нас, философов, все еще имеется своя специфическая задача, то это

именно задача убеждения» [Рорти, 1994].

116

способами подавить друг друга и борьба смещается в символическое

поле, где резко возрастает спрос на идеи, а интеллектуалы отвечают на

спрос особенно активным творчеством [Коллинз, 2015, с. 70-77].

Пока авторитарный режим силен, у правящей группы и элит нет

настоящих стимулов к серьезным реформам; ведь они всегда чреваты

тем, что могут пошатнуть привилегированные властные позиции. При

отсутствии гибких изменений, решающих неизбежные трудности и

напряжения, происходит стагнация и назревают факторы кризиса.

Обычно они связаны с бюджетным дефицитом, неисполнением

государством ожидаемых от него обязательств, поражениями,

провалами на внешней арене, явной неспособностью власти

преодолевать возникающие бедствия и массовое недовольство

[Голдстоун, 2006;

Коллинз, 2015, гл. 1].

В этих обстоятельствах

распадается сплоченность в высших кругах, появляется так

называемая контрэлита, что и создает патовую ситуацию,

способствующую росту внимания к идеям.

Жесткий авторитарный режим, соскальзывающий уже к

тоталитарным практикам, не способен эволюционировать к

демократии, поэтому шанс демократизации возникнет только при

глубоком его кризисе.

Исход кризиса во многом зависит от того, каким идеям и лидерам

(носителям идей) поверят элиты, в том числе силовые, активная часть

граждан и лидеры протеста. В содержательном плане выигрывают те

интерпретации и интерпретаторы происходящего, которым удается

более убедительно возложить вину за кризис и бедствия на

политических противников, а выигрыши, надежды на выход из

кризиса и благоприятные перспективы связать со своей политической

партией (в широком веберовском смысле).

Такая битва обвинений и восхвалений — обычное дело в тот

период кризиса и острого конфликта, когда силовое противостояние

уже или еще снижено, блокировано, а внимание переносится на

символическую сферу, от которой зависит поддержка и элит, и масс, и

самих силовых структур.

От чего же зависит убедительность каузальной атрибуции

(приписывания причин) вины за кризис и бедствия на ту или иную

сторону?

Смело можно предположить, что здесь пропаганда становится

наиболее эффективной, когда предлагаемая трактовка происходящего

соответствует общей картине мира, устоявшимся представлениям и

схемам восприятия (рамкам, фреймам), а также символам,

идентичностям, пониманию своих интересов, которые имеются у

«целевой аудитории» — адресатов этой пропаганды.

117

Так, при общей уверенности, что бедствия происходят от козней

внешних врагов, люди будут верить обвинениям в шпионаже и

диверсиях.

Если преобладает идеология свободного рынка, то большим

доверием будут пользоваться объяснения невзгод провалами слишком

громоздкого государства и слишком большого налогового бремени.

Если же доминируют идеи государственного обеспечения,

распределения, бесплатных услуг и раздач, то популярность получат

объяснения всех неприятностей через воровскую приватизацию,

хищность бизнеса и провалы рынка, недостаточность

государственного контроля над ресурсами, над всей экономической и

социальной жизнью.

Вот здесь и обнаруживается роль интеллектуалов с

демократическими и либеральными убеждениями в докризисный

период стагнации, реакции и растущих репрессивных практик.