Идеи и интеллектуалы в потоке истории

научных школ (эволюционно-регулятивная и радикальная школы,

либералы-неоклассицисты, либералы-«австрийцы», неоинституционалисты

и др.). К сожалению, относительно

благополучное развитие экономической науки никак не влияет на саму

экономику страны, судя по всему стагнирующую, преимущественно

экспортно-сырьевую и чреватую кризисами. Неслучайно спорящие

между собою школы объединяет только одно: каждая школа проводит

резкую критику сложившейся в стране экономической системы, а

также критикует власть, особенно за то, что та не следует

рекомендациям именно данной школы экономической мысли.

Менее благополучна ситуация с российской демографией, как

реальностью, так и наукой. А. Вишневский рисует картину

удручающего контраста между звонкой политической риторикой

относительно проблем народонаселения и плачевным состоянием

научной демографии в России (до сих пор нет специализированного

института, почти все исследования выполняются на зарубежные

гранты, молодых кадров нет, лучшие уезжают за рубеж, не видя здесь

перспектив и т. д.) [Там же, с. 257-272].

Регионалистика, судя по авторитетным суждениям Ю. Перелыгина

и В. Глазычева, находится на робкой начальной стадии развития,

примерно сходной с ситуацией советской социологии в 1960-х гг. [Там

же, с. 299-316].

Три статьи о восприятии современной российской мысли во

Франции, Германии и США [Там же, с. 319-352] имеют общий и

предсказуемый лейтмотив: Россия для указанных стран остается

далекой и, мягко говоря, не самой интересной периферией, отношение

к ней преимущественно объектное (изучать, что там происходит), а не

субъектное (интересоваться тем, о чем думают и пишут сами русские).

Музыка, театр, кино из России привлекают некоторое публичное

внимание, сохраняется уважительное отношение к российским

достижениям в математике и естествознании, тогда как современная

философия, социальные и гуманитарные науки почти никакого

интереса не вызывают.

Можно, конечно, сетовать на вековечный снобизм Запада по

отношению к России, но с важной поправкой: в свое время труды

многих русских ученых-гуманитариев получали признание и даже

вошли в классику мировой мысли (буддолог Ф. Щербатской,

политический писатель Л. Троцкий, психологи Л. Выготский и

А. Лурия, филологи М. Бахтин, В. Шкловский, В. Пропп, Р. Якобсон

и др.).

Примечательным оказывается полное изъятие философии из

«картографии интеллектуальных направлений» современной России.

Подозревать автора проекта В.Куренного в неприятии этой важнейшей

123

сферы мышления не приходится (журнал «Логос», в котором он

является научным редактором, отслеживает современные проблемы и

идеи философии, правда, преимущественно, западные). Остается

признать либо упадок отечественной философии, либо падение

интереса к ней интеллектуального сообщества, либо взаимоусиление

обоих факторов. Грустно, что тезис о глубоком и затяжном кризисе

отечественной философии, ее периферизации, подтверждается

(см. гл. 6, 16).

Причины интеллектуальной стагнации

Сборник « Мыслящая Россия» позволяет говорить о стагнации всей

социально-гуманитарной мысли в России, несмотря на растущее

обилие книг, статей и отдельные неплохо поставленные отрасли

исследований (экономический анализ, социологические опросы). Сам

проект «Мыслящая Россия» хорош, прежде всего, тем, что был

поставлен жесткий диагноз: Россия оказалась не-мыслящей, или же

мыслящей плоховато, неряшливо и провинциально.

Каковы же причины интеллектуальной стагнации? Разделим их на

внешние, относящиеся к социальному бытию самих интеллектуальных

сообществ и их окружения, и внутренние, относящиеся к образу

мыслей, ментальным стереотипам, установкам и предубеждениям,

«слепым пятнам» сознания и проч. (Если угодно, можно сопоставить

внешние и внутренние причины с достопамятными «социальными и

гносеологическими корнями».)

Многие внешние причины широко известны и проговорены, в том

числе участниками проекта « Мыслящая Россия»:

инерция советской системы организации науки;

захват ключевых позиций академической номенклатурой,

заинтересованной лишь в сохранении своего положения;

отсутствие систематических дискуссий между разными

позициями и школами;

слабость или отсутствие реального взаимодействия между

фундаментальными исследованиями и прикладными разработками;

отрыв исследований (в НИИ) от преподавания (в университетах);

сугубо инструментальное отношение власти к социальным

исследованиям («если не пиар нам, то секвестр вам»);

«партийность» и низкопоклонство научных журналов (своим и

начальству — «зеленая дорога», чужим и безвестным

проникнуть весьма трудно, беспристрастное рецензирование

— редкость) и т. д.

124

Остаются актуальными более глубокие, неявные причины:

сохраняющаяся система дисциплинарного финансирования

исследований, препятствующая межнаучной кооперации

[розов, 2002, с. 570-571];

господствующая система оценки научного труда,

стимулирующая регулярные публикации (на основе мелких

исследований или вовсе при отсутствии таковых) и не

стимулирующая долговременные, трудозатратные штудии;

устойчивое взаимное равнодушие российских исследователей,

в результате чего новые идеи и направления не

поддерживаются, не получают отклика и гаснут;

общая заниженность стандартов научной квалификации