Идентификация

— Допустим, — протянул я, пытаясь понять, что происходит.

Не мог же я попасть в «расстрельные списки» Морозова. Или мог?

— Пройдемте с нами, — все так же вежливо, но непреклонно проговорил гвардеец. — Вас хотят видеть. Немедленно.

Я вздохнул. Ну, по крайней мере, меня не арестовывают. Пока не арестовывают.

— Подожди меня в машине, — Я накрыл ладонью пальцы Алены, лежащие на моем локте, и подался вперед. — Я сейчас…

Наверное.

Спрашивать что-то у солдат я не собирался — они все равно не сказали бы ничего, даже будь у них хоть какая-то информация. Младшие чины выполняют приказы. А отдает их…

А отдает их, вероятно, тот, кто сейчас стоял чуть в стороне от суеты, явно не желая ни с кем беседовать. Его сиятельство по случаю обратился в безразмерную зимнюю камуфляжную куртку без знаков отличия — вероятно, наспех натянутую прямо на парадный мундир — и невесть откуда взявшуюся вязаную шапочку.

Она скрывала могучую генеральскую лысину, а роскошные седые усы стыдливо прятались за поднятым воротником, но я все равно без особого труда узнал старого товарища. И не только по чертам и кряжистой фигуре, но и по характерным жестам, с которыми он суетливо докуривал сигарету — чего на моей памяти не делал, кажется, уже лет двадцать.

Значит, дело плохо.

— Здравия желаю, ваше сиятельство, — вполголоса произнес я, подходя чуть ближе и изображая подобающее в таких случаях воинское приветствие. — Вы хотели меня видеть?

На мгновение показалось, что Морозов сейчас пошлет меня куда подальше, причем в максимально нецензурной форме — настолько сердито вдруг полыхнули глаза из узкой щели между воротником и отворотом шапки. Он даже набрал в легкие воздуха, но вместо того, чтобы разразиться гневной тирадой, вдруг сдулся. И едва слышно ответил.

— Здравия желаю. — Морозов щелчком отправил сигарету в сугроб у стены. — Хотел… — будто бы нехотя проговорил он.

— Могу ли я поинтересоваться — по какой причине? Нужно чем-нибудь помочь?

— Не можешь. И не нужно, — буркнул Морозов.

И уже собрался было отвернуться или даже снова закурить… И вдруг сам шагнул вперед и поймал меня за плечо, будто испугавшись, что я сейчас убегу.

— Отставить — не нужно, — проговорил он.

Тихо и неуверенно, словно через силу. Каждое слово давалось ему с трудом, и я почти физически ощущал то ли неприязнь, то ли страх… То ли просто отчаянное упрямство. Судя по выражению лица, Морозов больше всего на счете хотел закончить эту странную беседу.

Но почему-то не мог.

— Отставить, — повторил он. — Ты-то мне как раз и нужен, Острогорский.

— К вашим услугам. — Я чуть склонил голову. — Хоть, признаться, и не понимаю…

— Распутин. — Морозов произнес фамилию врага с нескрываемой ненавистью, будто выплюнул. — Старый козел вздумал меня шантажировать.

— И каким же, позвольте уточнить, образом? — поинтересовался я. — Если мне не изменяет память, его сиятельство сейчас пребывает в одном из уютных казематов Петропавловской крепости.

— На Крестовском, — автоматически поправил Морозов. И тут же махнул рукой. — Впрочем, это неважно. Старикашка не хочет говорить ни с кем, кроме тебя.

— Что?! — Я едва не подпрыгнул. — Вы не?..

— Нет я не ошибся. Распутин требует на переговоры тебя. Не меня, не кого-нибудь из Третьего отделения, не министра обороны, не Келлера, не ее высочество Елизавету Александровну и даже не Георга или иберийского посла, черт бы побрал их обоих. — Морозов вздохнул и сложил руки на груди. — А именно тебя.

Глава 28

— Есть предположения? — проговорил я, шагая с тротуара вдоль дорожки на траву. — Хоть какие-то?

— Увы, ваше благородие. Только догадки.

Высокий худой мужчина с носом, похожим на орлиный клюв, поравнялся со мной и принялся на ходу рыться в толстенной папке. Впрочем, без особой пользы — снова. Даже у самых крутых аналитиков Следственного комитета до сих пор не нашлось мало-мальски подходящей рабочей версии.

Зато в курс дела они меня ввели. Профессионально, четко и оперативно — хватило и тех неполных двадцати минут, которые кортеж с мигалками прошил центр города, выбираясь к Крестовскому острову.

Итак, около часа назад, ровно в полдень, неопределенным… точнее, теперь уже вполне определенным источником энергии был сформирован атакующий элемент, который ударил по крейсеру императорского флота, стоявшему у пристани в Кронштадте.

Сквозная пробоина около семи метров в диаметре, гибель судна за каких-то несколько минут, жертвы — несколько десятков моряков… Подробности я, конечно же, не запомнил. Куда больше меня интересовало другое.

Сразу же после этого на один из телефонов Совета безопасности позвонили с неизвестного номера, и некто потребовал немедленного связаться с заключенным под стражу Григорием Ефимовичем Распутиным. И тот, в свою очередь, заявил, что желает немедленно выйти на волю. Однако условия своего освобождения станет обсуждать только с курсантом Морского корпуса Владимиром Острогорским.

То есть, со мной.

В противном случае Распутин пообещал повторить атаку — только на этот раз выбрать целью не военный корабль, а что-то другое.

— Догадки? — переспросил я. — Давайте догадки. Хоть что-то!

— Мы предполагаем, что следующий удар нанесут по Зимнему дворцу. Или по Аничкову. — Следователь захлопнул папку. — Но это…

— Это не точно, — хмуро закончил за него. — Ведь есть еще детские дома, больницы, военные части… станции метро, в конце концов… Слишком много объектов. И эвакуировать все вы не успеете — начнется паника, в которой пострадает даже больше людей, чем при ударе.

— Совершенно верно, ваше благородие. Поэтому вся наша надежда — на вас.

— А ну погодите… Погодите, кому сказано! — Морозов чуть ли не бегом догнал нас. — Острогорский, запомни: ты не уполномочен вести переговоры с террористами… террористом!

— Вот как? — усмехнулся я. — И для чего же, в таком случае?..

— Просто зайди туда. — Морозов схватил меня меня за плечи и развернул к себе. — Выслушай. Молча кивай и не вздумай ничего обещать.

— Просто передать вам требования?

— Можешь не передавать. Мы и так будем слышать каждое ваше слово. Но ты — ты старайся говорить поменьше. — Морозов коротко взглянул на следователя, и тот тут же умчался обратно к машинам, будто вспомнив о каком-то срочном деле. — Не дай втянуть себя во все это. Распутину полторы сотни лет, и он таких, как ты, знаешь, сколько видел? Сожрет и не заметит.

— Есть — не дай втянуть, — вздохнул я.

Не то чтобы беспрекословно подчиняться Морозову входило в мои планы, однако в чем-то он уж точно не ошибся: злобный старикашка коптил небо еще с девятнадцатого века, и жизненным опытом даже прежнего меня превосходил как минимум вдвое. И в его компании, особенно с глазу на глаз, определенно стоило говорить поменьше.