Идея фикс

— Никогда не думала, что моя дочь столь наивна! — всплеснула руками Валерия Борисовна. — Хорошо. Допустим, тебе понравился молодой человек, вы весело проводили время, в одной компании… Но почему же сразу — «замуж»!

— Потому что я люблю его, — насупившись, Лара упрямо смотрела исподлобья на узел кушака атласного халата матери.

— Как?! — взвизгнула царственная дама. — Ты хочешь сказать… Ты… — Она не находила слов, дрожа от возмущения.

— Да! — Лара гордо вскинула голову. — У нас все было. Все… В сущности, я уже его жена!

— Петя… — В полуобморочном состоянии Валерия рухнула на кровать. — Позови отца… Нет… Постой… У него будет инфаркт, а завтра серьезное совещание в Совмине… Нет… Нет! — Она разрыдалась, колотя подушку: — Уйди отсюда, уйди сейчас же… Дура!

Лара до утра просидела не раздеваясь в своей комнате. Вначале она хотела уйти куда глаза глядят. Пусть ищет, беспокоится, просит прощения… Потом поняла, что дочь замминистра не может ночью ходить одна по городу и отчитываться о своем поведении участковому милиционеру. Под утро пришло правильное решение — она уедет в Болгарию! Отец сделает визу, Пламен обалдеет от счастья… А потом, потом все как-нибудь утрясется. Ведь обязательно утрясется! А белое платье и фата будут самые красивые. И жених — тоже. Лара достала фото, сделанное камерой Пламена автоматически — они стояли в обнимку на фоне заката, окрасившего море пурпуром. Лара в легкомысленном костюме «рабыни», с развевающейся белой вуалью. Похоже на свадебное фото. «Все будет хорошо! Люблю тебя, милый».

На следующее утро с Центрального телеграфа Лара звонила в Софию. Дожидаясь очереди, она чувствовала себя агентом вражеской разведки и все время озиралась, боясь увидеть среди толпы гневное лицо матери.

— О, это ты!.. — удивился, очевидно спросонья, Пламен. — Очень, очень рад, беби! Ты где?

— Дома… Послушай, я, наверно, скоро приеду в Болгарию.

— В Софии будешь? Когда?

— Точно не знаю. Скоро. Мне нужно тебя увидеть!

— Постой, Лара! Весь июль я в экспедиции. Венгрия, потом Словакия. Снимаем манекенщиц для международной выставки.

— А… Послушай, когда ты вернешься? — Ее голос, звенящий слезами, с трудом прорывался сквозь шумы на линии. Можно даже сказать, что она плакала.

— В августе. Очень хочу тебя видеть. Очень.

— Я тоже… Я страшно скучаю. Кроме тебя, никого нет! Понимаешь? Ты для меня — самый главный на свете…

Пламен рассмеялся:

— Это хорошо! У нас будет жаркая встреча. Обичам те. Помнишь?

— Я тоже. Очень, очень люблю…

…«Очень, очень, очень… Слишком много очень. Надо учить болгарский. Мы будем жить и там, и здесь», — думала Лара, бродя по арбатским переулкам. Тихие дворики, скрип качелей, запахи жареной картошки с луком из окна чьей-то кухни. Вот так ходить, ходить вдвоем, целуясь в каждой подворотне, а потом жарить картошку в собственной маленькой квартирке с громоздкой, будто сонной старой мебелью, лежать в обнимку на кровати и говорить о любви… Какое счастье! Собственно, почему в маленькой, старой? Лучше уж вон в такой «цековской» розовой башне с лоджиями и лифтершей у подъезда или в коттедже на Золотых Песках! Пламен прославится, это неизбежно. Он станет много работать за границей, разъезжать по персональным выставкам и везде — непременно — с женой!..

Сочинять будущую жизнь было чрезвычайно приятно. За нее стоило бороться, идти на открытую конфронтацию. Предъявить ультиматум родителям, потом уехать на дачу к бабушке, поддерживая с отцом и матерью натянуто-официальные отношения. И ждать, пока они не поймут, в чем состоит счастье их дочери.

Оказавшись как бы совершенно случайно на Киевском вокзале, Лара купила билет до Апрелевки, где находилась дача Решетовых. Сев в электричку, она почувствовала себя совсем взрослой. «Вот так начинается моя собственная самостоятельная жизнь».

С дачи она позвонила домой и сообщила матери с холодной небрежностью:

— Я пока поживу у бабушки.

— Изволь. — Голос Валерии звучал официально. Она сразу раскусила маневр дочери. — Если намерена делать глупости, то уж, будь добра, постарайся обойтись без нашей помощи. Образумишься — позвонишь.

Получилось, что ультиматум предъявлен Ларе, и она находится не в бегах, а в изгнании.

«Но не могут же они не понять, как это все серьезно!» — думала Лара, ожидая, что родители сдадутся и проявят желание хотя бы познакомиться с Пламеном. Первым не выдержит, конечно, более мягкий отец.

«Тряпка, — коротко характеризовала мужа Валерия Борисовна. — Из него каждый веревки вьет». Лара морщилась: веревки из тряпки — вещь ненадежная и никому не нужная.

— Папа лояльный, демократичный и справедливый, — заступалась она. Теперь Лара с полным основанием делала ставку на любящее отеческое сердце.

Возможно, упрямица и заполучила бы тур в Болгарию в августе, если бы в конце июля не выяснилось, что она беременна. Осмыслив симптомы и сообразив, в чем дело, Лара пришла в ужас. Приятельница советовала втихаря избавиться от ребенка, что по тем временам было совсем непросто, тем более девушке с твердыми моральными принципами. Паника сменилась здравым расчетом. Нет, тайного аборта она не сделает. Выждет до тех пор, пока скрывать положение будет уже невозможно, и поставит родителей перед фактом. Жениха тут же вызовут в Москву. Все наконец поймут, сколь жестоко топтали неземную любовь.

Пренебрегая компаниями, вечеринками, Лара сидела на даче и ждала вестей от Пламена. Она часто звонила ему с телеграфа, но застала в Софии лишь дважды. Пламен говорил о том, как страшно занят, мотаясь со съемочной группой по курортам, как устал и как любит Лару.

— Я хочу, чтобы ты приехал сюда, в Москву. Я пошлю приглашение. Ты должен быть здесь не позже сентября, — кричала она через расстояние, казавшееся огромным из-за плохой связи. — У нас… — Господи, но как прокричать это в кабинке телеграфа, под настырными взглядами очереди? — У нас будет ребенок…

— Что, что? Не понял, что будет?

Связь вдруг стала отменной, хоть шепотом объясняйся. Словно они стояли друг против друга, а у Пламена вместо счастливого оказалось ошарашенное лицо.

— Не знаю, что будет. Может, мальчик, может, девочка…

— Ты шутишь? — Наконец-то он замер от радости.

— Нет. Я пришлю вызов, жди.

— Люблю тебя… — по-русски пробормотал Пламен. — Жду.

Когда Лара объявила матери о своем положении, та, постояв в оцепенении, залепила дочери звонкую пощечину и закрылась в спальне, откуда вела телефонные разговоры до самого вечера. На следующий день Валерия Борисовна повезла Лару к своему врачу-гинекологу и получила подтверждение: беременность двенадцать недель. Первый аборт — явление нежелательное.

В машине старшая Решетова прошипела, не глядя на дочь:

— Если ты все же решила окончательно изгадить свою жизнь, то я тебе этого не позволю.

— Мама, я намерена родить ребенка от законного мужа. Он тоже хочет этого.

— Он хочет? — Валерия расхохоталась. — Отец получил ответ на запрос о фотографе Бончеве. Он живет в одной квартире с бывшей женой, какой-то… какой-то шлюшкой. У него нет приличного образования, постоянной работы. А главное… — Валерия торжествующе посмотрела на дочь. — Такие, как ты, у него каждую ночь меняются пачками.

В субботу Решетовы принимали чету старых знакомых с сыном. Валерия Борисовна лучилась обаянием, гости пришли в восторг от тостов хозяина и красоты его дочери. Молодой человек — гений шахматных турниров, не отрывал глаз от тарелки.

— Я его сразу вычислила! — сказала Валерия дочери, проводив гостей. — У меня голова — Дворец съездов! Парень был с тобой в «Буревестнике» и страшно влюбился. Розочка — очаровательная интеллигентная дама — так прямо и говорит: «Сына будто подменили». Ночами не спит, стихи пишет. Милый, скромный, совершенно несовременный молодой человек. Знаешь, — она обняла дочь впервые после размолвки, — Зиновий чем-то напоминает мне папу. Петя был точно такой же, когда мы познакомились…