Идея фикс

— Да у нас с этим Зиновием ничего не было! Даже каких-нибудь симпатий! — взвилась Лара, припомнив, однако, как покрывался ярким румянцем шахматист, оставаясь случайно наедине с ней.

— Не было — так будет. Зиновий Костержец — вполне приличная партия. Я выясняла, — они украинские евреи, вернее, украинцы с латвийской примесью. В общем, русские. Перспектива чемпиона мира! Это завидное положение.

— Мама, как ты можешь! — По щекам Лары побежали частые слезы. — Я не люблю его!

— Могу! Я все могу, когда речь идет о счастье моей дочери! «Любовь!» Да ты, дорогая моя, совершенно не знаешь, что это такое! Вспомнишь мои слова лет через пять.

…Молодых расписали во Дворце бракосочетания. Все было так, как мечтала Лара — восхитительное платье из французских кружев, потом еще одно — атласное голубое для ужина в «Метрополе». Был полный зал гостей, специальный оркестр, море цветов и крики «горько». Вот только страшно хотелось плакать или вовсе выкинуть нечто невообразимое — объявить присутствующим, что брак фиктивный, убежать из ресторана, из дома, из страны… Но куда? Мысль об изменах Пламена сводила Лару с ума. Вероятно, мать была права — болгарский красавчик мог бы жениться на дочке московского чиновника, но вряд ли оставил бы свои богемные привычки.

— Я не смогу приехать в августе, — сказал он ей в последнем разговоре, когда Лара хотела уже рассказать про затеваемый родителями брак.

— Ты должен! Это очень серьезно. Купи туристическую путевку. Придумай что-нибудь! Ты же такой сильный. Иначе может произойти нечто страшное…

— Извини, девочка… — послышалось после тягостной паузы. — У меня здесь кое-какие неприятности. Я не могу приехать. Но это не телефонный разговор. И вообще… тебе нехорошо сюда звонить.

— Да что же мне делать?! Что, что мне делать?

— Созвонимся в сентябре, о’кей? Я люблю тебя…

Лара опустила трубку, чувствуя, как вместе с прервавшейся связью обрывается ее жизнь. Жизнь разбилась вдребезги, и теперь мириады острых осколков неслись в темноту, поблескивая на прощанье зеркальными искрами.

Человек, говоривший с ней из солнечного болгарского города, был совсем чужим. Пылкий влюбленный по имени Пламен, клявшийся подарить Ларе все звезды, навсегда остался на крымском берегу.

Да что она понимала в жизни, восемнадцатилетняя дурочка, выросшая в оранжерейной атмосфере?! Разве она могла поверить, что люди — самые близкие и дорогие — безжалостно растопчут ее сердце?

Лара погрузилась в тупую апатию, безразлично взирая на закрутившуюся свадебную суету. Только за банкетным столом она начала осознавать происходящее, словно выныривая из долгого сна. Ужас и злость затягивали притихшую новобрачную в зияющую бездонную пропасть. Сидевшая рядом мать заметила, как задрожали руки Лары, как она уронила бокал и едва не потеряла сознание, затравленная многоголосым криком. «Горько, горько!» — скандировали гости. Зиновий стоял, растерянно глядя на жену, охваченную столбняком. Маленькие глаза часто моргали, а подбородок совсем слился с шеей. Он был готов расплакаться. Повелительный жест Валерии Борисовны остановил ликование. В наступившей тишине она, как ни в чем ни бывало, оповестила: «Я хочу сказать несколько теплых слов о моем зяте…»

После развернутого, мастерски исполненного тоста мать увела дочь в туалетную комнату и сильно встряхнула за плечи:

— Возьми себя в руки, Лара. Ты взрослая женщина и должна нести ответственность за свои поступки. Потерпи. Осталось совсем немного. Дай мне слово, что не закатишь истерику, и я постараюсь незаметно увезти тебя домой.

— Хорошо, не закачу… — тихо согласилась новобрачная, припав к кафельной стенке. И начала медленно сползать на пол.

Гостям объявили о внезапном приступе аппендицита, Лару увезли в больницу, где она провалялась почти месяц. Врачи старались спасти ребенка, а Лара хотела лишь одного — умереть.

К ноябрьским праздникам родители привезли ее домой — слабенькую, бледную, потерявшую ребенка.

— Зиновий не смог забрать тебя из больницы, он на турнире в Торонто, — объяснила мать.

— Ему известно?

— Нет! И, пожалуйста, девочка моя, оставим эту тему. Гнойный аппендицит с перитонитом. Больше ничего не было, — категорически отрубила Валерия Борисовна.

— У меня же нет шва, — почему-то сказала Лара.

— Кто это, интересно, будет разглядывать? — усмехнулась Валерия Борисовна, успевшая оценить своего зятя. Парень зациклен на шахматах, видит мир расчерченным на черно-белые квадраты. Он так же далек от житейских проблем, как марсианин от быта землян. А плотские радости, похоже, ему и вовсе чужды. Удобный вариант замужества, означающий престижное положение и свободу одновременно. Жаль, что это совершенно невозможно втолковать дочери.

Впрочем, все постепенно наладилось. Лара начала занятия в университете, обзавелась новыми знакомыми. С мужем держалась так, словно он был мебелью. Слава богу, не на глазах у родителей. Молодые перебрались в новенькую двухкомнатную кооперативную квартиру и продержались вместе целых пять лет. Закончив университет, Лара поступила в аспирантуру. Зиновий, едва не став чемпионом мира, продолжал упорно стремиться к высотам шахматного мастерства. О детях они разговора не заводили.

В 1979 году семейство Решетовых пережило серьезные трудности. Оказалось, что Зиновий Костержец вовсе не украинец, а натуральный еврей, рвущийся вместе со своими родителями на историческую родину. Неприятная ситуация для дочери ответственного номенклатурного работника. Лара спешно развелась с мужем, Валерия Борисовна же доверительно делилась с приятельницами сокровенными тайнами: все эти годы ее бедная дочь была страшно несчастлива в браке с полусумасшедшим импотентом.

Оставшись одна, Лара вспомнила, что ей всего лишь двадцать пять, что она поступила на работу в Союз композиторов и, по существу, еще не начинала жить. В один прекрасный момент дремлющая в коконе безразличия и эмоционального холода женщина ожила. Она вылетела на солнышко и обнаружила пестрящий цветами луг. Соблазны, соблазны и еще раз — соблазны. Оказалось, что красивая и свободная женщина может сама сочинять сценарий своей жизни, вставляя в него эффектные эпизоды в зависимости от настроения. Главное — ничего не воспринимать всерьез и никому не позволять влезть к себе в душу. Тогда не поранишься, не обожжешься и не будешь ползать на карачках, собирая осколки вдребезги разлетевшейся любви. Любви? Вот уж это волшебное чувство Лара оставит другим.

Работа в Союзе композиторов, полученная благодаря связям отца, давала возможность встречаться с интересными людьми. Сочиняли музыку в основном мужчины, а те, кто состоял в Союзе, как правило, сочиняли не даром, имея хорошее вознаграждение за полную творческую отдачу. Кроме того, для взлета вдохновения они остро нуждались в романтических чувствах.

Светловолосая, уверенная в себе молодая женщина с первого же взгляда производила впечатление ценной добычи на понимающих толк в амурных делах кавалеров. Лара позволяла очаровать себя, если покоритель ее сердца умел выстроить лирическую тему с подобающим шиком. Ей делали подарки, увозили в дома творчества, забрасывали цветами и обставляли ухаживания всеми атрибутами романтической страсти.

Поступали и брачные предложения, но почему-то от тех, кого видеть в роли мужа не хотелось. Ужасно талантливый, но невезучий бард Панкин никак не мог попасть «в струю», пробиться на эстраду. В основном пел по кухням друзей, вследствие чего и запил. Федя Хмаров — молодой, нежный, заботливый, даже не курил, собственноручно стирал и гладил сорочки, в любую погоду часами ждал Лару у места работы. Было, однако, очевидно, что карьеры он не сделает ни как критик, ни как функционер. И какая с такими семейная жизнь? А вот другие — и удачливые, и солидные, и умеющие показать себя перед дамой, вполне смотрелись бы на брачном портрете, но были уже прочно окольцованы. Лара убедила себя, что отбивать чужих мужей — неэтично и ниже ее достоинства. А, кроме того, она типичная самостоятельная женщина, прежде всего ценящая собственную свободу и необременительные, ни к чему не обязывающие отношения. Она умела разбивать сердца и делала это с удовольствием.