Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции

Но здесь опять нужно принять во внимание важную оговорку. Теоретики XVIII века понимают прогресс не так, как стали понимать его в конце концов в XIX под влиянием причин, которые будут указаны [232] . Они верят не в механический прогресс, происходящий вне человека и увлекающий его против воли подобно тому, как волна увлекает обломки; прогресс, о котором говорят Кондорсе и Кант, создается усилиями человека и проникнут моралью. Этот прогресс обещает, впрочем, не столько бесконечное улучшение условий жизни, сколько прекращение борьбы и несправедливостей, от которых так долго страдало человечество по своей вине. В глазах этих мыслителей наиболее определенной формой идеи прогресса все еще остается всеобщий и окончательный мир между народами, распространение принципов права на все человеческие отношения.

232

Ренувье вполне осветил этот пункт в серии своих этюдов по истории идеи прогресса. См. далее: Кн. V. Гл. III.

Космополитизм и прогресс, оптимизм и теория абстрактного человека, склонного образовать разумное общество, не составляют еще всего содержания философии индивидуалистов XVIII века; сюда следует присоединить абсолютную веру в разум и волю человека. В сущности, все индивидуалисты согласны – и мы увидим сейчас, что при всей очевидности этого факта, не требующего доказательств, о нем все-таки необходимо было напомнить – все они согласны с тем предположением, что человеческий разум, спрошенный по известному методу о природе и задачах человека и общества, очищенный от предрассудков, могущих затемнить и исказить его суждение, повсюду ответит одно и то же, если будет отвечать искренно. Все они согласны с тем, что человек способен осуществлять цели, указанные ему сознанием, и что достаточно разрушить сложное здание рутины, злоупотреблений и ошибок, чтобы дать ему средства для этого. Вот в каком смысле и по какой причине индивидуалисты, в отличие от теоретиков просвещенного деспотизма, являются настоящими великими революционерами.

VII

Историки доказали, что французская революция подготовлялась долго и непрерывно. То же самое можно сказать о революции в области идей, предшествовавшей революции в области фактов. Индивидуализм XVIII века представляет собою пункт встречи двух могучих влияний и как бы цветок, выросший из семян, брошенных в человеческое сознание картезианством и Евангелием. И нам следует подметить и доказать взаимодействие этих двух элементов в духе и методе занимающих нас писателей.

Хотя они охотно осмеивают физику и метафизику Декарта и становятся на сторону Бэкона, Локка и Кондильяка [233] , влияние картезианства, разлитое в воздухе, которым дышат люди того времени, сказывается на них несравненно сильнее, чем на других писателях, долгое время считавшихся литературными учениками Рассуждения о методе. Теперь это несомненный факт, счастливо обновляющий готовые формулы и условные суждения [234] .

233

Влияние Декарта на французскую науку конца XVIII века было справедливо отмечено у Picavet. Les Id'eologues. См. в особенности этюд о Кабанисе.

234

См. Bruneti`ere. Etudes sur le XVII si`ecle, Cart'esiens et Jans'enistes.

«Классический дух», в котором Тэн вслед за Токвилем [235] видел один из основных факторов революции, оказывается на самом деле духом картезианства. Никто не ускользает от его влияния; даже Монтескье, по-видимому, наиболее далекий от него, несомненно запечатлен им [236] : деятели революции в этом не ошибались [237] . Вера в бесконечное совершенствование, одинаково свойственная всем мыслителям той эпохи, но в особенности сильно выраженная у Тюрго, Кондорсе и Канта, также картезианского происхождения. Когда физиократы ссылаются на «сущность общественного порядка», а один из них даже пытается раскрыть ее, они выставляют принципом, что эта сущность не имеет ничего случайного, так как зависит от природы вещей, и о ней нужно судить по «очевидности». Таков именно критерий Декарта [238] . Первые экономисты (и даже еще физиократы) гордятся приложением математических формул к социальным фактам, приложением, которое до них высоко ценил, по свидетельству Кондорсе, Жан де Витт, причем Кондорсе не забывает прибавить, что Жан де Витт – ученик Декарта [239] . И, говоря о Декарте, автор Наброска приписывает ему честь произведения «революции в судьбах человеческого рода» [240] .

235

Tocqueville. L'Ancien R'egime et la R'evolution (C. 239–240).

236

См. в Philosophische Monatshefte (октябрь, 1869) статью Э. Бусса: Монтескье и Декарт, где автор указывает, что некоторые взгляды Персидских писем и Духа Законов заимствованы у Декарта или непосредственно, или чрез Мальбранша.

237

См. у Edme Champion’a. L'Esprit de la R'evolution (гл. 1), как мало обосновано мнение, по которому Монтескье и Руссо противополагаются друг другу: первый как представитель духа 1789 года, второй – якобинства. Ch. Nodier и Sainte-Beuve (loc. cit. C. 10. Прим. 2) уже давно установили любопытные черты сходства между Монтескье и Сен-Жюстом. Ср. по поводу картезианства Монтескье. Critique Philosophique, III год. 1-я часть (С. 55 и след.).

238

Mercier de la Rivi`ere выбирает, между прочим, эпиграфом для своего сочинения следующий отрывок из Мальбранша: «Порядок есть незыблемый закон умов, и ничто не может быть правильным без сообразования с ним». Биографы Кене передают, что он, благодаря чтению Recherche de la V'erit'e, увлекся философией «до чрезвычайности, и это должно было отразиться на всех его произведениях». См. Notice sur la vie de Quesnay, в Collection des principaux 'economistes (Physiocrates. T. I. C. 6).

239

Condorcet. Esquisse, 9-я эпоха (C. 248).

240

Ibid. 9-я эпоха (C. 278).

Откройте Трактат о законодательстве Мабли, и вы с первых же строк встретите там в устах лица, выражающего мнения автора, крайне высокомерную и, несомненно, картезианскую критику исторического метода [241] . Но более всех других философов того времени подпал под влияние Декарта и пропагандировал его Руссо [242] .

Указывая на это, мы не думаем оспаривать общепринятого теперь положения, что некоторый, пусть даже самый существенный, элемент своих политических теорий Руссо заимствовал у протестантских публицистов XVI века. Если Фенелон, нападая на Жюрье, как бы имеет, по замечанию одного критика [243] , перед глазами Общественный договор и заранее опровергает его, то сказанное объясняется тем, что Руссо и Жюрье черпали из одного и того же источника. Равным образом на основании цитат, извлеченных из неизданных бумаг Руссо, и в особенности на основании пикантных сближений и остроумных соображений [244] можно с вероятностью допустить, что идея неотчуждаемого и незыблемого верховенства, занимающая столь важное место в Общественном договоре, была подсказана Руссо одной древней хартией, в которой Адемар Фабри, князь-епископ Женевы, подтвердил в 1387 году вольности этого города. Так что Общественный договор одновременно находится в долгу и у протестантских публицистов, и у князя церкви.

241

De la L'egislation (C. 20 и след.).

242

См. Janet. Histoire de la Science politique dans ses rapports avec la Morale, 3-е изд. (T. II. C. 423) и Bouillier. Histoire de la Philosophie cart'esienne, последнее издание (Т. II. C. 643).

243

Faguet. Le dix-huti`eme si`ecle, Rousseau (C. 301) и Les Grands MaItres du XVII si`ecle, ст. F'en'elon.

244

См. J. Vuy. Origine des id'ees politiques de Rousseau, 2-е изд. Gen`eve et Paris, V. Palm'e, 1889.

Но каковы бы ни были источники, откуда Руссо почерпнул некоторые элементы своей доктрины, она все-таки проникнута духом картезианства. Из Рассуждения о методе легко можно было бы извлечь ряд положений, которые могли бы служить комментарием к Общественному договору [245] . Разве основной тезис обоих произведений не один и тот же? В «Рассуждении» это – равное распределение «здравого смысла» между умами, одинаковая способность всех людей схватывать истину, при условии применения правильного метода; в Общественном договоре — обладание всех членов политического общества «здравым смыслом, справедливостью, честностью» [246] , откуда необходимая правота «общей воли», безупречно справедливой и мудрой в хорошо устроенном государстве [247] .

245

Не знаю, указано ли кем-либо то место – в остальном довольно незначительное – Общественного договора, где Руссо упоминает о Декарте: «Народы обладают своего рода центробежной силой, посредством которой они постоянно действуют друг на друга и стремятся расшириться на счет соседей, подобно вихрям Декарта (Кн. II. Гл. IX).

246

Contrat social. Кн. IV. Гл. III.

247

Ibid. Кн. II. Гл. III.

Это еще не все: одним из основных пунктов философии Декарта является положение, что душа мыслит постоянно, что нет мысли без сознания, что в психической жизни нет «темной стороны», что нет мысли без участия воли. Одним из основных пунктов политики Руссо является положение, что основание государства представляет «самый добровольный акт в мире» [248] , и общество, организуясь, всегда дает себе отчет в том, что оно делает. Так уничтожается объяснение происхождения социальных форм посредством медленных и бессознательных комбинаций, объяснение, которое впоследствии должно было показаться столь обольстительным и сойти за раскрытие тайны происхождения всего существующего. Сходство взглядов Руссо и Декарта поражало, впрочем, сторонников этого объяснения, и они не преминули сделать из него оружие против автора Общественного договора [249] .

248

Ibid. Кн. IV. Гл. II.

249

Espinas. Les Soci'et'es animales, 2-е изд. (Введение. С. 48).

В истории 1793 года был день, когда революция почувствовала, насколько она обязана Декарту. В этот день Шенье от имени Комитета народного просвещения предлагает Конвенту перенести прах философа в Пантеон; в пренебрежении к останкам великого человека он находит аргумент против деспотизма и заключает свою речь такими словами: «Вам, граждане, надлежит отомстить за презрение королей к Рене Декарту». Следует проект декрета, принятый среди рукоплесканий. Проявившийся в данном случае энтузиазм имел ту же участь, какая часто постигала его в ту эпоху: он не привел к исполнению декрета. Но Шенье все-таки был прав: имя Декарта необходимо соединить с делом революции [250] . 29 жерминаля, 4 года, в Совете Пятисот получается от Директории бумага о том, чтобы поспешили исполнить решение относительно почестей праху Декарта (Ibid. T. XXVIII. С. 249).

250

См. речь Шенье в R'eimpression du Moniteur. T. XVIII. C. 22 и след. Резюмируем вкратце дальнейший ход дела. Через день, 4 октября, Гюффруа добивается еще решения Конвента о помещении в Пантеоне находившегося в Кабинете древностей бюста Декарта работы Пажу. Затем вопрос забывается до 10 плювиоза, 4 года (1796) (Ibid. T. XXVII. С. 357). Секретарь Совета Пятисот читает письмо Института, напоминающее о декрете Конвента и требующее его исполнения. Шенье ставит себе в заслугу этот декрет и предлагает назначить комиссию, чтобы организовать перенесение с большою торжественностью. Его предложение принимается, и в комиссию назначаются Шенье, Грегуар и Дану.

Наконец, 18 флореаля Шенье делает доклад. Но Мерсье просит слова, заявляет о своем «раскаянии» в том весьма благоприятном мнении, какое и он имел о Декарте «в юности», и требует, чтобы Совет перешел к очередным делам, помимо доклада, и взял назад закон о назначении Декарту почестей в Пантеоне. «Матье, Шенье и Гарди воздают должное памяти этих великих людей (Декарта и других, упомянутых Мерсье, как-то: Вольтера и Кондорсе). Совет постановляет напечатать речи Шенье и Мерсье и откладывает обсуждение вопроса» (Ibid. T. XXVIII. С. 267 и след.).

С этих пор вопрос более не поднимается. В национальном архиве есть досье, относящееся к перенесению праха Декарта, в настоящее время под литерой F. Z. Seine 55 (прежде Н. 4813).

Нетрудно показать, какова была доля влияния христианства. Религиозный дух веет над французской революцией. Он сказывается, по словам Токвиля, даже во внешнем ходе этого достопамятного события [251] , в горячем прозелитизме его участников, в столь широко распространенном тогда стремлении ко всеобщей солидарности и братству. Война, временно объявленная религиозным верованиям и церкви, и сопровождавшие эту войну жестокости слишком скрывают отмеченную сторону революции. Но разве можно забывать, что деизм стоит на первом плане в конституциях 1791 и 1793 гг.? Разве можно упускать из виду, что дух Конституанты совершенно христианский, и что затмение, которое испытал католический культ в эпоху Конвента, было совсем не так продолжительно и значительно, как долго старались доказать [252] ?

251

L'Ancien R'egime et la R'evolution (C. 15 и 7).

252

Доказательства см. y Edme Champion’a. Esprit de la R'evolution francaise. C. 170 и след, и особенно у Gazier. Etudes sur l’histoire r'eligiuse de la R'evolution. Предисловие (C. 7, 8).