Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции

В другом месте я привел доказательства влияния на ум Стюарта Милля как французской мысли вообще, так в особенности сен-симонистов и демократической школы, Токвиля и теоретиков революции 1848 года. Я показал, как изменились его экономические взгляды и как он был приведен к сознанию необходимости предоставить очень широкую долю участия государству в национальной деятельности; мне нет нужды поэтому долее останавливаться на этом [1031] .

В Германии, где успех проповеди сен-симонистов был, по-видимому, очень значителен [1032] , предшественники современного социализма также отражают на себе французское влияние [1033] . Лассаль, остановившийся на полпути между первоначальными и более новыми формами социализма, более, чем кто-либо другой, черпал из этого источника. Без сомнения, благодаря своему гегельянскому образованию он, как и Карл Маркс, обладал пониманием эволюции учреждений и для характеристики результатов, добытых политической экономией, дал формулы, которыми воспользовался Маркс [1034] ; тем не менее его критика индивидуализма [1035] , его теория социальных связей [1036] вполне соответствуют взглядам французского социализма. То же самое следует сказать по поводу понятия Лассаля о государстве и роли последнего в оказании кредита рабочим ассоциациям [1037] . Согласие с Луи Бланом в данном случае полное, и, несмотря на усилие Лассаля замаскировать это [1038] , даже более, чем согласие.

1031

См. нашу работу: De Stuarti Millii individualismo.

1032

См. Hubbard. Vie et Travaux de Saint-Simon (C. 84).

1033

E. de Laveleye. Le Socialisme contemporain (Гл. I).

1034

См. далее (Кн. IV. Гл. III).

1035

Lassalle. Kapital und Arbeit (Reden und Schriften. T. III. C. 20, 21 и сл.).

1036

Ibid (C. 32).

1037

Kapital und Arbeit (C. 212 и 218).

1038

Ibid. Добавочные статьи (C. 254 и сл.). Заимствования Лассаля у Луи Блана точно указаны Дюрингом в Kritische Geschichte der National"okonomie und des Sozialismus (3-e изд. Лейпциг, 1879. VIII ч., s-я гл.).

Нетрудно объяснить себе широту и силу этого идейного движения. Самые разнообразные причины способствовали его возникновению и развитию. Кроме уже указанных нами – роста крупной промышленности и причиняемых ею бедствий, а также теорий Рикардо и Мальтуса – теория народного верховенства, с ее логическим последствием, всеобщим избирательным правом, также приводит, хотя и не столь необходимо, к требованию как права на труд, так и некоторых других средств обеспечения всеобщего благосостояния. «Было бы противоречием, – сказал Токвиль, – если бы самодержавный народ был в то же время нищим».

Столь обильный событиями 1848 год образует кульминационный пункт только что изученного нами движения идей. Достигнутое к этому времени развитие демократии сильно угрожало индивидуальной свободе.

В наше намерение не входит примешивать к настоящим очеркам хотя бы самую малую долю политики. Однако как не сказать, что на доктрины, которые мы изучали, и на людей (без сомнения, честных и благородных), которые их пропагандировали, пробуждая тем стремление к власти и ослабляя чувство справедливости, падает тяжелая ответственность за то, что события 1850-го и 1852 годов могли так легко совершиться и, совершившись, встретить такую позорную снисходительность? Разумеется, они не предвидели ни готовившихся совершиться событий, ни последствий своей пропаганды. Но история идей показывает, что, помимо своего желания и не ведая о том, они заранее подготовили к этому умы [1039] . Позволительно думать, что демократия при другом строе и другой духовной пище выказала бы меньше склонности к личному управлению; и нельзя сомневаться, что только совершенно иное воспитание может сделать ее доступной свободе и способной ею воспользоваться.

1039

Проповедуя полнейший индифферентизм в политической свободе и формам учреждений. Мы видели, что Сен-Симон придавал мало значения политическим формам. В посвященном ему некрологе, от 4 июня 1825 г. Globe (в то время орган доктринеров) ставит ему в заслугу, что он «предчувствовал наступление новой эры, тогда как вся Франция занималась исключительно политикой в старом смысле этого слова…»

Луи Блан, не оспаривая того, что политические формы имеют значение, ставит выше их цель, которую должно достигнуть общество» (Questions, 5-й отдел. С. 246–247).

Видаль (R'epartition des richesses. Предисловие. C. II): «О политике рассуждали достаточно, пора заняться настоящими вопросами, вопросами социальными».

Кабе очень старательно доказывает, что коммунистический строй совместим со всеми формами правления (Voyage en Iearie. Предисловие. C. V).

Безразличное отношение к политическим формам, отрицание абстрактного права ставят их защитников в совершенно ложное положение. Первые социалисты заявляют себя идеалистами и не делают никакого различия между двумя способами удовлетворения человеческих потребностей: путем ли беспрерывного распространения все большей свободы и приносимых ею благодеяний, или путем все большего расширения власти. Равным образом и притом столь же непоследовательно, первые социалисты хотят добиться фактического пользования правами и начинают с отрицания абстрактной идеи права, т. е. с уничтожения того юридического базиса, на котором человек может и должен основывать все свои требования.

Помещая на первом месте и окружая таким глубоким уважением идею права, философию права, французская революция выполнила не только критическую и отрицательную работу: она дала в руки современного общества оружие, единственно пригодное для упрочения сделанных завоеваний. Если это оружие сломать, то останется голая сила.

Книга третья ИНДИВИДУАЛИСТИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ В XIX ВЕКЕ

КНИГА ТРЕТЬЯ

Нам нужно показать теперь, каким образом индивидуалистическая идея перешла от публицистов эпохи революции к публицистам эпохи Реставрации, а также к их преемникам эпохи Июльской монархии и Второй империи.

В то время как Фурье и Прудон доводят индивидуализм до крайних пределов и приходят к парадоксальным выводам, а демократическая школа безуспешно старается идти по стопам XVIII века, в руках доктринеров, либералов и экономистов индивидуализм искажается и мельчает, пока, наконец, не поглощается неизвестной раньше абсолютной противоположностью между индивидуумом и государством.

Но даже в таком измененном виде индивидуализм, благодаря превосходной связи своих элементов и тесному единению с господствующей философией, все-таки играет большую роль, и содержащая его формула кажется окончательной выдающимся умам.

Глава первая ПЕРЕХОД ИНДИВИДУАЛИЗМА XVIII ВЕКА В XIX ВЕК

Индивидуалистическую политику XIX века связывают с XVIII веком три книги, далеко разнящиеся между собой по манере изложения и по характеру: Комментарий к духу законов Дестю де Траси, Опыт о гарантиях личности Дону и Рассуждения о французской революции г-жи де Сталь.

I

Дестю де Траси вдохновляется одновременно и Монтескье, и Руссо, и американскими публицистами, и Гельвецием. Прибавьте к этому, что фрагментарная форма, в которой он выражает свои идеи, ничуть не помогает уловить их совокупность и единство. Тем не менее нужно попытаться определить, какое значение имело каждое из этих влияний для доктрины, изложенной в Комментарии [1040] .

1040

Commentaire sur l’esprit des lois de Montesquieu (1811). Это сочинение появилось сначала в Америке, во Франции оно было напечатано только в 1822 году.

Траси не обладает своей собственной концепцией человеческой природы и является продолжателем утилитаризма и сенсуализма XVIII века в слегка измененном виде. Свободою для него является возможность исполнять свою волю; а так как волю он сводит к желанию, то свобода, в конце концов, является возможностью удовлетворять свои желания [1041] . Человек счастлив, когда все его желания удовлетворены. Следовательно, счастье и свобода – «одно и то же» [1042] . Отсюда вытекают три важные наблюдения. Во-первых, в различные эпохи люди понимали свободу различно, потому что неодинаково понимали счастье; во-вторых, народ должно считать истинно свободным, пока существующий государственный строй ему нравится, «хотя бы по своей природе этот строй менее соответствовал принципам свободы, чем какой-либо другой, который ему не нравится» [1043] ; в-третьих, наилучшие учреждения те, которые делают народ наиболее счастливым, хотя бы они и были деспотическими. «Если государь, обладающий самой деспотической властью, сумеет в совершенстве распорядиться ею, его подданные достигнут полного счастья, т. е., другими словами, свободы» [1044] . Вот в чем Дестю де Траси соприкасается с Гельвецием.

1041

Commentaire sur l’esprit des lois (Изд. Desoer’a. C. 129).

1042

Commentaire sur l’esprit des lois (Изд. Desoer’a. С 129).

1043

Ibid (С. 132).

1044

Ibid (С. 133).

Следуя Монтескье, Траси рассматривает политические учреждения не с абсолютной точки зрения, а в связи с эпохой и окружающей средой. Однако Монтескье ошибался, полагая, что для счастья и свободы народов существует «основное условие», заключающееся в разделении властей, какое мы видим в Англии.

Здесь наступает очередь влияния Руссо и публицистов американской революции. Сначала идет Руссо: противоположение, равновесие властей всегда производит лишь «настоящую гражданскую войну» [1045] . Кроме того, в своей апологии английской конституции Монтескье забывает одно капитальное обстоятельство. Поддержкой всего здания служит «твердая воля нации, желающей его сохранения» [1046] . В сущности, есть только одна власть – воля народа; законодательные, исполнительные и судебные функции являются только делегацией этой власти [1047] . А вот перед нами и американские публицисты. По мнению Траси, проблема высшего счастья, или наибольшей свободы – эти термины для него представляют синонимы, – дурно разрешенная английскими учреждениями, отлично решена американскими конституциями. Последние опираются на принцип народной воли и предусматривают всевозможные затруднения, даже тот случай, когда законодательная и исполнительная власти превысят свои полномочия или по отношению друг к другу, или обе вместе и станет неизбежным пересмотр конституционного договора [1048] . Но вслед за горячим восхвалением американской конституции – в чем он сходится со многими из своих современников – Траси отмечает тотчас же невозможность перенести конституцию федеративного государства в «единое и нераздельное» государство. Впрочем, он не имеет в виду какой-либо отдельной страны, а высказывает общие соображения о том, каковы должны быть приемы нации, которой надоела ее конституция или надоело отсутствие ее, если она хочет создать себе конституцию при свете чистого разума [1049] .

1045

Commentaire (С. 166).

1046

Ibid (С. 140).

1047

Ibid (С. 137).

1048

Ibid (С. 143).

1049

Commentaire (С. 208).

Мы не будем касаться частностей этих «приемов» [1050] ; они были бы уместны в политическом трактате, для нас же не особенно интересны, потому что под буквой теорий мы отыскиваем прежде всего проникающий их дух. Для нас достаточно отметить, что «разумное правительство» или, по выражению Траси, «демократия просвещенного разума» [1051] , есть представительный режим, «сообразный с природой» в том смысле, что он «предоставляет ей воздействовать» и дает свободу «всем наклонностям, за исключением порочных, и всем занятиям, не нарушающим нормального порядка» [1052] . Это правительство обеспечивает свободу политическую, индивидуальную и свободу печати, гарантируя их судом присяжных, «по крайней мере, против уголовных преступлений». Уважение к индивидуальной свободе предполагает повиновение законам; а законы представляют собою правила, соблюдение которых предписано нам властью, имеющей в наших глазах право на это [1053] . Общество вольно создавать законы по своему желанию; однако, если мы желаем своего счастья, положительные законы должны быть «сообразными с нашей природой» [1054] . Траси не говорит: сообразными с естественным правом. Он не знает такого права, и когда ему приходится говорить «об основной справедливости, о коренной несправедливости», под этим всегда нужно понимать потребности нашей природы или то, что противно ей [1055] .

1050

Частности см. Ibid (Кн. VI и XI).

1051

Ibid (С. 52).

1052

Ibid (С. 52).

1053

Ibid (С. л).

1054

Commentaire (С. 4).

1055

Ibid (С. 4–5).

В этом недостаток индивидуализма Траси. Этот поклонник «разума» не доверяет ему настолько, чтобы положить его в основу прав индивидуума. Когда дело идет о деталях конституционной организации, мысль Траси ясна, точна и богата; наоборот, она становится бедной и расплывчатой, когда дело доходит до принципов. Чисто представительный режим обеспечит свободу, а вместе с тем он обеспечит справедливость и поведет к «равенству» [1056] . Каким образом, какими средствами, в какой мере и ценою каких жертв для индивидуальной свободы? Траси не выясняет этого, и нетрудно понять, почему: без помощи одного из тех метафизических понятий, которые он осуждал с самого начала, он не мог бы сделать этого и поставить вне спора индивидуальную свободу.

1056

Ibid (С. 52).

II

Опыт о гарантиях личности Дону, несомненно, принадлежит к числу книг, в которых требование вольностей, необходимых человеку и гражданину, выражено наиболее сильно и решительно [1057] . В этом наскоро написанном произведении чувствуется усталость от революционного беспорядка, отвращение к произволу цезаризма и недоверие к реакции.

Подобно Траси, Дону находится под влиянием идеологии и эмпиризма XVIII века. Поэтому в его книге нет ни метафизики, ни умозрений по поводу происхождения или цели человеческого общества, ни умозрений относительно наилучших форм правления. Последние делятся для Дону, как и для Траси, на два разряда, смотря по тому, обеспечивают они или отвергают гарантии личности. Политическая проблема ставится у него очень просто. Раз государственная власть признана необходимой, и могут быть обстоятельства, при которых она предписывает свою волю, налагая с общего согласия «руку на личность и собственность» [1058] , то каким же образом помешать ей стать агрессивной? Короче, какие учреждения пригодны для наиболее действительной охраны граждан от «посягательств» государственной власти [1059] ?

1057

Essai sur les garanties individuelles (1818).

1058

Ibid (C. 5).

1059

Ibid (C. 6).