Иди за рекой

Холмы, поросшие полынью. Река Ганнисон. Железнодорожные пути, теперь заброшенные и ржавые. Когда мы въехали в долину, я все разом вспомнила. Знак на трассе предупреждал, что въезд в города впереди – Себолла, Сапинеро, Айола – запрещен, но я даже не притормозила, чтобы озадачиться почему. Я всматривалась в каждый гравийный съезд с трассы и, когда наконец выбрала поворот, мне оставалось лишь надеяться на то, что я не ошиблась. Вверх по крутому склону холма, выруливая и петляя среди сосен, – и вот наконец она. Лесная поляна, на которой моя жизнь пересеклась с жизнью незнакомки и ее маленького мальчика и всё изменилось раз и навсегда и для нее, и для него, и для меня. Я припарковалась.

– Что это за место? – спросил Лукас, выпрыгивая из машины в островки еще не растаявшего снега и мокрой грязи.

Я не ответила, а он этого и не заметил, потому что уже побежал исследовать местность.

Поляна была точь-в-точь, как я ее запомнила. Бревно на солнце. Большая сосна, на которой тогда кричали ужасные сводящие с ума сойки. Ребристый валун, на котором я, уезжая, оставила персик. Я вспомнила себя, молодую и напуганную, всю в младенцах и слезах. Тогда я и представить себе не могла, что это место – крошечная точка на планете, через которую мы проезжали как раз в тот момент, когда Пол потерял терпение, не выдержав криков новорожденного Максвелла, выкрутил руль и остановил машину, – станет для Лукаса и для меня самым важным местом на свете. Я не представляла, как смогу ему объяснить то, что у меня самой едва помещается в голове.

Мы с Лукасом устроили пикник на сухом островке у бревна – будто отдавая таким странным образом дань уважения этому месту. Я нервничала и по большей части молчала, выгадывая подходящий момент, чтобы рассказать ему, почему мы сюда приехали. Лукас болтал не переставая, вскакивал с красного одеяла и бегал вокруг, как олень, которого выпустили из клетки, потом возвращался, откусывал от бутерброда и убегал снова.

Он первый обнаружил их и позвал меня.

– Мам, что это такое?

Он стоял на цыпочках на полоске снега в тени деревьев и указывал на верхнюю грань зубчатого валуна.

Я подошла и увидела идеальный венок из плоских круглых камней.

– Не знаю, – сказала я.

Я действительно не знала. Пока Лукас не коснулся каждого камня кончиком пальца и не пересчитал их.

– Двенадцать, – объявил он с довольной улыбкой. – Как мне.

Лесная мать. Мать Лукаса, напомнила я самой себе. Она сюда возвращалась. Один раз, а может, двенадцать, этого я не знала, и клала по камню за каждый год, миновавший с тех пор, как она потеряла сына. Единственное объяснение, которое представлялось мне вероятным.

Но только ведь это же был мой сын, а не ее, и я его не теряла. Вот он – стоит рядом со мной. Я прижала Лукаса к себе – так, будто где-то за деревьями притаился хищник. Его мать давно стала для меня скорее эфемерным лесным созданием, чем реальной живой женщиной. Я не мигая смотрела на каменное кольцо, и меня впервые осенила чудовищная мысль о том, что ведь она может захотеть забрать его обратно, а он, стоит ему об этом узнать, конечно же, и сам захочет к ней вернуться.

Я поняла, что надо срочно уезжать. Неважно, что дорога долгая, что Лукас здесь так счастлив и что в солнечных лучах конца мая поляна выглядит такой спокойной. И неважно, что я проделала весь этот путь только ради того, чтобы рассказать ему правду.

– Не знаю, – сказала я опять и на этот раз – солгала. – Но лучше ничего тут не трогать.

– Почему? – спросил он.

– Вдруг это для кого-нибудь что-то значит, – сказала я.

– Для кого?

Это был мой шанс – моя поляна среди дремучего леса, – но я этим шансом не воспользовалась. Я смотрела на круг из камней и чувствовала, как вся моя с трудом собранная в кулак отвага улетучивается. Я взглянула в темные любопытные глаза сына и не смогла признаться в своей лжи.

Мы завершили пикник. Я сложила одеяло, хотя Лукас умолял побыть еще. Я подумала: интересно, не может ли он загадочным образом ощущать связь с этой землей – или все дело в том, что он просто ребенок, которому нравится играть в лесу? Здесь он очевидно чувствовал себя лучше и на плечах его не было того непонятного груза, который он в последнее время повсюду за собой таскал. Мы побыли еще – пока солнце не закатилось и небо не начало сереть с приближением сумерек. Я обняла его за плечи и повела к машине.

Когда он внезапно развернулся и побежал обратно к валуну, я испугалась, что сейчас он откажется ехать со мной.

– Хочу добавить туда еще камень, – так он сказал.

Я хотела сказать: нет, не надо, оставь все как было. Но я в тот день уже достаточно смалодушничала. Было бы двойной жестокостью отказать Лукасу и его биологической матери в их единственной возможности пообщаться. С моего разрешения он обшарил поляну вдоль и поперек в поисках идеального камня.

То, что он в итоге выбрал, было совсем не похоже на остальные камни в кольце. Его камень был большой и круглый. Лукас схватил его, будто мяч для бейсбола, и побежал обратно к валуну, встал на цыпочки и аккуратно уложил камень в центр кольца. С того места, где я стояла у машины, в вечернем полумраке, смешанном с воспоминаниями, камень Лукаса показался мне очень похожим на персик, который я когда-то положила на то же самое место.

Девочки

Первой была Джейн. Второй – Джулиан. Страсть Макса к девочкам началась очень рано. Кара, Джоан, Келли, Маргерит, две Ким, очень похожих друг на друга. Красный галстук-бабочка на его первых танцах в средней школе, потом, не успела я и глазом моргнуть, – полуголые женщины на стенах комнаты Макса-старшеклассника и журналы “Плейбой”, спрятанные под матрасом. Высоченный, с квадратным подбородком и зелеными глазами, Макс всегда пользовался популярностью у девочек.

В моем сыне было очень много от Пола. С подружками он был само очарование и весельчак – до тех пор, пока ему это не надоедало. А потом его интерес захлопывался, будто железная дверь, и бедная девушка оказывалась за бортом, и больно было смотреть, как она пытается ему угодить. Я не раз видела, как Лукас спешил на помощь – предлагал газировку, шашки, сходить в кино, что угодно, лишь бы бросить спасательный круг отвергнутой девушке, пока Макс сидел и думал о своей судьбе. Но Лукаса все игнорировали, а Макса – обожали.