Идолопоклонница

А впрочем… Ведь если оценивать его внешность справедливо, то уж уродом-то его точно не назовешь. Естественно, далеко не такой красавчик, как Городинский, скорее, вообще не красавец. Но есть в нем что-то такое, благодаря чему вот так сразу от него и не отвернешься. Не так высок, скорее, чуть выше среднего роста, не более, не особо строен, скорее, крепок. Довольно четкие, даже немножечко жесткие черты лица. Не красив, нет, но мужественен. Вот только разве что прическа малость подкачала: волосы короткие и далеко не шикарные, довольно глубокие лобные залысины. Да, на сцене с такой прической Зимин смотрелся бы совершенно нелепо. А вот если отбросить его неразумное стремление занять на сцене место Городинского, так для жизни вполне подходящая прическа. И в общем и целом, можно сказать, мужчина довольно видный…

Нет, пора бросать подобные рассуждения. Надо вообще забыть о его существовании. Что ж она снова словно с ума сошла? Раньше о Городинском своем бредила, теперь о Зимине мечтает? Ну уж нет! Вовсе Женька о нем не мечтает! Только влюбиться в бандита ей и не хватало! Просто… Вот просто хорошо бы, чтобы будущий Женькин избранник, тот самый, который рано или поздно должен все-таки появиться в ее жизни, был бы хоть чуточку похож на Зимина. И даже не внешне. Просто… Вот чтобы умел он так прикоснуться к ней, чтобы мурашки по телу побежали, чтобы сердце ухнуло в самый низ живота и расцвело там огненным цветком. Чтобы все поджилочки затряслись от одного только предвкушения его прикосновения! Но даже если ее будущий избранник и не будет таким уж горячим и пылким любовником, Женька все равно до конца жизни будет благодарна Зимину, каким бы страшным человеком он ни был. За то, что отрезвил. И за то, что показал. За то, что хотя бы один раз в жизни она почувствовала себя настоящей женщиной. Смех, да и только: в тот момент она была бесконечно унижена, и в то же время единственный в жизни раз почувствовала себя настоящей женщиной.

Потому что рядом был настоящий мужчина. По совместительству страшный человек.

Глава 19

А потом зашла Катя. Как всегда вечером, в самом начале девятого.

— Привет! Не помешаю?

Женя приветливо улыбнулась и кивнула, приглашая соседку пройти. А у самой сердце в пятки ушло: рассказал ей Зимин или не рассказал? Знает или еще нет?

Катя же словно даже не почувствовала некоторой напряженности в поведении хозяйки, продолжала болтать, как ни в чем ни бывало, пока Женька сооружала вечерний чай на кухне:

— Ты куда пропала? Я-то не всегда могу вырваться, у меня же оглоедики — попробуй-ка оставь их на полчаса без мамкиного попечения! Сейчас вот Игорек дома, так я вроде как в кратковременном отпуске. А ты-то что? Чего не заходишь?

— Да так, — уклончиво ответила Женя. — То времени нет, то вот приболела немножко…

— Ну, чудачка, надо ж было позвонить! Я б тебя быстро на ноги поставила. У меня же в доме полная зеленая аптека! И малина, и смородина, и клюква с калиной, и липа, и мед. Ты ж знаешь, я всегда на зиму запасаюсь по полной программе. Лучше уж я своих оглоедиков натуральными витаминами напичкаю да народными средствами вылечу, чем сплошной химией травить.

— Да нет, Кать, ничего страшного, так, посопливела немножко — так кто ж осенью без этого обходится? Не страшно. В общем, проехали.

— Ну, проехали, так проехали, — легко согласилась Катя. — А зачем тебе тогда Олежка мой понадобился? Я у него сколько раз пытала — не признается, паршивчик. Он у меня такой, ужасно скрытный. А я ведь такая любопытная, жуть! А, Жень, расскажи?

Женя смутилась. Она давно ждала этого вопроса. Потому-то и не заходила к соседке сто лет. А раньше ведь едва не каждый вечер вместе чаевничали. Причем вечерние посиделки устраивали, за редкими исключениями, именно на Женькиной территории. А после визита Зимина все резко изменилось. У Жени как раз имелась очень уважительная причина для затворничества. А вот почему, интересно, Катя не заходила столько времени? При ее-то простодушии да еще и здоровом любопытстве она должна была бы уже давным-давно прибежать к Женьке с расспросами. А она словно сквозь землю провалилась. Как пить дать — Зимин не смог скрыть от сестры правды. А может, даже и не собирался ничего скрывать?

Женя внутри вся сжалась в ожидании удара под дых, но не хотелось демонстрировать свой страх потенциальному врагу. Ну вот, уже и Катьку к категории врагов причислила! А ведь столько лет считала ее подругой…

Женя автоматически занималась привычным делом: зажгла спичку, поднесла к газовой горелке. А в голове в это время металась одна мысль: сказал или не сказал? знает или еще не знает? Руки занимались приготовлениями к чаепитию, а голова, казалось, в данную минуту существовала совершенно автономно от остального Женькиного тела.

Вообще-то нельзя сказать, чтобы между Женей и Катей было много общего. Скорее, кроме возраста и соседства по лестничной клетке их ровным счетом ничего и не связывало. Женя была одинокая работающая женщина. Катя полная ей противоположность — домохозяйка с двумя детьми трех и семи лет. Однако совместным чаепитиям эти различия совершенно не мешали. Особо близкими подругами не были, а вот так, просто поболтать, отвлечься каждой от своих проблем — для этого подходили друг другу практически идеально. По крайней мере, никогда еще за тех восемь с лишним лет, что Катя жила в этом доме, между ними ни пробегала черная кошка.

А теперь пробежала. Да только эту кошку заметила одна Женя. А Катя только удивлялась — что же такое произошло? Или просто очень убедительно изображала неведение? Как понять, как разобраться? Спросить напрямик, в лоб: 'А что тебе известно о наших с твоим братцем отношениях?' Ой, нет, Женька никогда в жизни на такое не отважится. А вдруг паче чаяния Зимин ей ничего не рассказал? И тогда своим вопросом Женя сама себя выдаст. И вынуждена будет сама все рассказать подруге.

Ну разве могла Женька ей все рассказать?! Такой чистенькой, благополучненькой Кате, не изведавшей в жизни ни одиночества, ни предательства любимого, ни унижения. Разве Катя смогла бы понять, как это — почти в тридцать лет быть такой идиоткой?! Слепой дурочкой, идолопоклонницей, совершенно не разбирающейся в людях? Вот ведь Женя и Катю считает такой простой, такой открытой. А что она о ней знает?! Ведь ровным счетом ничегошеньки! Кроме того, что несколько лет назад Катя вышла замуж за Женькиного соседа Игоря да родила ему двоих детей. А кто она сама, как и где жила до замужества, почему у нее брат такая сволочь — ни сном, ни духом. Даже самой себе никогда этого вопроса не задавала, ей это было совершенно неинтересно. А теперь вот только и трясись: а может, Катя такая же, как брат? И даже если не такая же, то когда он ей все расскажет? А ведь наверняка расскажет рано или поздно, уж коли он такая сволочь от природы. И что тогда? Промолчит ли Катя? Сумеет ли сдержать такую новость в тайне? Или растрезвонит по всему дому, как низко пала Женька Денисенко из тридцать второй квартиры?

— Жень, ау! — попыталась вывести хозяйку из задумчивости гостья. — Ты где? Что с тобой, Женька? Ты какая-то совсем другая стала. И рассказывать ничего не хочешь. Ты что, поссорилась со своим таинственным поклонником? Ну, не хочешь рассказывать — и не надо. А Олег, между прочим, про тебя спрашивал. Правда, просил тебе не говорить. А я не могу удержаться. Ты же знаешь — я целыми днями дома, все одна и одна. Одними сериалами и живу. Так ведь там страсти надуманные, а хочется чего-нибудь живого, реального.

— И что же ты ему рассказала? — с замирающим сердцем спросила Женя.

— А что я ему могла рассказать? Если я сама практически ничего не знаю. Ну, сказала, что ты не замужем, что работаешь с канцтоварами. Что поклонник таинственный имеется, которого ты целый год никому не показываешь. А больше ничего.

— Ну, спасибо, — с каким-то болезненным разочарованием поблагодарила Женя. — Болтун, между прочим, находка для шпиона.

Катя расстроилась:

— Жень, ну я ж не кому попало рассказала! Я ж брату! Он у меня знаешь, какой надежный? Он ведь у меня и за брата, и за друга. И за маму с папой, между прочим. Ты ведь ничего не знаешь, а так говоришь.

Женя спросила с издевательской ухмылкой:

— И что ж такого интересного я должна знать, по-твоему? Очень он мне интересен, твой Олег!

Катя парировала:

— Ну, не был бы интересен, вряд ли ты стала бы его к себе приглашать. И ведь хоть бы рассказала зачем! Ладно, ладно, молчу. Не хочешь — не надо. Только ты мне Олега не обижай. Я за него глотку кому угодно перегрызу, даже собственному мужу. Впрочем, Игоречку никогда и в голову не придет его обижать. Игорешка ведь мой прекрасно знает, что для меня значит Олег. Олежка ведь меня от детдома спас. Если бы не он — еще неизвестно, кем бы я сегодня была. Сама знаешь, что такое детдом. У нас ведь мама умерла, когда мне всего восемь лет было. А Олегу — девятнадцать. А папаша… Папенька как начал в день маминой смерти горе водкой заливать, так и не смог остановиться до собственной смерти. Когда мама умерла, Олег с нами уже не жил. Он после школы в авиационный поступил. И практически сразу влюбился в однокурсницу. И она в него. Они тянуть не стали, поженились еще в конце первого курса. Жить негде было — у нас ведь однокомнатная была, почти такая же, как у тебя. Мы там вчетвером и жили. Куда ему было вести молодую жену? Но и к ней идти не захотел. Он ведь у меня очень гордый. А у Алины отец в то время был каким-то большим функционером в Гостелерадио. Впрочем, я те времена не очень хорошо помню, совсем маленькая была. Помню только, что они с Алиной жили отдельно, комнату в коммуналке снимали. А потом не стало мамы. Папаша запил так, что надо мной нависла реальная угроза попасть в детский дом. Я ведь и голодная сидела, и в школу почти не ходила. Всякое бывало. Хорошо, что маленькая была, не очень-то и помню весь тот кошмар… А Олег-то ничего и не знал — жил ведь отдельно. Своих забот хватало: и учеба, и работа, и молодая жена… Да и вообще — молодые были, куда интереснее было немногое свободное время провести в теплой компании, чем проведывать выпивающего папашу. Ну, а когда узнал… В общем, забрал меня к себе. Не знаю, как Алина к этому тогда отнеслась — не помню. А ведь у них копейки лишней не было — оба студенты, да еще и квартиру приходилось снимать. Олежка целыми днями крутился, по ночам вагоны разгружал. Да что там… Трудно было. Это мне с ними было хорошо — я-то маленькая, на мне никаких обязанностей. Потом, когда отец умер — а он маму пережил всего-то на три года, печень не выдержала ежедневных возлияний — мы все вместе вернулись в нашу однокомнатную. Там и жили, пока…