Идолы
Шрифт:
— Как знать, — говорю я.
— Чего?
— Рыба. Птицы. Вымирание. Как знать. Ты можешь проснуться однажды утром и найти генетическое решение проблемы вымирания. Нечто новое.
Не глядя на Фортиса, я открываю принесенный им пакет.
— Это вряд ли, — отвечает Фортис, отламывая горбушку от украденной буханки хлеба.
Я вытаскиваю ломоть хлеба для себя.
— Фортис, у тебя сохранилась книга падре? Та, что написана о нас… обо мне?
Фортис выглядит изумленным.
— Конечно!
— А можно ее увидеть?
— Книги со мной нет. Она не здесь.
— А где?
— В безопасном месте.
— Так я и думала.
Вгрызаюсь в плотный,
И кому оно доверено или не доверено.
ПОМЕТКА: СРОЧНО
ГРИФ: ДЛЯ ЛИЧНОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ
Подкомитет внутренних расследований 115211В
Относительно инцидента в Колониях ЮВА
Примечание. Свяжитесь с Джасмин3к, виртуальным гибридом человека 39261.ЮВА, лабораторным ассистентом доктора И. Янг, для дальнейших комментариев, если понадобится. Также имейте в виду, что в прилагаемой расшифровке связи личность ХЭЛ именуется ДОК из-за склонности Фортиса давать бессмысленные прозвища.
ДОК ==› ФОРТИС
Расшифровка — Журнал соединений, 13.10.2054
Этические сомнения
//соединение начато;
ДОК: ФОРТИС?;
ФОРТИС: Да, ДОК.;
ДОК: Разве мы не должны предупредить правительство о твоих открытиях относительно НУЛЛА, его аппаратуры и… детей?;
ФОРТИС: Нет. Пока — нет.;
ФОРТИС: Задай этот вопрос позже.;
ФОРТИС: Я все еще оцениваю нашу ситуацию. Пока что вижу нечто гибкое. Динамичное.;
ФОРТИС: И у меня еще кое-что остается в запасе. Я надеюсь.;
ДОК: Я тоже.;
//соединение завершено;
Глава 18
Прыжок
В момент нашего приближения тени разрисовывают синюю воду моря Колоний ЮВА под мрамор. Полутона и оттенки, странные линии и пятна, как кусочки гигантской головоломки, которую мне никогда не собрать. Целый мир лежит под этими волнами.
Я гадаю, что Лорды могли задумать для этой половины Земли, тайной половины. Как они ее уничтожат.
Лорды и Главный Посол Планеты.
Гадаю, сдастся ли эта часть мира так же быстро, как сдались другие.
— Там что-то движется. Смотри! — Лукас показывает куда-то, но я не поворачиваюсь, потому что он снял свою рваную рубашку и я слишком занята, рассматривая его тело и странную светлую отметину, в которую превратился его шрам, похожий теперь на цветок или на солнечный взрыв.
Больше недели сна и морской воздух куда лучше повлияли на его тело, чем я могла себе вообразить. Лучше даже, чем если бы Лукас все это время бегал туда-сюда, то выбираясь из-за старых сырых шлюпок, то прячась под ними.
И все же дело не только в том, что он сегодня воспрянул духом. Мы все полны бодрого ожидания. Мы предполагаем, что увидим землю в течение ближайших часов. Это дело времени, думаю я, уже не в силах спать на этой палубе.
Я больше не видела во сне нефритовую девочку. И это меня тревожит. Я не понимаю, что это значит. К тому же мысли о Колониях ЮВА и о том, что они нам принесут, по крайней мере если планы Фортиса осуществятся, тоже не слишком утешают. Может быть, мои сны открывают мне только то, с чем я в силах справиться?
Как будто я вообще могу с чем-то таким справиться.
— Вон там, — снова взмахивает рукой Лукас. — Смотри! Манта, морской дьявол! Они
все еще здесь. Хотя рыбы и нет.Я поворачиваюсь, чтобы увидеть темные тени, что движутся прямо под поверхностью воды, их гибкие тела извиваются. Они плывут так, как я представляла себе полет птиц: плавники трепещут, словно руки танцоров на праздниках грассов. Словно рыба, вытащенная из воды, только наоборот. Как птица, лишенная неба. Это кажется зловещим, и я содрогаюсь.
А потом вспоминаю.
— Да разве такое возможно? Что бы это ни было, оно должно иметь… Ну, ты понимаешь.
Сердце. Которое может остановиться. Или быть остановлено. Но эти слова остаются не сказанными.
— Может быть, это какое-то чудо, — говорит Лукас. — А может быть, просто что-то меняется.
— Может быть, воздействие Икон ослабевает? Может быть, она возвращается…
— Она?
Я пожимаю плечами:
— Жизнь.
Птицы, думаю я.
Я сую руку в свою нагрудную сумку и достаю маленькую серебряную птицу. Булавка. Я рассматриваю ее так, будто она может говорить.
Птица Епископа не вернулась. И падре не вернулся и не вернется или мои родители. Но разве я могу на самом деле знать, кто или что вернется?
Или все это просто зависит от Фортиса и его тайн? — думаю я с горечью.
Потом Лукас прикасается к моей руке и возвращает меня обратно. Я улыбаюсь ему, а он наклоняется вперед, кладет ладонь на мою щеку и внезапно целует меня. Крепко и нежно.
Не слишком ли это много для меня?
Но солнечный свет согревает мои руки, влажный ветерок вьется вокруг меня, и я придвигаюсь ближе к Лукасу, словно мы собираемся танцевать или взлететь, словно сами стали чудом.
Тайные, загадочные чудеса. Иррациональные невозможности. Птицы в воде и рыбы в небесах.
Но может быть, отчасти мы все как раз таковы.
Мы стоим у леера, наблюдая за тем, как перед нами возникает берег. Команда корабля теперь слишком занята, чтобы замечать нас, хотя большинство отсевков, по крайней мере те, кто не попал в команды по уборке, остаются в трюмах.
Это незабываемое зрелище. Не столько сама суша вдали, сколько радующие глаз скалы, которые выглядывают из воды, отказываясь быть морем; они не сдаются широкой синей плоскости, что окружает нас со всех сторон. Нам следует отнестись к ним с уважением.
Я так и делаю.
Дальше, за скалами, я вижу очертания поселения, расположенного вдоль ближайшего залива.
Конечно, там есть здания, вздымающиеся к небу, как пальцы, как когти. Они построены вверх, а не вширь, на земле, где пространства слишком мало и где каждый клочок почвы — награда. Поселение выглядит таким же полумертвым, как и города в моей половине мира, как Хоул. Фонари, которые не горят, машины, которые не двигаются. Буквальное бессилие, смысл которого в том, чтобы быть не только наглядным, но и понятным.
Но что я замечаю в первую очередь, так это деревья.
Гигантские пальмы. Их слишком много, чтобы сосчитать, и они склоняют свои стройные стволы в нашу сторону, над водой, как будто у них побаливают животы после слишком плотного обеда. Как будто их спины вот-вот сломаются.
А небо над ними кажется необъятным, потому что под ним теперь — береговая линия. И в сравнении с человеческой малостью театр облаков над ней выглядит еще более безмерным, более захватывающим, точно здесь самое важное совсем не жизнь человека, точно она никогда и не была важна.