Иду на свет
Шрифт:
«Если потеряемся — не бойся. Я поймаю луч. Я пойду на свет».
Сейчас его свет очень нужен ей.
Глава 27
— Привет, я ненадолго…
На лице Данилы не было написано удивление. Когда в кабинет постучали, сидел на столом, смотрел в раскрытый ноутбук. После — на Санту. Как она закрывает, оглядывается, улыбается так же, как Томе — кисло. Но в отличие от Томы Данила не пытается подбодрить.
Он хмурый, напряженный.
Пальцы замерли над клавиатурой.
Он даже не
Конечно же, видит кресло. Конечно же, может сесть. Но будто не может. Останавливается, кладет руку на угол его стола, окидывает кабинет взглядом…
Думала когда-то, что попав сюда впервые, волновалась. Оказалось, ни черта. Волнуется сейчас.
— Ты в гости или по делу?
Вопрос Данила заставляет повернуть голову и снова посмотреть на него. Задать себе же вопрос: чего бояться? Родной ведь…
Ответить: неизвестности будущего.
— Поговорить…
— Прямо сейчас и именно здесь? — Данила хмурится сильнее, Санта решительно кивает. Да. прямо сейчас. Именно здесь. Если вообще получится. — Говори…
Вопреки логике его призыв провоцирует затяжную длительную тишину. Когда Данила смотрит на Санту, а она вниз. Собирается снова. Настраивается. Вздыхает…
— Я хочу свадьбу отложить, Дань…
Начинает с того, что самой кажется менее значимым, скорее с объяснения, а не причины… И тут же понимает, что сделала глупость.
Зрительный контакт разрывает он. Сжимает пальцы в замке. Смотрит вниз — на них. Молчит, а скулы волнуются…
В кабинете снова тишина, которая рвется, когда он выдыхает, встает, идет в сторону одной из стен, отвернувшись от Санты.
Тянется к голове, по волосам ведет…
— Дань…
Санта окликает, но в ответ получает быстрый предостерегающий взгляд, который советует в данный момент заткнуться.
Но Санта слушает не все его советы. Сбавляет тон:
— Послушай меня, пожалуйста… — просит.
Нарывается.
Потому что развернувшись, он снова смотрит. На его губах — кривая и совсем не веселая усмешка.
— Лучше момента не придумала, да? Именно сейчас и именно здесь?
Его слова злые.
— Не торопись ты… — Санта выставляет вперед руку, одновременно как бы прося её послушать и от него ограждаясь. Он не враг, но сейчас ощущается таким.
— Что ещё не делать? — этот вопрос остается без ответа, а у самого Данилы вызывает новую улыбку. — Ну… Что у тебя стряслось там? Выкладывай? В чем ещё я виноват?
Его обвинительные вопросы бьют больно. Они пропитаны эгоизмом. «Там» — это по его версии в девичьей дурной башке.
И пусть понятно, что в том, как пошел разговор, её вина, но это не спасает.
Санта хлопает глазами и молчит.
Во рту как горько. На душе гадко.
Она неправа. Она затянула. Она начала не с того, но неужели первое, что лезет голову вроде как знающего её Данилы, только её тупость и какая-то идиотская блажь?
Неужели в его голове она до сих пор просто девочка, которая только и способна, что беситься с жиру?
Неужели он всё такой же посторонний, которому легче в сторону отойти, объяснив чужое поведение глупостью, чтобы не задело?
— Ни
в чем. Ладно… — Чтобы не вывалить всё это ему на голову, Санта отступает. В прямом и переносном.Делает шаг назад, захлопывается.
Хочет выйти, спуститься на улицу. Бродить. Может, плакать.
Просто отсюда подальше.
Попытка номер один оказалась провальной. Её вина. Будет ли вторая — неясно.
Но Данила не пускает. Поступает наоборот — делает шаг к ней, склоняется голову, щурится:
— Нет. — Запрещает. — Давай сейчас. Пришла — говори.
— У тебя работа…
На её невнятное бормотание реагирует ожидаемо — игнорирует, сверля взглядом. Он-то говорит четко: «ты об этом не парилась, когда вламывалась».
И отчасти он прав. Не парилась.
— На сколько откладываем? Год? Два? Бесконечность? Пока что? Ты не надостигаешься в статусе Щетинской? Пока я не отьебусь от тебя со своими предложениями стать Черновой?
— Материться не надо…
Санта просит, Данила шумно выдыхает, снова отворачиваясь.
Может и сам понимает, что не надо. Но его кроет. Это видно. Даже понятно, что не беспочвенно.
— Я тебя люблю, Санта. Я в тебя по самое не хочу вляпался. — Когда он снова смотрит и говорит — его тон немного спокойней. Он пытается настроить себя на конструктив. Он говорит слова, от которых ей должно стать теплей. Которые могли бы её расслабить и сгладить их неудачный старт. — Ты это знаешь. Но ты мне не подсказываешь, что мне, блять, сделать, чтобы ты наконец успокоилась? Что мне сделать, чтобы нас не качало? Я же тоже человек. Я тоже устаю. Думаешь, получаю большое удовольствие осознавая, что ты отдаляешься? Вот такой высоты стену выставила, — мужская рука рассекла воздух выше его головы. — Толстую, мать твою, не пробьешь. Спрашиваю: что тебе надо? Молчишь. Глазами хлопаешь. Как я догадываться должен? Мне нужно работать как-то. А я не могу. Ты душу мне отморозила своим холодом.
— Дань…
Её вроде как примирительные обращения идут в задницу. Он мотает головой. Просит не «Данькать».
— Что сделать, чтобы всегда было, как в Барсе? Скажи мне, что сделать?
Задает вопрос, а потом следит, как головой мотает Санта.
— Как в Барсе не будет…
Шепчет, выталкивая звуки через сдавленное горло. Ей бесконечно нерационально стыдно за счастье, пережитое в Барсе. Оно навечно будто перечеркнуто мыслями о том, как в это же время маме было сложно.
— А как будет, Сант? Как сейчас? Как сейчас я не хочу…
Каждый новый вопрос Данилы — логичен. И каждый бесконечно ранит.
Он замолкает и смотрит. Санта тоже.
В его глазах — огромная досада. Ему, наверное, сложно было сказать то, что сказал. Но в них же — решительность. Потому что не бросил сгоряча, а долго думал.
Всё то время, что она вела две параллельные жизни. А может просто жила обновленной — своей и маминой, оставив его на обочине.
Как сейчас он не хочет. А иначе она сейчас не может.
— Я не чудовище, я не считаю, что ты не имеешь права переживать о чем бы то ни было кроме наших с тобой отношений. Но Санта… Я не ощущаю, что они для тебя хоть что-то значат… Тебя даже тронуть нельзя…