Иду на вы
Шрифт:
– Без добычи,-сызнова встрял горбун, но Свенальд его не одёрнул, а лишь кивнул.
– Так. Однако, и не пустые. В полудне пути от лагеря они разведали лёжку вепря. Близко не подходили, боясь спугнуть, вдвоём же зверя бы не взяли, помогай им хоть сама Скади. Шли налегке - только луки да топоры, а секач попался матёрый. Думают, в два, если не три шеппунда[94] весом!
– Славная добыча, а!
– Ха, ему ещё надо стать добычей! Потому-то, и хотел я завтра, не мешкая, устроить охоту. Поначалу мыслил пойти облавой, но передумал. Перекрыть тропы, да на загон людей слишком много потребуется - стан оголим, и если Мал прознает, жди вылазки. К тому же, придётся развести засады по чаще, а там лесовики хоронятся. Можем после своих недосчитаться. Нет, с подхода зверя бить станем. Затравим и на рогатину
– Асмульда?...-Спегги сощурил белёсые очи, глянув искоса на воеводу.-На охоте всякое может случиться, особенно же когда на секача охотишься. Однако, как заставить случиться то, чему должно быть?
– Свейн не больно-то умел с мечом, но с луком я не встречал ему равных. Утку на лету в голову бьёт, но и у него бывают промахи. В этот раз он едва не промахнётся по вепрю, зато вскользь угодит в Асмульда. Когда стрела вспорет тому жилу на шее, либо бедре, он изойдёт кровью...
– А, разъярённый зверь,-досказал за воеводу горбун.-Никому не позволит до срока помочь затворить рану. Слухи, конечно, среди дружины пойдут, да княгиня их пресечёт, ей распря в войске ни к чему.
Потирая изувеченный огнём подбородок, Спегги призадумался. На память ему пришли две чудные древлянские стрелы с каменными, вместо железных, жалами. Стрелы те подобрал он в одном из погостов, когда с десятком хирдманов попал в засаду лесовиков. Без нужды подобрал, а из одного лишь любопытства. Прежде люди, не ведая железа, умели делать оружие из камня. Теперь такое редко встретишь. Вот разве, иные ведьмы и поныне приносят кровавые жертвы каменными ножами, дескать так богам угодно. Ещё же, знавал Спегги одного берсерка, что насадил на дубовое топорище каменный топор и сражался им словно молотом. Топор тот был вытесан искусно, видом навроде ладьи[95], и берсерк захмелев рассказывал, будто в пещере повстречал и сразил в бою тролля у какого и забрал это оружие. Врал. Изредка такие топоры находили там, где вешние реки размывают берег, но кто ж станет перечить хмельному берсерку. Древляне же, видать, в своих лесах сохранили ещё умения пращуров, коли по сию пору насаживают на стрелы каменные жала. Зверя такая стрела бьёт не хуже железной. Да, и человека, но только ежели он без брони. Потому, в том бою ни единого ворога лесовики так и не сразили, поранили только. Самих же их нурманы посекли всех, какие не сумели бежать.
Теперь, вспомнив о подобранных стрелах, что хранились в его пожитках, Спегги припоминал ведает ли ещё кто о них. По всему выходило, что не ведает...
Увечный лик горбуна исказился вдруг, отчего стал похож на вовсе уж страхолюдную личину - хоть нечисть отваживай, хоть девок пугай. Но Свенальд, на него глядя, не устрашился - чай воин, а не баба. К тому же, ведал - этак его хускарл улыбается.
– Ловко измыслил, ярл,-молвил горбун и воевода, кивнув, улыбнулся в ответ.
ГЛАВА V
Во времена столь стародавние, что и Пращурам - старина, да и Богам - юность, люди жили словно зверьё лесное - в лесу укрывались, лесом кормились, одежд не носили, закона промеж себя не ведали, а огня страшились пуще лютого ворога. После уж Боги выучили их землю сохою да бороной рыхлить, камень тесать и дерево, лён прясть а глину с железом огнём калить. Но, не всем по нраву пришлась божья наука. Иные от лености ли, от лютости либо упрямства остались жить звериным укладом. Так и поныне живут, да только одичали вконец - вовсе в зверей оборотились. Людской род сторонятся, а с лешим знаются. Всякому ведомо - медведь обликом да повадками зверь, разумом же - человек.
Однако, и те из людского рода, кто внял заветом Богов, не все из лесу ушли. Древляне, вот, к примеру. А, почто уходить? Чего от добра добра искать? Полесье зверем богато хоть пушным, хоть тем что в котёл годен. Оттого у древлян, почитай, всяк малец, едва от мамкиной груди оторвётся, а уж гляди-ка - охотник. Поначалу на зайца силки ставит, после птицу стрелой бьёт, затем косулю, ну а там уж и зубра брать изловчится,
а то и тура - ярого лесного быка.Девки с бабами, понятно, охотою не промышляют. Зверя бить - не бабье дело, но рыбу удят. В лез же ходят за грибами да ягодами, травами да кореньями. Однако, в одиночку девке, да и молодой жене в лес носа казать не след. Скопом разве, а лучше с мужем. Леший - лесной владыка, даром, что сам страхолюдина, но уж больно до красных девок охоч! Оно и понятно, женой-то у него кикимора - телом кособока, ликом крива а норовом сварлива. Как при такой на чужих жён не заглядываться? Но, девкам с бабами от того не легче. И не счесть скольких уж лешак в чащу увёл. С тех пор никто более их живыми не видал, да и костей не находил.
А, не только девку, но и зрелого мужа может леший по лесу поводить, коли тот ему уважения не выкажет. Кичлив да обидчив. Так и случается, что иной охотник полвека из лесу не вылезает, да возьмёт вдруг и заплутает в двух шагах от тропы, что ведёт к родному погосту. Уж кажись сколь раз ходил ею, ан нет, не сыскать пути. То, значит, леший его морочит. Сам же сидит рядом да посмеивается - совою ухает. Лик его и тулово всё корою покрыто. Бородою зелёною обмотается, глянешь - пень замшелый, рядом пройдёшь - не заметишь, коли он сам того не захочет. Так и станешь плутать, покуда лесной хозяин вдоволь натешится. Что тут делать? Хлебом да брагою, коли сыщется, уважить лесовика, повиниться перед ним - может и смилостивится.
Но всё ж, как не велика власть его в пуще, а сыщутся в Полесье такие места, куда и сам леший без спросу не вхож. Охотные люди о них ведают и стороной обходят. Разве кто по юности да неразумности сунется, и тут уж как ему свезёт - может проплутать сколько-то, а может и вовсе сгинуть без следа. От божьей воли только зависит, потому как места те оттого заветные, что жрецы там с Богами говорят. И, хоть ни охотнику простому, ни общиннику туда хода нет, но сказывают, будто иной раз да и забредёт кто-то на такую поляну. А там - диво!
– и в дождь, и в пургу, и в лютую стужу тепло да ясно. Вся поляна земляникою душистой усеяна, а посереди вкруг идолы Богов стоят, и первый средь них - идол Велеса[96]. Из целого ствола рублен, корнями в землю уходит. Велес - жрецам покровитель, а лешие с водяными и домовые с овинниками у него в услужении.
Князь со старейшинами рода-племени на капища зван бывает, дабы там, принеся Богам жертвы, испросить у них совета и помощи. Волю же свою Боги устами волхвов рекут, потому, коль случается, что не находят меж собою согласия князь и старейшины, волхвы только их спор уладить и могут.
Ныне же, не с одними старейшинами, но и с воеводами, и с дружиною, что во всякое время князю верна, случилась у Мала размолвка. В такую пору без слова жрецов никак не обойтись. Правда, покинуть осаждённый полянами Искоростень Мал не решился, но не беда - волхвы сами в стольный град пожаловали. А, уж как прошли под носом у киевлян, то лишь им самим ведомо. Должно, отвели как-то очи ворогам.
Впрочем, войско Ольги, не столь и великое, не смогло охватить Искоростень единым кольцом, потому Свенальд сумел лишь выслать окрест свои дозоры, а промеж них любой опытный древлянин-охотник проскользнёт, чего уж говорить о волхвах. Тем паче, пришли жрецы малым числом - всего двое: Богумир да Уветич. Третий же, и первый среди них, Перуновых жрецов - Древослав, жил при княжем дворе во всякое время. И, не случайно. В стольном граде не то что в лесной пуще, здесь княжья власть, а Перун - покровитель князю и дружине его. Потому, на широком, мощённом еловыми плахами дворе подле княжего терема, где ныне Мал собирал совет, один лишь Перунов идол и стоял.
Был он не резан, не струган, но топором рублен грубо и на первый взор неказисто, однако неведомый умелец этак изловчился вырубить суровый лик, что приглядевшись к нему, всякого охватывал трепет перед грозным Богом.
Идол стоял здесь ещё от пращуров, как и на четверть вросший в землю жертвенный камень. Сказывали, будто тогдашний жрец сам отыскал огромный красный валун в болотах, откуда его и тянули на княжий двор волоком, подкладывая брёвна. С валуна стесали верхушку и выдолбили округлую, наподобие чаши, выемку для крови, покатые же бока иссекли чудными сокровенными резами. Смысл их в прежние времена разумели все пращуры, ныне же лишь волхвы.