Иду на вы

Во тьме Мал почуял как обняла его Ольга. Вострое железо разрезало путы. Ладони закололо иглами, а дыхание, вдруг, перехватило. То жаркие уста Ольги накрыли его уста.

Непослушными руками Мал попытался её обнять в ответ. Вышло неуклюже, словно у отрока юного с невинной девкой, и он услыхал как Ольга весело зашептала ему на ухо:

– Ишь резвый какой! На ногах не устоял, а руки тянет. Герой! Ты-Ольга ткнула князя пальцем в грудь,-мой пленник. Иль запамятовал? Ныне я в тебе властна, а твоя доля - слушаться. Знахарь тебе лежать велел, вот и лежи.

Княгиня стащила с Мала рубаху и мягко уложила на спину.

– Лежи, любый. Не заботься ни о чём. Я сама позабочусь.

– Не сон ли?!-только и сумел вымолвить князь.

– Так,-отозвалась Ольга.-Просто снится он нам обоим...

Примостившийся снаружи Спегги, огладил задумчиво безволосый свой подбородок и довольно оскалился. Рядом не нашлось никого, кто оторопел бы от его улыбки. А, кабы и оказался, всё одно не разглядел. Ночь надёжно укрывала горбуна от чужих взоров, но полотняная стенка не скрыла от него ни единого слова. Будто сам был в шатре.

С ловкостью, какой никак не ожидаешь от горбатого, Спегги поднялся и в два тихих шага растаял во тьме. Чего потребно, то услыхал. До утра хорониться за шатром нужды он не видел.

* * *

Княгиня оставила шатёр затемно, покуда не занялась заря.

Осмуд с Фомою стояли, как и было велено, напротив входа, неподалёку. Прочая стража - поодаль.

Сумерки не давали разглядеть лики, и Ольга подошла к дядьке да греку вплотную. Встретилась взором с одним и другим, но ничего не прочла в их очах - ни осуждения, ни одобрения, и тем осталась довольна.

– Вам двоим верю,-молвила,-но что, ежели те,-она кивнула в сторону ратников,-языки распустят.

– Не распустят,-буркнул угрюмо Осмуд.-Как только помыслят распустить - вырву.

Ольга кивнула и спросила у дядьки:

– Отыщешь ли с десяток верных, умелых да не болтливых воев?

– Могу. Тот десяток, что со мною в Искоростень ходил.

– Пожалуй,-согласилась княгиня.-Вели им готовыми быть. Они с нами обратно не пойдут, а за ночь до того, как на Киев выступим, возьмут коней и повезут Мала, гридня его да детей в Любеч. Двор в посаде, где остановиться, я после укажу. Ратники там же останутся - Мала стеречь. Да пусть стерегут пуще животов своих!

– Страшишься, что сбежит?

– Нет. Страшусь, что сыщется тот, кто пожелает погубить его. Потому, к слову, гляди чтоб люди твои не болтали.

– Ясно. Сделаю, как велишь.

– Да, вот ещё. Пусть возьмут с собою знахаря. Мал слаб покуда.

При этих словах, Фома постарался скрыть невольную улыбку, однако Ольга приметила.

– На первый раз пощажу,-обернулась она к монаху.-А ещё раз этак осклабишься, не взыщи, не погляжу, что Божий слуга. Ты давеча присоветовал мне о подданных заботиться. Мал ныне - мой подданный. А прочие древляне вскоре станут.

И, ни слова боле не сказав, зашагала прочь.

Осмуд сперва поглядел ей вослед, затем на грека, и разведя руками, молвил негромко:

– Княгиня!..

– О, да!-согласился Фома.

* * *

Вои, упившись медами, разбрелись по палаткам да землянкам. А иные, так и вовсе завалились наземь у прогоревших костров и храпели теперь громче, чем прежде горланили песни.

Спегги вернулся незамеченным.

Свенальда горбун застал в длинном доме. Тот, ожидая своего хускарла, сидел за столом с ясным - будто ни к единой чарке не приложился - взором.

Поведав ярлу об услышанном в шатре, горбун рассмеялся:

– Не знал, что безумство подобно поветрию. Я прежде считал глупцом лишь Мала, но видать Хельга от него заразилась.

Воевода веселья его не поддержал.

– Говорил и повторю - Мал не глуп. Ныне, поладив с Хельгой, он может и поступился честью, но сохранил свой живот. Такое достойно разумного. И остаток племени своего сберёг. Такое достойно конунга. Что же до Хельги, то она получила ещё боле. Чтобы прибрать богатства здешних земель, надобно покорить, либо истребить древлян. В поле нам их разбить теперь труда не составит, однако, скажи - на их месте ты бы вышел на битву с нами.

Спегги пожал кривыми плечами.

– Вряд ли. Хоронился бы по лесам. Брал бы обозы на меч, да резал не великие числом отряды.

– То-то. Древлян по лесам ловить - века мало. Здесь они дома. Не войны, не мира - хуже не выдумать. А раньше или позже, отыскался б недруг, что сумел бы сговориться с древлянами. Нет, старый соратник, не глупа Хельга. Вместо лютых врагов, Кенугард ныне прирос и землями и людьми.

– Может и прав ты,-не стал спорить хускарл,-однако, это значит, что здешние меха да мёд нам теперь не достанутся. Хельга не оставить тебя здесь тиуном.

Свенальд вздохнул.

– Я догадывался, что так может случиться. Ингвар был беспечен и доверчив. Его вдова - нет. Что ж, возможно оно и не худо. В Кенугарде я буду ближе к Свендославу. Хельга не станет править вечно. Не так уж долго ждать, когда юный конунг займёт её место. В ту пору мне разумнее находиться подле него.

– А что с Малом? Ратники, каких приставила к нему Хельга на уберегут его от отравы. А у тебя достанет серебра подкупить ключника, либо виночерпия.

Свенальд задумался ненадолго.

– Может после придётся, но не теперь. Ныне Мал нам не опасен. Хельга люба ему и князь не станет говорить о тои, что ему ведомо про гибель Ингвара. К тому ж, мыслю, и Хельге он по сердцу. Когда-нибудь это может нам сгодиться, а пока довольно и того, что мы проведали где Мал станет хорониться.

– Пожалуй так,-согласился горбун.-Тем паче, изведи мы теперь Мала, от Хельги не укроется кто виновен в его гибели. Не стоит понапрасну дразнить росомаху.

– Верно,-Свенальд несильно хлопнул ладонью по столу.-Скоро уже рассветёт. Давай-ка поспим сколь выйдет.

* * *

Долог ли век людской? Спроси о том человека, и во всякую пору живота своего ответит он по-иному. "Так долог, что и конца не видать!" - скажет в юности. "Короток, ох короток!" - вымолвит, будучи зрелым. А состарившись посетует: "Да, ведь я и не жил, почитай, вовсе!". Но, это ежели доживёт до старости. Слишком многие уходят мысля, что жить им вечно. Звери лютые, хвори да поветрия косят людской род. Но, пущё прочего, сами же люди. Они не одних себя истребляют. Зверей диких на прокорм, да на одёжку бьют. Деревья жгут - какие сразу в очагах, а из каких сперва жильё себе сложат. Но после, всё едино сожгут. Деревья, однако, на них не гневятся. Почто? На земле, золою удобренной, скоро вырастут берёзки - белые, как омытые дождями людские кости. Вот правда, и люди всякий раз стремятся воротиться на пепелище. Отчего так? Деревья ведают отчего. Должно быть корни не пускают их от тех мест.