Идя сквозь огонь

Такая жизнь не могла не опостылеть девушке. Устав от преследований и обид, Ванда решила покинуть отчий дом. Но куда ей было податься? С детства она мечтала о жизни, полной приключений, и часто горевала от того, что не родилась мужчиной.

Ее отец с детства подыгрывал увлечению дочери воинскими искусствами, обучал ее верховой езде, стрельбе из самострела и даже сабельному бою. К семнадцати годам Ванда успешно овладела сими премудростями и на скачках даже давала форы своим сверстникам из шляхетных семейств.

Единственным делом, где она могла применить свои навыки, была война, и Ванда, не мудрствуя лукаво, отправилась на юг, туда, где уже не раз сходились в битве за южные земли войска Унии и Османской Порты. Одетая в мужское платье, она пробралась в расположение польских войск и, назвавшись чужим именем, поступила на службу в гусарскую хоругвь.

Девице, проживающей в окружении мужчин, под сенью общего шатра, нелегко долго скрывать свой пол. Стоит ли удивляться тому, что вскоре ее тайна была раскрыта, а сама Ванда предстала пред взором Польского Монарха.

Узнав о сумасбродной выходке юной воительницы, Ян Альбрехт хотел немедленно отправить ее домой, но Ванда, пав перед ним на колени, упросила Государя не отсылать ее из войска.

Рассказ девушки о домашних притеснениях поставил Короля перед сложным выбором. Ему было недосуг приструнивать распоясавшегося опекуна Ванды и водворять покой в ее родовом гнезде.

Но и держать Ванду при войске было небезопасно. Ее боевые умения могли сгодиться для турнира пажей, однако для настоящей битвы их было недостаточно. К тому же, присутствие в воинском стане девицы будоражило умы шляхтичей, отвлекая их от несения службы…

Все это не на шутку озадачило Польского Короля, однако Владыка нашел выход из сложившегося положения. Он назначил Ванду своим вестовым, доставляющим королевские наказы в наиболее удаленные воинские части и гарнизоны.

Во время перемирия с турками сие было для нее не слишком опасно, тем паче, что гонца всегда сопровождал отряд конных солдат. Хотя Ванда мечтала совсем об ином, она не могла противиться воле Государя. Ей оставалось либо исполнять возложенные на нее обязанности, либо отправляться домой, к ненавистному деверю и предавшей ее сестре…

Однако Король сознавал недостаточность подобных мер. Перемирие с турками подходило к концу, а с возобновлением военных действий к вестовому, курсирующему между королевским шатром и войсками, вновь должна была вернуться опасность.

Гонца могли подстеречь в дороге турецкие лазутчики, время от времени нападавшие ночами на польский стан. Рисковать жизнью девушки Яну Альбрехту не хотелось, тем паче, что семья Ванды состояла в родстве с Корибутами, а сама она приходилась сродной сестрой Эвелине.

Посему Владыка искал повод отправить ее подальше от войны, но так, чтобы это не затронуло честь смелой и исполнительной девицы. Вскоре такой повод был найден. Польского Владыку интересовали новости с севера, где вскоре ожидалось вторжение шведов.

Исполняя наказ Государя, Ванда должна была отправиться в Самбор, чтобы получить от Воеводы Кшиштофа грамоту со сведениями о подготовке недруга к военной компании и доставить сей свиток в королевскую военную ставку на южной границе Унии.

Но Ян Альбрехт схитрил. Он еще месяц назад отправил к Самборскому Владыке гонца-мужчину, коий уже успел донести до Монарха отчет Воеводы. В грамоте же, отягощавшей суму посланницы, Король обращался к Кшиштофу с просьбой задержать Ванду подольше в тылу.

Однако девушке сие было неведомо, и, взявшись за исполнение монаршего наказа, она искренне радовалась тому, что сможет наконец принести пользу отечеству…

Дорога, по которой Ванда удалялась от харчевни, вначале пролегала по открытой местности, однако затем вдоль обочин потянулись кусты, сменившиеся вскоре настоящим лесом.

У Ванды это не вызвало опасений. Земли, где можно было встретить неприятельские отряды, остались далеко позади, и, вступая под сень Старого Бора, она не могла даже помыслить о том, что ее подстерегает опасность.

Но юная шляхтянка ошиблась. Из зарослей кустарника, из-за стволов деревьев вслед ее отряду глядели алчные, злые глаза. Когда троица всадников углубилась в чащу, незримые тати решили, что пришло время для нападения.

Внезапно один из жолнежей, сопровождавших посланницу, вскрикнул и с торчащей под лопаткой стрелой повалился на шею лошади. Другому стрела впилась в кадык, и он захлебнулся кровью.

Прежде чем Ванда успела понять, что ее спутники мертвы, из кустов к ней ринулись с воплями какие-то вооруженные люди.

Обнажив саблю, девушка ударила клинком по голове ближайшего разбойника. Но ей недостало сил проломить железную мисюру, и злодей уцелел.

Ничего больше она сделать не успела. Цепкие руки татей, впившись в одежду Ванды, стащили девушку с коня, вырвали из пальцев сабельный крыж. В мгновение ока она оказалась на земле, окруженная толпой возбужденных негодяев.

Девушка попыталась встать, но от обрушившихся на затылок ударов у нее все поплыло перед глазами. Глумливо смеясь и радуясь легкой добыче, негодяи набросили ей на голову мешок и потащили Ванду куда-то в сторону от дороги.

Судя по густоте ветвей, сквозь которые им приходилось продираться, разбойники волокли посланницу куда-то вглубь чащобы, туда, где, видимо, был расположен их стан. Ванда пыталась запомнить направление, в коем они шли, но разглядеть что-либо сквозь плотную мешковину не представлялось возможным.

Ей оставалось лишь гадать, как далеко забредут в лес тати. Один из них тащил девушку на веревке за связанные в запястьях руки, другой подгонял пинками в спину.

Обессилев, она не раз спотыкалась о корни, и тогда на нее со всех сторон обрушивались брань и побои. Ванде казалось, что пути не будет конца, когда последний удар между лопаток вытолкнул ее на открытое место.

В тот же миг с головы девушки сорвали мешок. Она едва не ослепла от брызнувшего в глаза яркого света, но спустя минуту вновь обрела способность видеть.

Ванда стояла посреди широкой поляны, уставленной палатками и шалашами. Открытое пространство между ними заполняли вооруженные люди, явно принадлежавшие к тому же разбойничьему братству, что и ее пленители.

Посередке стана догорал костерок, перед коим на одиноком пне сидел худощавый человек, неторопливо поджаривавший нанизанные на прутик грибы.