Иерархия

Итак, с помощью наших механизмов культурного принуждения мы ставим человечество пере выбром одного из двух зол, равно выгодных нам, потому что хозяева дискурса при любом раскладе остаются хозяевами рабов, не владеющих знанием о подоплеке происходящего.

Первый сценарий состоит в переходе к неофеодализму, который может в значительно более уравновешенной форме воспроизвести эпоху нового смутного времени. Отличительными чертами данной системы будет парцелляризация суверенитета, развитие локальных сообществ и местных иерархий, в общем – возникновение «мозаики» автаркичных регионов, связанных между собой лишь нитями горизонтальных связей. Такая система может оказаться достаточно совместимой с миром высоких технологий. Процесс накопления капитала не может больше служить движущей силой развития такой системы, однако все равно это будет разновидность неэгалитарной системы, способом легитимации которой, возможно, может явиться возрождение веры в естественные иерархии.

Второй сценарий связан с установлением нечто вроде демократического фашизма, когда мир будет разделен на две касты: высший слой примерно из 20 % мирового населения, внутри которого будет поддерживаться достаточно высокий уровень эгалитарного распределения, и низший слой, состоящий из трудящихся «пролов», т. е. из лишенного политических и социально-экономических прав пролетариата (остальные 80 % населения). Гитлеровский проект «нового порядка» как раз предполагал что-то близкое к данной системе, однако он потерпел фиаско из-за самоопределения себя в пределах слишком узкого верхнего слоя. Третьим сценарием может быть переход к радикально более децентрализованному во всемирном масштабе и высокоэгалитарному мировому порядку. Такая возможность кажется наиболее утопичной, но ее не следует исключать. Для ее реализации потребуется существенное ограничение потребительских расходов, но это не может быть просто социализация бедности, ибо тогда политически этот сценарий становится невозможным» (там же). Если судить по двум первым сценариям: лучше, чем теперь, не будет! Это объективная закономерность конца истории.

Одна из таких объективных закономерностей состоит в том, что процесс формирования общественно-политических и социально-экономических интересов стремится к поляризации, в результате сужается и сфера их альтернативной реализации. Естественным образом сокращается и политическое пространство, на котором могли бы зарождаться и действовать партии.

В итоге на смену политическому плюрализму приходит объективно обусловленная тяга к авторитаризму, то есть сосредоточению реального политического влияния, одной, максимум двух партий, не слишком отличающихся друг от друга в подходе к ключевым аспектам развития страны. Это не вопрос чьей-то злой воли, а объективный вызов времени, если хотите – историческая потребность.

После поражения коммунистической идеи в глобальном состязании за выбор магистрального пути исторического прогресса возникла ситуация, когда хрестоматийно знаменитые диалектические витки исторической спирали вдруг обернулись лентой Мёбиуса: с чего ни начни, тем же самым и закончишь – собственность, капитализация, производство, товар, рынок, прибыль. Это обстоятельство радикальным образом изменило политический ареал существования партий. Если идея на всех одна, то и судьба одна. Бороться теперь приходится не за право реализовать собственную концепцию развития, а всего лишь за право внести свой вклад в повышение эффективности уже утвердившейся модели.

Соответствующим образом изменился и характер власти, принципы её кадрового комплектования. Функциональное предназначение власти упростилось: открылась возможность решать управленческие задачи без оглядки на интересы второго, третьего, четвёртого, тем более пятого порядка. С одной стороны, это привело к рационализации системы управления, с другой – отсекло власть от общества. Это есть План Нового Мирового порядка (НМП).

План Нового Мирового Порядка на деле есть не что иное, как набор информационных технологий, направленных на установление глобальной диктатуры Запада. В области геополитической НМП прочно увязан с «глобальной стратегией» США и с атлантическим Большим Пространством, которое мыслится как его главная территориальная опора, своеобразная «метрополия» всемирной колониальной империи. Здесь будут сосредоточены «высокоорганизированные пространства» так называемого Торгового Строя, где власть измеряется количеством контролируемых денег, ставших единым эквивалентом, универсальной мерой всякой вещи.

На идеологическом, а также и на политическом уровне, тот, кто определяет, истолковывает и проводит в жизнь политические идеи, обладает силой решать, есть ли мир на земле, определяет, что есть международный правопорядок и безопасность. Идеи господствующего государства становятся господствующими идеями на международном уровне. Caesar dominus est supra grammatican: Цезарь царь тоже грамматики. Империализм всегда создает юридические и политические понятия которые служат ему. В этом воистину выражается политическая власть и принцип гегемонии, когда нация гегемон устанавливает, как и о чем думать, словарь, терминологию и концепции других народов.

Сущность империализма не только военные завоевания и экономическая эксплуатация народов, но также и силовое определение и установление смысла политических и юридических понятий. Наверняка можно считать, что народ только тогда завоеван, когда он без протеста воспринимает иностранную лексику и политические идеи, чуждые ему концепции права, в особенности международного права.

Наш империализм в области культуры, есть оборотная сторона экономического империализма – это тирания «навязанных ценностей». Он может быть приравнен к военному вторжению или, цитируя Клаузевица, вторжение идей американской политической теологии есть, подобно дипломатии, «продолжение войны иными средствами», средствами идеологии. Информация в постиндустриальном обществе только кажется опорой независимости человека. Но ещё Бодрийар сказал, что массам не важен смысл информации – лишь её наличие. Человек стремится обрести свою индивидуальность, стать свободным, но при этом обычно не выходит за рамки виртуальной реальности, в которой живёт. Эта реальность – доминирующий дискурс, формат общественного сзнания.

«Гуманизм» был уже первой формой того, что стало современной «светскостью»; и желая все свести к мерке человека, принять в качестве цели его самого, закончили тем, что этап за этапом спустились на уровень, самый что ни есть низший, и тем, что больше ни к чему не стремились, кроме удовлетворения потребностей, присущих материальной стороне его природы, стремлением, конечно, иллюзорным так как оно создает все время больше и больше искусственных потребностей, которых не может удовлетворить. Гуманисты были нашим орудием, и хотя сами это смутно осознавали («Благими намерениями вымощена дорога в ад») – но не могли свернуть с пути, который мы им выстроили.

Этот путь мы строим в виде характера межличностной коммуникации, который определяется заказами власти. Когда становится невозможным более управлять народом с помощью старых идей, вбрасывается новая тема для дискуссии на тему сущности человека. Сейчас идея божественного происхождения человека окончательно побеждена идеей Дарвина о выживании сильнейшего, и соответственно изменился характер коммуникации между людьми. Теперь каждый сам за себя.

Изменяется характер коммуникации между людьми – изменяется мир. Если в эпоху Модерна люди общались больше непосредственно друг с другом, то в Постмодерне межличностное общение, как индивидуальное, так и коллективное, всё более опосредуется техникой – телевидением, Интернетом и т. д. Раньше круг общения представлял собой относительно замкнутую общность людей, проживающих на компактной, достаточно чётко очерченной территории, теперь ситуация меняется. Коммуникационные процессы связывают людей совершенно независимо от их территориального местонахождения. Порой о событиях на другом континенте люди имеют больше информации, чем о происшествиях на собственной улице, а круг регулярного общения всё большего числа людей составляют не соседи по лестничной клетке, а участники электронных конференций в Интернете.

Таким образом, перестают совпадать физические и реальные границы человеческих сообществ. Эта особенность – всего лишь одна из составляющих всеобъемлющего процесса глобализации, который неразрывно связан с переходом к постиндустриальной эпохе и виртуализацией общества.

Многие учёные приходят к мысли, что размывание границ и иные процессы, сопутствующие переходу к информационному обществу разрушают социум. Своими рассуждениями о конце социального известен Бодрийар. «Социальное мертво, – пишет философ, – рациональная социальность договора, социальность диалектическая уступает место социальности контакта, множества временных связей, в которые вступают миллионы молекулярных образований и частиц, удерживаемых вместе зоной неустойчивой гравитации и намагничиваемых и электризуемых пронизывающим их непрекращающимся движением». Бодрийар заявляет, что «социальное, во-первых, разрушается – тем, что его производит (средствами информации и информацией), а во-вторых, поглощается – тем, что оно производит (массами)».

Таким образом учёные приходят к выводу, что «общество развеществляется: оно становится эфемерным, абсурдным, ирреальным, но продолжает существовать». А на смену социальной приходит другая, виртуальная, реальность. «В эпоху Постмодерна сущность человека отчуждается уже не в социальную, а в виртуальную реальность». Вообще, под виртуализацией понимается «замещение реальных вещей и поступков образами – симуляциями». Например, у А. Бюля, виртуализация – это технический процесс создания виртуального общества, как «параллельно» существующего с реальным обществом. Виртуализация в таком случае – это любое замещение реальности ее симуляцией/образом – не обязательно с помощью компьютерной техники, но обязательно с применением логики виртуальной реальности».