Иерусалим

И исчез, растворившись в толпе, а Стефан поехал через рыночную площадь к Жилю, который расслабленно восседал на рослом гнедом коне; с ним были ещё двое рыцарей.

Все они смотрели на подъезжавшего к ним Стефана, и на лицах у них были написаны решимость и осторожность. Жиль сказал:

— А вот и ещё один солдатик Божий.

Стефан подъехал к нему. В толпе, окружавшей их, он заметил ещё десятка два людей Керака — все вооружены. Он остановил коня перед Жилем и, прямо глядя в его лицо, сказал:

— Послушай, у меня приказ. Я должен к Ноне очистить это место от народа, и на тебя это тоже распространяется.

Жиль смерил его ледяным взглядом:

— Я не подчиняюсь приказам Христовых солдатиков, которые только и знают, что чмокать Крест да гнусавить псалмы.

Человек, стоявший рядом с Жилем, рассмеялся. Все смотрели на Стефана.

Он пожал плечами:

— Послушай, я ведь только делаю то, что мне приказали.

На твоём месте я бы наплевал на этот запрет, да и самому мне на него наплевать. Надоело всё до тошноты. Я с самой заутрени не вылезал из седла. — Стефан говорил, поглядывая на толпу, — он не мог встретиться глазами с Жилем. — Есть у тебя выпить?

— Само собой, — сказал Жиль. — Как тебя зовут?

Он подал знак человеку, что стоял слева от него, и Стефану передали кожаный бурдюк. Он назвал людям Керака своё имя и отхлебнул вина; затем они потолковали о войне, главным образом о том, как изрубят Саладина на мелкие кусочки, а после плавно пересекли сук, направившись к игроку в кости, который расположился у фонтана. Сириец, бросавший кости, разок, мельком, глянул на Стефана — и тотчас прекратил плутовать. Жиль спешился, сыграл несколько конов и выиграл. Он уже был полупьян, а выигрыш совсем вскружил ему голову; он громко хохотал, болтая со своими людьми, и вновь приложился к бурдюку с вином. Над ними, в Верхнем Городе, начали вызванивать первые колокола.

— Нона, — сказал Стефан. — Сук сейчас закроется.

Жиль засмеялся:

— И ты думаешь, хоть кто-то станет соблюдать этот дурацкий запрет?

— Я выполняю приказ, вот и всё. Ты же знаешь, что после вечерни вы должны быть в казармах. — Один из людей Керака передал Стефану бурдюк, и он хлебнул вина.

— И как же ты думаешь загнать меня в казармы? — резким голосом осведомился Жиль.

Стефан вскинул руку в умиротворяющем жесте:

— Только не я! Это просто напоминание. Говорю тебе, я сыт всем этим по горло. — Он бросил бурдюк воину, стоявшему за спиной Жиля. — После вечерни я обычно возвращаюсь в замок и заваливаюсь спать. Если, конечно, мой командир не придумает другого занятия.

— Он просто осёл, — сказал Жиль. — Никто не станет ему подчиняться. Война войной, но жить-то надо, верно?

— Пожалуй, я с тобой согласен. — Стефан повернул голову, оглядывая сук. На горе, в Верхнем Городе, трезвонили уже все иерусалимские колокола, и по всей рыночной площади купцы сворачивали свои навесы и закрывали лотки.

Даже сириец, игравший в кости, собирался уходить; он встал на колени, скатывая коврик, и, когда Жиль протестующе завопил, сириец лишь покачал головой:

— Мой господин, если я хочу быть здесь завтра, меня не должно быть здесь сегодня.

Он сунул под мышку скатанный коврик и поспешил прочь.

Жиль шёпотом выругался, озираясь. Лавки закрылись, и толпа быстро рассеялась: те, у кого был дом, отправились домой, бездомные — искать убежища на ночь. Люди Керака, по большей части конные, сгрудились вокруг Жиля, и он отвёл их за фонтан, в тень горы.

— Ладно, придётся нам самим придумать себе развлечение.

Стефан слегка осадил коня, выбираясь из гущи воинов.

Он незаметно осматривался по сторонам, но не видел вокруг ни единого тамплиера; сук был пуст, если не считать нескольких нищих, которые замешкались, вопросительно косясь на Жиля и его людей. Жиль послал нескольких рыцарей разогнать их, и нищие расползлись по узким улочкам и закоулкам Нижнего Города. Люди Керака никуда не пошли. Большей частью они сидели либо бродили у фонтана; кто-то пытался вскарабкаться на крутой бок питавшей фонтан цистерны, ещё кто-то вытащил кости — и вновь началась игра.

Жиль подъехал к Стефану:

— Что это ты здесь околачиваешься?

Стефан повёл плечом:

— Я должен патрулировать сук. До вечерни. Потом я отправлюсь спать.

— Прежде помолившись, хе-хе! — ухмыльнулся Жиль.

— Это точно, — сказал Стефан. — Молимся мы часто.

— Ничего не скажешь, жалкая у вас жизнь. Никаких развлечений.

— Ну, — проговорил Стефан, — я бы так не сказал.

— В самом деле? — Жиль провёл языком по верхней губе. — Хочешь сказать, что вы таки развлекаетесь время от времени?

— Обет, — сказал Стефан, — даётся для того, чтобы его нарушать. А потом... фокус-покус, пара крестных знамений — и ты опять чист. Верно?

Жиль расплылся в ухмылке:

— Понимаю. — Он окинул взглядом обезлюдевший сук. — Думаю, ты знаешь, где искать то, что тебе нужно.

— Само собой.

— С другой стороны, ты всё-таки монах.

Стефан выпрямился в седле, положив руку на бедро.

— Хочешь спросить, знаю ли я, где отыскать женщин?

Жиль хохотнул, и глаза его блеснули под белёсыми бровями.

— Угадал, малыш.

Стефан покачал головой, отведя взгляд.

— Тут я ничем не могу помочь.

— Ну ещё бы! Ты же монашек. Бьюсь об заклад, ты уже забыл, когда в последний раз вставлял бабе. Я прав?

Стефан упорно смотрел в сторону, борясь с искушением обрушить свой кулак на лицо Жиля.

— Я знаю женщину, которая с охотой ублажит тебя, — сказал он, — только тебя одного, без них. — Он взял бурдюк, запрокинул над головой, сделав большой глоток, затем опустил бурдюк и заткнул пробкой, не спеша говорить дальше.

Жиль так и впился в него взглядом. Видно, ему самому давно уже не доводилось «вставлять».

— Что, какая-нибудь сирийская шлюха?

— Нет, франкийка, чистая и сладенькая. Но она обслуживает только дворян.

Это было сказано как нельзя кстати. Жиль выпрямился в седле, возбуждённо ухмыляясь.

— Сколько она берёт?

Стефан отвёл взгляд. Он понятия не имел, сколько могут стоить услуги шлюхи; при одной мысли о шлюхах его попросту тошнило.

— Это уж вы сами с ней уладите.