Иерусалим

Сержанты протестующе заворчали; один из них сказал:

— Можно ведь пошарить в закромах у местных.

— Не пререкайтесь со мной, — отрезал Раннульф, — Вы возвращаетесь. Собственно говоря, вас бы надо отправить ещё сегодня вечером, чтобы мне не тратиться на лишний завтрак.

Один из сержантов застонал, другой взмолился:

— Нам же надо хоть поспать, Святой, пощади!

— И это всё? — спросил Фелкс. — Ни псалмов, ни проповедей?

— Молитесь, — сказал Раннульф. За стенами конюшни звонил колокол. Он сомкнул руки и склонил голову. Его спутники забормотали «Отче наш», и Раннульф делал вид, что следует их примеру. На самом деле он не молился. Вот уже много дней он не произнёс ни единой молитвы — с тех пор как понял, что влюблён в принцессу Сибиллу.

Дорога на Дамаск шла по высоким травянистым утёсам, которые назывались Гулан, по дну глубокой пыльной расселины, где бесплодные пастбища сменялись пустынной порослью. С высоты утёса Раннульф обернулся в седле и на самом краю зрения увидал влажный блеск Средиземного моря: вся Святая Земля на миг легла перед ним как на ладони.

На следующий день, около полудня, они въехали в оазис, лоскут зелени в безжизненной бурой пустоши, — там была деревня с небольшой церковкой. Триполи со свитой миновал её чуть раньше, и местные жители, которые сбежались с полей и из хижин поглазеть на его кортеж, сейчас уже возвращались к работе. Тамплиеры заняли церковь, выставив оттуда местного священника, закрыли окна, заперли двери, повесили меч над алтарём и собрались вокруг него, чтобы отстоять мессу.

— Я не хочу служить, — сказал Раннульф.

Они полукругом стояли у алтаря. Стефан прихватил из Тивериады немного вина и теперь разливал его по церковным сосудам. Медведь сердито глянул на Раннульфа.

— Что это с тобой, Святой? В последнее время ты ведёшь себя, как старая баба.

— Я отслужу, — торопливо вмешался Стефан.

Медведь рывком обернулся к нему:

— Ты знаешь мессу? Всю, до последнего словечка?

— Знаю, — сказал Стефан. Он положил на алтарь ломоть хлеба. — Приготовьтесь.

Раннульф, Фелкс и Медведь выстроились перед алтарём, и Стефан начал службу. У него был ясный голос, и он отменно знал церковную латынь. Раннульф стоял недвижно, сложив перед собой руки. Он был в самом конце небольшого ряда тамплиеров, и, когда по ряду пошли хлеб и чаша с вином, он к ним не притронулся. Затем вдоль ряда двинулся Стефан, раздавая поцелуи и удары, и вновь Раннульф уклонился.

Другие ещё молились, но Раннульф покинул церковь как мог скорее. За ним в церковный дворик вышел Стефан — он был в ярости.

— Что, я недостоин? Почему?

Раннульф взял меч, который оставил у порога церкви.

— Все мы недостойны. О чём ты? — Он повесил пояс с мечом на плечо и двинулся по деревенской площади к своему коню.

— Ты не принял от меня таинства.

— Ты здесь совсем ни при чём, — удивлённо сказал Раннульф. Он оставил коня у колодца, и сейчас того окружили местные ребятишки; Раннульф протолкался через галдящую толпу и отвёл коня прочь.

— Тогда в чём дело? — спросил Стефан.

Раннульф вскочил в седло.

— Не твоя забота.

Им нужно было нагнать Триполи, который, по счастью, продвигался не слишком быстро. Фелкс и Медведь показались на пороге церкви. Стефан забрался на коня и поехал стремя к стремени с Раннульфом.

— Медведь прав, ты в последнее время какой-то чокнутый.

— Тогда почему вы следуете за мной? — сердито спросил Раннульф.

— Господь любит безумцев. Мы всё надеемся, что и нам от этого кое-что перепадёт.

— Мыш, ты легкомыслен, как девчонка! — проворчал Раннульф. Развернув коня, он поскакал к дороге, и Фелкс с Медведем, вскочив на коней, поскакали за ним. Тамплиеры выстроились попарно — Стефан справа от Раннульфа, — спорой рысью поехали по дороге вдогонку за Триполи.

Тамплиеры нагнали Триполи сразу после заката, в караван-сарае посреди пустыни, где не было ни вина, ни хлеба, ни фуража для коней; люди Триполи дрались за несколько пучков сена, когда рыцари подъехали к дальнему концу конского загона, привязали коней у коновязи и накормили зерном, которое везли с собой в дорожных мешках. Для питья у них была только вода, но Раннульф взял с собой довольно хлеба, чтобы насытить четверых рыцарей. Люди Триполи следили за этой трапезой — но с приличного расстояния.

После еды тамплиеры отслужили Повечерие и отправились спать, но ещё до рассвета повскакали с одеял, разбуженные грохотом барабанов и пением рогов. Небо ещё оставалось тёмным, но по краю горизонта пробивались розовые, оранжевые и голубые блики света, а караван-сарай окружали сарацинские всадники, стоявшие стремя к стремени — стена блистающих нагрудников и трепещущих на ветру жёлтых плащей.

Барабаны рокотали непрерывно, безжалостно терзая слух.

— Они прислали эскорт, — сказал Раннульф. — Отслужим заутреню на марше. — И пошёл седлать коня.

Это были курдские копейщики из хальков, элитной армии Саладина, все в доспехах и латных наголенниках, с жёлтыми султанами на шлемах и в плащах из жёлтого шёлка. Их великолепные кони были украшены жёлтыми попонами и жёлтыми же кисточками на сбруе. Вооружение курдов составляли копья с шестидюймовыми двуострыми стальными наконечниками. Барабаны били и били. Христиане построились колоннами — впереди Триполи и его сорок воинов, в арьергарде тамплиеры — и выехали в ворота между двух рядов копейщиков, словно сквозь строй блистающих ножей.

Когда посольство выехало на дорогу, из авангарда прискакал слуга и потребовал, чтобы Раннульф немедля явился к графу Триполи. Взяв с собой Фелкса ван Янка, рыцарь поехал вдоль колонны христиан к графу, который скакал рядом с жилистым сарацином, одетым со всем великолепием принца.

— Милорд эмир, — сказал Триполи с отвращением, словно его тошнило от собственных слов, — это командир тамплиеров по имени Раннульф Фицвильям — обыкновенный рыцарь, как я полагаю. — Взгляд его упорно скользил мимо Раннульфа. — Перед тобой лорд Тураншах Мохаммед ибн Айюб, мастер щитов и виночерпий султана.

Раннульф знал это имя — Тураншах приходился братом султану и, как говорили, был Саладину ближе прочих. Поскольку Триполи говорил по-французски, то и Раннульф на этом же языке ответил:

— Это великая честь для меня, милорд.

Худощавый всадник, ехавший бок о бок с Триполи, пристально смотрел на Раннульфа, высоко держа гордую голову.

— Всего четыре тамплиера, — сказал он по-арабски. — Неужели с нами не считаются?

Подняв руку, он подозвал к себе нескольких людей из сопровождавшей его свиты и прибавил по-французски, с сильным и непривычным акцентом: