Иерусалим

— Султан посылает вам своих слуг, дабы они заботились о ваших нуждах, покуда вы будете его гостями.

Трое людей в длинных бурнусах и тюрбанах тотчас объехали голову колонны и стали за спиной у Раннульфа и Фелкса.

— Султан щедр, — без особой радости отозвался Раннульф. Он понял, что за ними всю поездку будут пристально следить.

— Если вам что-то надобно, мы снабдим вас припасами, — сказал брат султана.

— Султан щедр, — повторил Раннульф, — Нам ничего не нужно.

Триполи кашлянул. Сарацинский принц продолжал:

— По недосмотру эта харчевня оказалась лишена достаточных запасов еды и фуража. Мы позаботимся о вас и ваших конях.

— Нам ничего не нужно, — вновь сказал Раннульф. Краем глаза он следил за Триполи, чтобы понять, как он отнесётся к этим словам; но лицо графа, от широкого круглого лба резко скошенное к маленькому заострённому подбородку, не выражало ничего, кроме резкой неприязни к Раннульфу. Рыцарь слегка наклонил голову:

— С твоего позволения, милорд, я вернусь на своё место.

— Ступай, — сказал Триполи. Раннульф развернул коня и вместе с Фелксом поскакал вдоль колонны к своим людям. Половина всадников в жёлтом теперь ехала беспорядочной толпой позади тамплиеров; сегодня им вряд ли удастся отстать на марше. Трое сарацинских слуг, которые скакали за Раннульфом, не были воинами — скорее уж придворными, судя по шёлковым одеяниям и сапогам из красной кожи. Они ехали на тонконогих кобылах с заплетёнными в косички гривами. Под острыми любопытными взглядами непрошеных слуг тамплиеры скакали по дороге колонной по два, глядя прямо перед собой и не обмениваясь ни единым словом.

Дорога пробиралась через горы — серо-бурые осколки камня, торчавшие из песка. С перевала на вершине хребта виднелись синие горы, встававшие по ту сторону обширной, плоской, как стол, пустыни. На севере один горный пик венчала снеговая шапка, похожая на взятое в плен облако. Река тёмной лентой лежала в низине; там, где стоял город, русло рассекалось на множество потоков, и золото пустыни резко сменялось изумрудной зеленью. Посольство ехало к реке весь день. Чем ближе подъезжали, тем явственней становился сладкий запах апельсинов; белые стены города вставали из густой зелени рощ и цветущих оазисов. Последние лучи солнца золотили купола и шпили, играли на выложенных изразцами воротах, когда отряд наконец въехал в город.

За воротами их поджидала вопящая и буйствующая толпа. Тотчас же вновь завели свою неутомимую песню курдские барабаны, но рёв толпы заглушал их рокот. Копейщики с показным пылом скакали галопом вокруг посольства, прикрывая христиан от опасности; в толпе размахивали камнями и палками, выкрикивая угрозы.

Затем пересекли площадь, также забитую бесновавшимися сарацинами; за живой стеной хулителей Раннульф разглядел огромный дворец, весь изукрашенный изразцами и причудливыми завитушками, которые походили на письмена. Толпа принялась бросать в христиан камни, и курды с воплем потрясали копьями и бросали коней на скопление народа, чтобы отогнать особо ретивых.

Посольство выехало на мощёную улицу, прямую, как все улицы ещё римской работы; по обе стороны её тянулись лавки и лотки, щедро нагруженные товарами — горы апельсинов, груды лепёшек, вороха тканей и прочего добра, железные инструменты и разного рода безделушки, которыми были знамениты дамасские мастера. Сквозь липкий резкий запах апельсинов и едкую вонь дыма, присущую всем на свете городам, пробивался смутно иной запах, будто бы гниющих цветов.

По широкой мощёной площади, такой же широкой, как площадь перед Храмом, посольство подъехало к высокой белой стене, в которую были вделаны другие ворота — железная решётка, скреплённая золотыми бляшками; тут они остановились, и навстречу им появился сам султан.

Копейщики отступили, образовав выгнутую стену всадников, которая растянулась вдоль всей площади. Султан, появившийся в арочном проёме ворот, восседал на белом верблюде, разодетый в золото и алый шёлк. Слуга держал над ним зонт, хотя солнце уже почти зашло. Другой слуга, чернокожий, стоял рядом с верблюдом и, стоило кому-то заговорить, что-то говорил султану; Раннульф догадался, что он переводит с французского на арабский. По обе стороны ворот стояли ряды лучников, вооружённых двойными выгнутыми луками из рога, а на вершине стены, полускрытые укреплениями, выстроились другие солдаты. Раннульф не мог разглядеть снизу, как они вооружены.

Триполи выстроил свой отряд двумя шеренгами перед султаном; епископ Святого Георга со своей свитой встал на правом краю первой шеренги, Раннульф и другие тамплиеры стояли слева. Со своего места рыцарь впервые смог хорошенько разглядеть аль-Наср аль-Малика Салах ад-Дина Юсуфа ибн Айюб, султана Каира и Дамаска.

Он был худощав, как и его брат, с большими тёмными глазами, которые смотрели быстро и властно, схватывая всё, что творилось вокруг. Голову его венчал белоснежный тюрбан, но Раннульф знал, что под тюрбаном скрывается лысая, как яйцо, макушка. Вспомнив, как он узнал об этом, рыцарь усмехнулся.

Триполи уже представлял своих спутников, но султан заметил усмешку Раннульфа. Прямо и жёстко восседая на верблюде, скрестив руки на груди, он вперил немигающий взгляд в тамплиеров.

Когда Триполи закончил перечислять своих людей, султан сказал:

— Назови мне этих рыцарей.

Триполи повернулся и начал называть имена тамплиеров; когда прозвучало имя Раннульфа, султан взмахом руки велел графу замолчать. Выпрямившись в седле, словно одной своей волей стремясь восполнить недостаток роста, султан впился в рыцаря убийственным взглядом:

— Кто этот человек? Он усмехается так, словно знает меня. Я не помню, чтобы встречался с ним.

Он говорил по-арабски, и чернокожий слуга открыл было рот, чтобы перевести его слова, но Раннульф опередил его:

— Мы действительно встречались, повелитель. При Рамлехе.

Все сарацины смотрели на Раннульфа, и под этими взглядами он остро сознавал, насколько непригляден его вид — вытертая на сгибах куртка, спутанная, нестриженая борода. Он видел, что люди, окружавшие султана, глазеют на него, прикрывая рукой усмешку. Султан, однако, вдруг потерял к нему всякий интерес. Быть может, он забыл, что случилось при Рамлехе. Кивком он велел Триполи продолжать, и вскоре христиан пропустили во дворец и развели по отведённым им покоям.

— Здесь прекрасно, — сказал Стефан, неспешно прохаживаясь по залитой солнцем комнате. Под ногами у него лежал сливочного цвета ковёр с золотисто-зелёной каймой. Протянув руку, он коснулся кончиками пальцев стола — инкрустированное дерево, отполированное до золотого блеска. — Просто прекрасно.

За дворцовыми стенами зеленели сады и парки; сарацины провели рыцарей к лимонной роще, усыпанной зреющими плодами. Там, в стороне от других дворцовых построек, стоял дом из белого камня, с тремя большими комнатами и балконом, выходившим на лимонную рощицу.