Иглы мглы
Шрифт:
ВМЕСТО РЕЦЕНЗИИ
Только через 32 года после смерти вышла по существу первая книга стихотворений и поэм "С любимыми не расставайтесь!" Александра Кочеткова (1900 — 1953), названная строчкой из прекрасного стихотворения "Баллада о прокуренном вагоне".
Читаю Кочеткова,Тяжелая судьба.Но живо, живо словои рифма не слаба.Не потускнел твой гений,со временем не стих.Сквозь толщу потрясенийк нам твой прорвался стих."Баллада о вагоне"взлетит под потолок;по всей стране в ладонитвой первый сборник лег.Избегнув катастрофы,вернулся ты домойи эти чудо-строфыподнял над головой.При людях — мягкость, робость;зато душа — стилет.И вечно рядом пропасть,Коль истинный поэт.В клуб надевай манишкуи сам себе не лги;пусть чешут кулачишкибессонные враги.У них одна забота:стереть бы в порошок;ведь бездари охотасказать: "И ты не Блок…"Но сгинут-сдохнут гады;наступит Страшный суд;и всеНОЧНАЯ СКАЗКА
Я люблю сиянье солнышка;с ним надежней и вольготней;и видны при нем до донышкачердаки и подворотни.Ночью жутко: всюду гномики(в лунном свете — голубые),сжав в руках покрепче ломики,мерят улочки кривые.Ничего себе подросточки:мышцы вовсе не из ваты,тренированные косточки,лишь умишком щупловаты.Ходят-бродят, уши — домиком;ищут, что лежит похуже;вся мечта — немытым ломикомжахнуть исподволь снаружи.Омерзительны их хитрости,их подпольные секреты;вот бы разом напрочь вытрястиих душонки, их кастеты.Извести б гвардейский выводок,честным людям нет проходу;может, солнце все же выведетих на чистую на воду.Встань же, круглое и красное,разгони всю темь собою!Пусть над нами снова властвуеттолько небо голубое. * * *
Восхода свистнет плеть, чтобы заре пролиться… Проснуться и запеть, как распевают птицы; чтоб каждая строка восторженно и чисто на крыльях ветерка взмывала в свод лучистый; чтоб захватило дух от этой благодати и у того, кто пух, плетясь от даты к дате. Что слава? "Слава — дым" — я повторяю гордо, восторгом молодым споласкивая горло… А случай так же слеп, как в дни Помпея, Красса; и так же нужен хлеб, а не гекзаметр массам. * * *
Близорукий, толстый и картавыйпо земле прошел я аки тень.Вечно мне чего-то не хватало,чтобы робость одолеть и лень.Часто я излишне суетился;логику в бессмыслице искал;над веселым словом так трудился,словно это камень иль металл.А иным казался ловким малымсо свинцовой тяжестью в локтях…Вечно мне чего-то не хватало,вот и прожил, словно бы в гостях.Хорошо лишь, что не вылез волос;что в трудах бессонных не устал.Дочь моя наследует веселость,самый главный в жизни капитал.Это тоже двигатель хороший,может быть, поверхностный чуть-чуть…Снова я по утренней порошена работу повторяю путь.Снова трачусь над казенным словом,чтоб его немного отогреть;чтоб чужая книжка птицей снованад рутиною смогла взлететь.Но меня вы не жалейте, право;лучше уж посмейтесь надо мной…Близорукий, толстый и картавый,как его выносит шар земной?У меня в ответ одни скрижали:я не холил ни обид, ни жал…Как бы где меня ни обижали,никого в ответ не обижал.Но зато узнал, как спеют травыИли как полынью пахнет снег,Близорукий, толстый и картавый,В общем-то, обычный человек. ОТВЕТ СВЕТЛАНУ СЕМЕНЕНКО
От Светлана пришло письмецо… Крупный почерк на узком конверте… И мелькнуло незлое лицо средь моей городской коловерти. Я увидел морщины на лбу, сигаретку, (предчувствует взбучку, все ж отмечу лихую судьбу), золотую твою авторучку. Эривань и Тифлис посетив, покутив напоследок с хевсуром, ты глядишь на Балтийский залив с выраженьем нисколько не хмурым. Как здесь благостны скользкие "не"! нет бы "хмурым" и "злое" до жути… Как мне мало встречалось в стране стихотворцев веселых по сути! Вечно мы озабочены; все что-то пыжимся; (много ли значим?), и, как белки, в одном колесе вечно носимся, спорим и плачем. Надо жить по-иному, легко; все невзгоды за шуткою пряча; надо чаще глядеть далеко, где гуляет фламинго удачи. Сантименты — не чушь и не блажь, и не только души рудименты… Дорогой мой товарищ, уважь, посылай-ка почаще конверты. В них — фрагменты нелегкой судьбы; в них аукнулись Жля или Карна… Благодарны же будем, увы, что вся жизнь наша так фрагментарна. И когда ты с балкончика вниз в своем Таллинне глянешь под вечер, то увидишь горбатый Тифлис и чинар не зажженные свечи. Светом выстрелит рядом фонтан, снегом вздрогнут соседние горы; вновь рукою подать — Ереван и полночные жаркие споры. Сдвинешь взгляд — золотая Москва куполами сверкнет недалече… Принимай же привета слова; и до встречи, дружище, до встречи! СОЛОВЕЙ
Памяти Игоря Северянина
Просвистал бы всю жизнь соловьем,поражая вульгарностью свиста,если б родина здесь ни при чем,если б так не звенели мониста,если б полночь над каждым кустомне висела химерой лесистой.Если б каждый доверчивый звукне рождался в трепещущем горлеи потом не щемил, как недуг,не молил, словно горе нагое,если б самой из горьких разлукБежин луг не увидеть изгоем.Просвистал бы всю жизнь соловьем,так чтоб млели в восторге подруги;чтоб в язычески-древнем испугелунным зеркалом стыл водоем;ан — ты плачешь в прозренье своемне об юге — что нет русской вьюги…Соло вьешь… На терновый венецтак пригоден эстляндский шиповник;ты — не жрец, не певец-удалец,не салонный кривляка-сановник;за полвека поймут, наконец,ты — поэзии вечный любовник.Ты — садовник, что розы взрастил,поливая в бездождье слезами,ни души не жалея. Ни сил…Как бы кто ни старался словамиочернить — не достанет чернил…Только розы цветут перед нами!* * *
Не раз, бессонницей измучен,в сердцах я говорил себе,что как просвет бывает в тучах,бывают радости в судьбе.Что все имеет назначеньецветок и стебель, и зерно;что жизни бурное теченьеперстом подправить не дано.Что надо внешне хладнокровнейдержаться к вящей славе сонь;куда достойней перед ровнейявить свой внутренний огонь.Но
сон смыкал надежно веждыкасаньем ласковой руки;и все тревоги, все надеждыказались утром далеки.Другие мучили заботы,манили новые края…Спроси себя: а все же кто тына перепадах бытия?Из тьмы и света мир твой соткан;и как бы ни был ты учен,а дух твой словно в гибкий коконна время в тело заключен.Цени ж игру воображенья,где все условности тесны;сумей за миг до пробужденьяединым махом выпить сны. КВИТЫ
Борису Слуцкому
Деньги, вроде, идут к деньгам…Как я радовался малой копейке,с неба падавшей в мой вигвами сулившей большие деньги;хоть не верил я этой идейке,потому что всегда оплаченыбыли давешние трудыи доподлинно обозначеныгде, за что — моих мук следы.Тратил я не столь на еду(прокормиться у нас несложно);тратил я на свою бедувсе на книги неосторожно.И не столь писал, как читал,а потом еще перечитывал;сам себе — и читальный зал,и служитель, который учитывал:вот — не съеденный мной обед,вот — не купленные ботинки…Был смешон молодой поэт,не любили его блондинки.Но когда приходилось туго,когда негде было занять,мог я снять "дорогого друга"и легко букинистам "загнать".А потом, кусок пережевывая,тут же что-то вновь покупал;вновь крутился душевного жерновасамый главный коленчатый вал.Я готов повторить за Слуцким,что читатель я мировой;что не только семечки лускал,но работал и головой.Если стих был неровной выделкиили нитка чужая видна,не боюсь я придирки и выдиркицель одна и любовь одна.Был юнцом и твердил, что — средний,а сейчас как будто подрос;пусть примерится мой наследники ответит на мой вопрос.А насчет гонораров — ша!Поутих и норов, и гонор.Насчитала бухгалтерша,словно я — постоянный донор.Не забыл я детский обет,и почти забылись обиды…Заработал себе обеди сейчас мы с судьбою квиты!БАЛЛАДА ПОУТРУ
Вновь сегодня утром встану; чай заваривать не стану, растворимым кофейком ободрюсь, покуда мысли в позаоблачные выси не отправились тайком. У стола в одном исподнем, словно ночью новогодней все на свете исполать; простираю молча длани, исполнением желаний, помню, славился Пилат. Думаю, что завтра, в среду, наконец-то я уеду; тем переменю среду; только легче вряд ли станет, быть шутом при балагане нагадали на беду. Странно, прежде был я мучим мнением чужим ползучим, рвался к славе напрямик, пробовал поверх барьеров, зол был на "пенсионеров", а сейчас утих, обвык. Только сердце вдруг забьется чаще, словно остается в глубине осадок лжи; был ты доктор, был редактор, всюду не хватало такта, лез в ученые мужи. В 20 лет болел вопросом: воспарю ль, останусь с носом; есть талантец или нет? Вот и стало больше вдвое; от вопросов нет отбою и ответов тоже нет. Впрочем, я в одном уверен: кем-то жребий мой измерен, взвешен, выверен вполне… Тихо тянется кривая, больше не предпринимая ничего, лег на стерне. Попривыкнешь, так не колко; главное — не бойся волка; он — заведомый шакал; ни двора и ни кола я не жалею; так что лая не дождется "аксакал". Все открыла мне гадалка; вот немножко дочку жалко: слабоват авторитет мой; хожу весь день в халате, то ли дело было "в штате"; впрямь был истинный поэт. А сейчас слагатель строчек; что за должность — переводчик; только нервов перевод; проку ль эдак жизнь иначить: днем уснет, а ночью скачет; лучше бы наоборот. В том врагов винить не буду; каждый льет в свою посуду и дудит в свою дуду; лишь бы по своей охоте, да ведь в моде доброхоты; хошь не хошь, терпи узду. Надо, братец, быть железным, раз не хочешь быть "полезным"; ходу нет уже назад, коли ты ввалился в кузов, выпускник двух разных вузов, да еще вошел в азарт… Что же нужно, бедный рыцарь? Чистить зубы. Чаще бриться и надеяться на фарт; любит фортели фортуна; обошла, когда был юным; примет, если староват. И опять гадалку вспомни, выбор есть в твоей обойме, главное — не промахнись… А когда из дома выйдешь, толчею толпы увидишь, это ли еще не жизнь! РЯЗАНСКИЙ МОТИВ
Н. Н.
Все-все повторяется, в Лету не канет:прогулка, походка и девичий локоть…Ты тоже читаешь любимой на памятьвесеннего Фета и зимнего Блока.Ты тоже идешь по вечерней Рязани,ныряя внезапно тропинкой под горку.И звезды знакомо мигают глазами,и тянутся руки к полыни прогорклой.Летит полушалком рязанское небо,когда ты подругу закружишь коварно…Все так же у церкви Бориса и Глебарастут в беспорядке полынь и татарник.Все-все повторяется полночью летней;и ты еще глуп, очарован и молод;и как угадать, что с зарею рассветнойвойдет в твою жизнь повзросления холод…Что время сотрет в твоей памяти Трубежнадежней, чем прежде срывали татары;И то, что любил ты, не только разлюбишьразрубишь, чтоб ввек не встречаться со старым.И город, воспитанник князя Олега,в есенинских святцах открывшийся миру,вдруг станет далек, словно лик печенега,разрубленный вкось беспощадной секирой.Развеются чары пленительной ночи;Солотча, Ока — что ни час — все далече…И только еще не погасшие очиПри солнечном свете напомнят о встрече.И все же, не раз просиявши глазами,чтоб смыть одинокость, схватившись за локоть,прочтешь, повторяясь, надеясь на память,весеннего Фета и зимнего Блока.* * *
Мне сказали: "Твой камень — рубин";знать, платить мне и выпало кровьюза неистовство темных глубин,взбудораженных новой любовью.Потому мне и люба заря,что я пойман в небесные сети,когда Землю в наследство даря,мать меня родила на рассвете.Потому и жалею закат,когда солнца желток окровавлен;ибо к свету я шел наугади от лунной опеки избавлен.И под знаком любви и бедыпрожил я свои лучшие годы;и рябин огневые следыя воспел, как зарницы свободы.Может быть, я ничтожен и мал;может, духом нестоек и хрупок…Дай мне, Боже, твой солнечный лал,твой карминово-огненный кубок!Чтоб исполнился главный завет:мост меж прошлым и вновь предстоящим;и в конце испытания светя верну вместе с огненной чашей.
Поделиться с друзьями: