Иголка в стоге сена
Шрифт:
Кшиштоф хотел что-то возразить московиту, но за бревенчатой стеной трапезной вдруг зычно и властно пропел горн. Стихнув на высокой ноте, трубный глас зазвучал вновь, упорно прорываясь сквозь вой неутихающей метели.
— Кого это нелегкая принесла? — изумленно произнес Воевода, прислушиваясь к пению горна.
— Не могу знать, — пожал плечами Харальд, — похоже, запоздалые путники… Вельможный господин, позвольте мне покинуть вас ненадолго… Я мигом вернусь, как только встречу гостей…
— Иди, встречай, — кивнул ему старый рыцарь, — только не забудь привести их ко мне. Хотелось бы взглянуть, кому охота рыскать
Поклонившись Воеводе, Харальд заковылял к выходу. Бутурлин хотел выйти следом, но что-то удержало его на пороге трапезной. Как и накануне гибели Корибута, в его душу закралось смутное предчувствие беды.
Он еще раз бросил взгляд на Волкича, съежившегося между двух рослых жолнежей, и ему вдруг подумалось, что они с душегубом видятся в последний раз. Дмитрий не знал, откуда к нему пришла эта мысль, но она крепко засела в мозгу, лишая его покоя. Ничто не предвещало опасности, но боярин чуял: она рядом.
ГЛАВА № 43
В сенях раздались звон шпор, лязг оружия. Дверь в трапезную отворилась, и на пороге возник высокий человек в дорожном плаще, облепленном снегом. Из-за спины его выглядывало несколько солдат в округлых немецких шлемах.
Сердце Бутурлина учащенно забилось. Перед ним стоял незнакомец в сером, приезжавший на лесную заставу в ночь убийства Корибута. Появление его было столь неожиданным, что Дмитрий на миг остолбенел, не зная, как вести себя дальше. Орлиные глаза вошедшего сверлили московита из-под капюшона острым взглядом. Рука боярина невольно потянулась к сабле.
— Кто будете? — сурово вопросил вошедшего Кшиштоф. — Я — здешний Воевода и Каштелян Самбора и посему вправе опрашивать всех, проезжающих через мои владения!
— Посланник Великого Магистра Ордена Пресвятой Девы Командор фон Велль! — отчеканил в ответ незнакомец.
Серый плащ упал с его плеч, открыв другой, — белоснежный, с черным бархатным крестом на левом плече. В неярком свете факелов красным огнем вспыхнули командорская цепь и серебряная пряжка пояса, отягощенного мечом и кинжалом.
— Грамота посланника у вас, конечно же, с собой? — осведомился Кшиштоф, окинув взором статную фигуру Командора. — Хотелось бы взглянуть на нее!
— Извольте, господин Каштелян, — рыцарь сделал шаг навстречу Воеводе, доставая из поясной сумки свиток, скрепленный печатью Магистра.
Воевода развернул его и пробежал глазами. Отчасти из-за дальнозоркости, отчасти по причине недостатка грамотности, он мало что сумел в нем разобрать. Ему захотелось кликнуть Флориана, более сведущего в канцелярских делах и способного отличить подлинную грамоту от подделки.
Но, вспомнив о том, что он сам отправил недужного племянника отсыпаться, Кштштоф передумал. Он мог, конечно, отдать свиток на прочтение Бутурлину, искушенному в грамоте, но старый рыцарь никогда бы не решился о чем-то просить московита, тем самым признав его преимущество.
Наконец, Воевода сдался. Печать, привешенная к свитку, у него не вызывала сомнений, а содержание грамоты не особенно беспокоило Самборского Владыку. Посланники Ордена нередко проезжали через его владения, и у всех в подорожных, как правило, было писано одно и то же.
— Ладно, — сказал он, возвращая грамоту крестоносцу, — присаживайся к нашему столу, господин рыцарь! Ты и твои люди проделали долгий и, судя по
погоде, нелегкий путь. Самое время обогреться с дороги и подкрепить силы доброй снедью!— Эй, Харальд, подай еще вина и мяса!
Отвесив легкий благодарственный поклон, рыцарь опустился на лавку напротив Воеводы. За ним в трапезную вошли и его солдаты, крепкие молчаливые парни с черными крестами на плащах и доспехах. Дмитрий заметил, что порог они решились переступить лишь после того, как их начальник подал им разрешающий знак рукой.
В отношениях между Воеводой и его подчиненными было больше фамильяртности. Когда Кшиштоф в заиндевелой шубе и доспехах ввалился в гостевую избу, жолнежи Самборской полусотни последовали за ним, не спрашивая разрешения у своего Владыки. Орденский порядок был жестче польского.
— Ну, и какие дела, господин посол, побудили вас в такую непогоду путешествовать по землям, вверенным моему попечению? — начал расспрос гостя Кшиштоф.
— Обычная дипломатия, господин Воевода, — ответил рыцарь, стряхивая ладонью остатки снега со своих золотистых волос. — С разрешения всемилостивого Короля Польши, Орден Девы Марии ведет переписку с Ландмайстером Ливонского Братства Меченосцев. Я отвозил ему письмо Великого Магистра, а теперь везу в Пруссию ответное послание.
— И что в нем, если не секрет?
— Ничего такого, что могло бы повредить Польской Короне, — с улыбкой ответил крестоносец, — Орден Пречистой Девы свято соблюдает вассальные обязательства. У меня нет права разглашать дипломатические тайны, но в послании, кое я везу в Кенигсберг, ничего секретного нет.
Чтобы меж нами не было недоверия, скажу: речь идет о создании совместного с Ливонией торгового флота. Настало время, когда обоим Братствам приходится больше торговать, чем воевать. И, поверьте, такая торговля будет выгодна не только Пруссии и Ливонии, но и вашему Королевству.
Орден Пречистой Девы, как верный вассал, будет платить налог со своей прибыли в польскую казну, что принесет ей немалый доход.
— И Государь Польши позволил вам объединенить флоты? — усомнился в правдивости тевтонца Воевода. — Прости, Командор, но мне в такое верится с трудом…
— Что в том дивного? — пожал плечами крестоносец. — Ваш Король мудр и сознает свою выгоду. Он не станет запрещать то, что полезно для его державы!
— Что ж, коли так… — вздохнул Кшиштоф, огорошенный нежданным известием, — … я не против того, чтобы королевская казна пополнялась злотыми. Только сдается мне, объединение торговых флотов станет первым шагом к объединению воинских сил Пруссии и Ливонии. Ни для кого ведь не секрет, что ваши Магистры лелеют мысль о слиянии обоих Орденов!
— На все воля Господа! — поднял очи горе тевтонец. — Если Владыка Польши не станет возражать против такого союза, мы будем только рады объединиться с братьями по вере. Тем более, что мы некогда были с Ливонией единым целым, правда, недолго…
— Помню, как же, — кивнул Воевода, — было такое время!
Судя по выражению лица, с которым он произнес эти слова, воспоминание не доставило ему радости. Это не укрылось от внимания крестоносца.
— Пора простить друг другу старые обиды, — произнес он примирительным тоном, — грядут времена, когда всем Владыкам истинно христианского мира нужно забыть о распрях и объединить силы против общего врага.