Иголка в стоге сена
Шрифт:
Но и этого мало! Великого Магистра удар хватил. Когда ты обезглавил фон Велля, он вскочил на ноги и рухнул в тот же миг, как подкошенный. У него отняло речь, теперь он, что колода, лежит, пошевелиться не в силах.
— Что же ваш Государь, бросил Слуг Ордена в темницу? — полюбопытствовал Дмитрий.
— Если бы! — досадливо поморщился Кшиштоф. — Великий Казначей пал пред ним на колени, уверяя Государя в вассальной преданности Ордена, все бормотал о могуществе дьявола, якобы помогшего тебе победить.
Прочие немцы, что при нем были, тоже подтвердили на коленях слова присяги.
Государь сжалился над недужным Магистром, позволил Казначею отвезти его в Кенигсберг. Остальных немцев тоже отпустил восвояси, проявив монаршее милосердие…
…Сам не могу поверить, что он так мягко с Братьями обошелся после всего, ними содеянного! Ведь твоя победа доказала всем, что смерть Корибута — дело немецких рук!
Будь моя воля, я бы сих тварей!.. — лицо Воеводы налилось кровью, веко на глазу дернулось, ладонь стиснула сабельную рукоять.
— Я тоже ждал от Короля большего… — разочарованно вымолвил Бутурлин, — …теперь, похоже, трон Магистра займет Казначей…
— Похоже на то, — горестно вздохнул Воевода, — но кто мы такие, чтобы судить наших Владык? Государь решил, что правильно будет отпустить немцев на волю, я их и отпустил…
Спасибо тебе, что хотя бы с одним из них рассчитался за гибель Жигмонта!
— С двумя, дядя, если считать Магистра! — поправил его Флориан. — Тебе, Дмитрий, и впрямь, покровительствует Небо. Не знаю, суждено ли нам когда-либо сойтись в битве против общего врага. Но я буду горд биться с тобой плечом к плечу!
— И я с радостью буду сражаться вместе с тобой, Флориан, — уверил Бутурлин юношу, — это куда лучше, чем воевать друг против друга!
— Что ж, пойдем мы, боярин, — произнес Кшиштоф, заметив, что взор московита затуманила усталость, — а ты поправляйся, копи силы…
— Погоди, Воевода! — окликнул Дмитрий старого шляхтича, прежде чем тот покинул его покои. — Как там дела у Великого Князя?
— На днях отобедал с нашим Государем, — ответил Кшиштоф, — а нынче утром они прогуливались по замку, как добрые друзья. Сдается мне, миру меж нашими державами ничто не грозит.
— Вот и ладно! — слабо улыбнулся Бутурлин, чувствуя, что вновь погружается в забвение. — О большем я и не мечтал. Значит, не зря были все наши старания, Воевода…
На сей раз Кшиштоф лишь утвердительно кивнул в ответ. Впервые в жизни ему не хотелось спорить с московитом.
_________________________
Вновь придя в себя, боярин увидел Газду, заботливо поправляющего ему сползшее на сторону покрывало.
— Как ты, брат? — вопросил он Дмитрия. — Знаю от Воеводы, что приходил в себя, когда меня рядом не было. Уж не взыщи, я воду брал из колодца…
— Мне ведомо, ты был рядом все дни, что я лежал в беспамятстве… — с трудом ворочая языком, вымолвил Бутурлин, — спасибо, брат…
— Будет тебе… — смутился казак, — …ты бы сделал для меня то же самое. О чем тут толковать? Ты жив, хвала Господу, а остальные беды мы как-нибудь одолеем!
— Что дальше намерен делать? — поинтересовался у друга Дмитрий. — Думал о том?
— Подумывал, — качнул смоляным чубом Газда, — недельку-другую побуду
с тобой, пока на ноги не встанешь. А там, брат, пути наши разойдутся…— Разве ты не отправишься со мной на Москву? — огорченно произнес Бутурлин.
— Что мне там делать? — вздохнул Газда. — Я уж встретился с Москвой, и встреча не принесла мне радости…
— Воротынский — еще не вся Москва, Петр, — попытался отговорить друга от задумки покинуть его Дмитрий.
— А прочие бояре, мыслишь, по-иному ко мне отнесутся? Кто я для них? — диковина, степной дикарь. Не то — половец, не то — печенег.
Всякий, кто благородным себя мнит, захочет унизить, обозвать холопом. А я на такие слова привык отвечать кулаком да саблей!
Вот и думай, брат, каково мне будет житься на Москве…
…Нет, я избрал иной путь. Помнишь, Тур предрекал, что мне суждено на вольных землях Сечь возвести? Что станет она прибежищем угнетенного люда, и с ней возродится наш край?
— Помню, как же… — кивнул Дмитрий. — И где ты ее хочешь возводить?
— Есть на Днепре один остров! — улыбнулся своим мыслям казак. — Как раз за порогами. И место для крепости — лучше не сыскать, и земли вокруг добрые, плодородные.
Поселиться бы там большой общиной, распахать целину да жить в свое удовольствие. Чтобы всякий бедняк, придя туда, обрел волю, а Князьям да Воеводам дорога в тот край была заказана!
— С крепостью на острове ты хорошо придумал, — оценил мысль друга Бутурлин, — только вот местность сия граничит с Диким полем. Ты и сам знаешь, набегов вам не избежать. Хватит ли сил от степняков отбиться?
— Нелегко будет… — согласился с боярином Газда, — …но отчего бы не попробовать? В прошлый раз нам не удалось удержаться в степи оттого, что мало нас было. А ныне, по воле вельможной шляхты, народ на восток целыми селами бежит, так что, сил для обороны хватить должно!..
…- Одна беда, — горько вздохнул казак, — люди те, по большей части, несведущи в военном деле. Посему бойцы, вроде меня, должны обучать их казацким премудростям. Те, что взрослыми станут учиться, вершин не достигнут, а вот из их детей выйдут добрые воины!
Знаешь, брат, я порой во сне все это вижу: Сечь нашу, вольную жизнь, что взойдет вокруг нее. Ляхи те земли именуют Украйной, почитая их краем своих владений. Я же мыслю, они станут местом, где будет положен край угнетению!
А закрепившись на днепровских берегах, мы вернем и все то, что было отнято у нас панами. Не сразу, конечно, со временем…
…Тур в это верил, так почему я должен сомневаться?
— Тоскуешь по Туру? — спросил его Дмитрий, заметив блеснувшие в глазах казака скупые слезы.
— Как не тосковать? — грустно улыбнулся Газда. — Великий был человек! Таких, как он, земля раз в тысячу лет рожает. Жаль, что не уберег я от смерти ни его, ни Чуприну!..
— Тебе и Чуприну жаль после всего, что он натворил? — изумился словам друга Бутурлин.
— И его тоже… — тяжко вздохнул Петр. — Разумеешь, не таким уж он был скверным человеком. Только не было в нем стержня казацкого, потому не достиг он ни в чем успеха. Хотел грозным воином стать, а саблей действовать не научился!