Игра Эндера. Глашатай Мертвых

Берег стал ниже, и Миро пересек ручей, легко прыгая по покрытым мхом камням. Через несколько минут он подошел с восточной стороны к небольшой полянке.

Уанда была уже там, она учила свинок сбивать из молока кабры масло. Несколько недель она экспериментировала с этим процессом, прежде чем у нее получилось. Было бы легче, если бы мать или даже Эла могли помочь ей, потому что они гораздо больше знали о химических свойствах молока кабры, но об этом нельзя было даже и подумать. Тридцать лет назад Ос Венерадос обнаружили, что молоко кабры не представляет ценности для людей как продукт питания. Поэтому любое исследование способов его переработки и хранения могло быть на пользу только свинкам. Миро и Уанда не могли допустить возможности того, что другие могут узнать о том, что они, нарушая закон, принимали активное участие в изменении образа жизни свинок.

Молодые свинки занимались этим с удовольствием; они превратили дойку в танец, а сейчас пели бессмысленную песню — безнадежную, хотя и веселую мешанину из старка, португальского и двух своих языков. Миро попытался понять, что это за языки. Конечно, он узнал «язык братьев», и кусочки на «языке отцов», которым свинки пользовались, когда говорили с деревьями-тотемами. Миро лишь узнал звуки; даже Либо не мог перевести ни одного слова. Казалось, в языке были одни только согласные и ни одного различимого гласного звука.

Пекениньос, сопровождавший Миро в лесу, появился на поляне и громко приветствовал остальных. Танец продолжался, но песня тут же прекратилась. От группы свинок вокруг Уанды отделился Мандачува и встретил Миро на краю поляны.

— Здравствуй, Смотрю-На-Тебя-С-Желанием!

Конечно, это было чрезмерно точным переводом имени Миро на старк. Мандачува любил вот так переводить имена с португальского на старк и обратно, хотя Миро и Уанда уже объясняли, что их имена на самом деле ничего на значат, что они звучали как слова по чистому совпадению. Но Мандачуве нравились такие игры, как и многим другим свинкам, и потому Миро откликался на «Смотрю-На-Тебя-С-Желанием», а Уанда терпеливо отзывалась на имя «Вага», что по-португальски было то же, что и wander — странствовать — на старке, слово, которое было ближе всего к ее имени.

Мандачува был старейшим и самым удивительным из Малышей. Еще Пипо знал его и писал о нем, как о самом достойном из свинок. Либо тоже считал его их лидером. И его имя на португальском значило «босс». И все же Миро и Уанде он казался самым незначительным и неуважаемым из свинок. Никто не советовался с ним ни о чем; только у него всегда было свободное время для того, чтобы беседовать с зенадорами, потому что он почти никогда не был занят важными делами.

Тем не менее именно от него зенадоры получали основную информацию. Миро не мог понять — потерял ли он авторитет потому, что делился с ними информацией, или он делал это для того, чтобы компенсировать свое низкое положение в племени. Это было неважно. Миро любил Мандачуву, считал его своим другом.

— Эта женщина смогла заставить вас есть эту вонючую пасту? — спросил Миро.

— Просто отбросы, говорит она. Даже детеныши кабры плачут, когда им приходится сосать вымя, — хихикнул Мандачува.

— Если вы оставите вашим дамам такой подарок, они перестанут разговаривать с вами.

— Все-таки придется это сделать, — вздохнул Мандачува. — Они должны увидеть все — такие любопытные, как мачос!

Опять эти загадочные самки. Иногда свинки говорили о них с искренним уважением, почти с благоговением, как о богах. Иногда же кто-нибудь мог грубо обозвать их «мачос», червяками. Зенадоры даже не могли спрашивать о них — свинки никогда не отвечали на вопросы о самках. Одно время — и довольно долго — свинки даже и не говорили об их существовании. Либо всегда мрачно намекал, что все почему-то изменилось после смерти Пипо. Когда он был жив, разговоры о самках были под запретом, разве что в очень редкие моменты и с необычайным почтением; потом свинки иногда отпускали грустные и меланхоличные шутки о «женах». Но никогда зенадоры не могли получить ответа на свои вопросы о самках. Свинки дали понять, что эта тема людей не касается.

От группы свинок вокруг Уанды донесся свист. Мандачува потянул Миро в том направлении.

— Эрроу хочет поговорить с тобой.

Миро подошел, сел рядом с Уандой. Она не взглянула на него — они давно заметили, что свинки неуютно чувствуют себя, когда мужчины и женщины разговаривают при них или даже смотрят друг на друга. С одной Уандой они могли общаться, но когда присутствовал Миро, они уже не разговаривали с ней и не терпели, когда она заговаривала с ними. Иногда Миро был просто в бешенстве от того, что в присутствии свинок она не могла даже подмигнуть ему. Он чувствовал рядом ее тело, словно она излучала столько же тепла, как небольшая звезда.

— Мой друг, — сказал Эрроу, — я хочу попросить тебя о великом одолжении.

Миро почувствовал, что Уанда напряглась. Свинки не часто просили о чем-то, и каждый раз это создавало проблемы.

— Выслушаешь ли ты меня?

Миро кивнул.

— Но помни, что у меня нет власти среди людей.

Либо обнаружил, что свинок вовсе не оскорбляет то, что люди посылают для общения с ними людей, не имеющих власти, и это облегчало задачу зенадоров, когда они объясняли, что не могут чего-то сделать.

— Эта просьба исходит не от нас, не из наших глупых разговоров у костра.

— Хотел бы я услышать то, что вы называете глупостями, — сказал Миро как всегда.

— Это сказал Рутер из своего дерева.

Миро молча вздохнул. Религия свинок ему нравилась не больше, чем католицизм его собственного народа. В обоих случаях он делал вид, что верит в самые невыносимые выдумки. Каждый раз, говоря что-нибудь странное, свинки приписывали это одному из своих предков, духи которых живут в пресловутых деревьях. Только несколько лет назад, незадолго до смерти Либо, они начали выделять Рутера как источник большинства самых невероятных идей. Была какая-то ирония в том, что пекениньос, которого они казнили как бунтовщика, воспринимался теперь с таким уважением.

Тем не менее Миро ответил так, как всегда отвечал Либо:

— Мы любим и уважаем Рутера, если вы уважаете его.

— Нам нужен металл.

Миро закрыл глаза. Чего стоило то, что зенадоры никогда не пользовались металлическими орудиями в присутствии свинок? По всей видимости, у них были свои наблюдатели, смотревшие, как люди работают, с какой-нибудь высокой точки вблизи ограды.

— Зачем вам металл? — мягко спросил он.

— Когда приземлился «шаттл», на котором прибыл Глашатай Мертвых, от него исходило ужасное тепло, он был горячее, чем любой наш костер. Но он не сгорел и не расплавился.

— Это был не металл, а теплозащитный экран из пластика.

— Может быть. Но все равно сердцевина этой машины — из металла. Все ваши машины, которые используют тепло и огонь, сделаны из металла. Мы никогда не сможем сделать такой же огонь, если у нас не будет металла.

— Я не могу, — сказал Миро.

— Ты хочешь сказать, что нас всегда будут считать варелсами, а не раманами?

«Уанда, лучше бы ты не объясняла им демосфенову иерархию удаленности».

— Необязательно. То, что мы вам давали до сих пор, мы сделали из того, что нашли в вашем мире, например из кабры. И все равно, если об этом узнают, нас навсегда изгонят с этой планеты, мы никогда больше не увидим вас.

— Металл, которым вы пользуетесь, вы тоже берете из нашего мира. Мы видели, как люди выкапывали его из земли к югу отсюда.

Миро отметил это в памяти. Ни с какой точки вне ограды нельзя было увидеть шахты. Значит, свинки могут как-то перебираться через ограду и наблюдать за людьми внутри колонии.

— Его находят в земле, но только в некоторых местах, и я не знаю, как искать их. И даже если его выкопать, он смешан с камнями. Его надо очистить, а это очень трудный процесс. Каждый кусочек металла, выкопанный из земли, строго учитывается. Если мы дадим вам хоть один инструмент — отвертку или пилу — это заметят, их будут искать. Хотя никто не будет искать молоко кабры.