Игра Эндера. Глашатай Мертвых

Но не сами документы произвели ошеломляющее впечатление на Навио, а сам факт, что он не делал такого запроса и даже не включал терминал. Навио сразу понял, что компьютер был включен с помощью серьги в ухе Эндера, но это значило, что Глашатай действительно имел очень большие полномочия. Ни у кого на Лузитании, даже у мэра Боскиньи, не было возможности делать такое. «Кто бы ни был этот Глашатай, — решил доктор Навио, — он явно не по зубам епископу Перегрино».

— Ну хорошо, — сказал Навио, выжав из себя улыбку. По-видимому, он вспомнил, что собирался быть веселым. — Я все равно собирался помочь вам — не все в Милагре разделяют параноидальный страх епископа.

Эндер улыбнулся в ответ, как будто поверив в лицемерное радушие доктора.

— Маркос Рибейра умер от врожденного дефекта, — доктор произнес скороговоркой длинное псевдолатинское название. — Вы могли не слышать о нем, потому что он встречается очень редко, и передается только по наследству. Начиная с периода созревания это вызывает в большинстве случаев постепенную замену экзокринных и эндокринных тканей желез жировыми клетками. Это означает, что с годами поджелудочная железа, печень, яички, щитовидная железа — все заменяется на большие скопления жировых клеток.

— Это всегда фатально? Необратимо?

— О да. На самом деле Маркао прожил на десять лет больше, чем обычно. Его случай был примечательным во многих аспектах. В половине известных случаев — а их не так уж много — болезнь начинается с яичек, после чего больной становится бесплодным, а часто и импотентом. Но у Маркао — шесть здоровых детей, так что похоже, что половые железы были разрушены в последнюю очередь. Но после этого развитие болезни было необычайно быстрым — яички были полностью заменены жировой тканью, хотя печень и щитовидка еще функционировали.

— И что же в конце концов убило его?

— Не работали гипофиз и надпочечники. Он был ходячим трупом. Как я слышал, он просто упал замертво в одном из баров, в середине веселой песни.

Как всегда, Эндер автоматически отмечал возможные противоречия.

— Как эта болезнь передается по наследству, если ее жертвы становятся бесплодными?

— Обычно она передается через побочные линии. Один ребенок умирает, а у его братьев и сестер признаков болезни нет вовсе, хотя они передают гены своим детям. Естественно, мы были обеспокоены тем, что Маркао мог передать болезнь своим детям.

— Вы проверили их?

— Ни у одного не было никаких генетических отклонений. Будьте уверены, дона Иванова все время заглядывала через мое плечо. Мы немедленно выявили нужные гены и быстренько проверили всех детей.

— И ни у кого их не обнаружили? Даже рецессивных тенденций?

— Хвала Господу, — сказал доктор. — Они не смогли бы создать семью, если бы это оказалось так. Я даже не могу понять, как генетический дефект Маркао не был обнаружен раньше.

— А разве генетическое сканирование не обязательно для всех?

— Вовсе нет. Но около тридцати лет назад у нас была страшная эпидемия. Родители доны Ивановы, Густо и Сида, провели подробное генетическое обследование всех мужчин, женщин и детей в колонии. Именно так они открыли способ лечения. И тогда компьютер определенно должен был показать этот дефект — именно так я и нашел его, когда Маркао умер. До этого я ничего такого не слышал, но в памяти компьютера все было.

— И Ос Венерадос не обнаружили его?

— Видимо, нет, иначе они сказали бы Маркосу. И даже если не сказали бы, дона Иванова обнаружила бы это сама.

— Может быть, так и было, — сказал Эндер.

Навио громко рассмеялся.

— Невозможно. Никакая женщина в здравом уме не стала бы обдуманно иметь детей от отца с такими генами. Несомненно, многие годы жизнь Маркао была для него мукой. Никто не пожелал бы такого своим детям. Нет, Иванова, может быть, и эксцентрична, но она не сумасшедшая.

Джейн была очень довольна. Когда Эндер пришел домой, она появилась над его терминалом и расхохоталась.

— Он не виноват, — сказал Эндер. — В такой чинной католической колонии, к тому же имея дело с биологом, одной из самых уважаемых здесь людей, он не мог даже усомниться в своих предположениях.

— Не извиняйся за него, — сказала Джейн. — Я и не думала, что в ваших мыслях столько же логики, сколько в работе программ. Но все равно весело.

— В каком-то смысле он мне даже нравится, — сказал Эндер. — Он предпочитает считать, что болезнь Маркао протекала не так, как во всех остальных известных случаях. Он предпочитает думать, что родители Новы не заметили, что Маркос болен, и что она вышла за него замуж, не зная об этом, хотя принцип бритвы Оккама говорит, что верно самое простое объяснение: болезнь Маркао протекала так же, как и у всех остальных, а отец всех детей Новиньи — кто-то другой. Не удивительно, что Маркао был так зол. Каждый из шести детей напоминал ему о том, что его жена спит с другим мужчиной. Может быть, они договорились об этом в самом начале — что она не будет верна ему. Хотя шесть детей — все-таки слишком…

— Чудесные противоречия жизни верующих, — сказала Джейн. — Она изменяла своему законному мужу, но даже не подумала о том, чтобы пользоваться противозачаточными средствами.

— Можно ли по генетическим анализам детей узнать, кто наиболее вероятный отец?

— Разве ты еще не догадался?

— Я догадался, но я хочу убедиться, что клинические данные не опровергают наиболее вероятный ответ.

— Конечно, Либо! Каков — шесть детей от Новиньи и четверо в собственной семье!

— Я не могу понять, — сказал Эндер, — почему Новинья не могла просто выйти замуж за Либо. Какой смысл в том, чтобы выйти замуж за человека, которого она презирала, о болезни которого она наверняка знала, чтобы потом родить детей от человека, которого она явно любила с самого начала?

— Неисповедимы пути разума человеческого, — продекламировала Джейн. — Пиноккио был таким дурачком, когда хотел стать настоящим мальчиком. С деревянной головой было бы намного лучше.

Миро осторожно пробирался через лес. Он узнавал некоторые деревья или думал, что узнавал, — люди никогда не могли угнаться за способностью свинок помнить имена всех деревьев в лесу. Правда, люди и не поклонялись деревьям, как тотемам своих предков.

Миро умышленно выбрал более длинную дорогу к хижине, где жили свинки. С тех пор как Либо принял Миро вторым учеником, чтобы тот работал с ним вместе с Уандой, дочерью Либо, не должно быть троп, ведущих из Милагре к дому свинок. Либо предостерег их, что в будущем между людьми и свинками могут возникнуть трения; и мы не должны протоптать тропу, по которой погромщики найдут свои жертвы. Поэтому сегодня Миро шел по дальнему, высокому берегу ручья.

Как обычно, вскоре неподалеку он увидел пекениньос, следившего за ним. Именно так Либо несколько лет назад сделал вывод, что самки живут где-то в той стороне; самцы всегда следили за зенадорами, когда те подходили слишком близко. И, как и настаивал Либо, Миро не пытался пройти дальше в запретном направлении. Его любопытство ослабевало, когда он вспоминал, как выглядело тело Либо, когда он и Уанда обнаружили его. Либо был еще жив; его открытые глаза двигались. Он умер только тогда, когда Миро и Уанда стояли на коленях рядом с ним, держа его залитые кровью руки. «О Либо, твое сердце еще билось. Если бы только ты мог сказать нам хоть одно слово о том, почему они убили тебя».