Игра Эндера. Глашатай Мертвых

Ей не пришлось ждать долго. Глашатай подплыл против течения на маленькой лодке, в точности как какой-нибудь фермер, которые вообще не пользовались дорогами. Кожа его была удивительно белой; даже у немногих живших здесь Лузитанцев, чья кожа была довольно светлой, так что их звали loiros, она была намного темнее. От этой бледности он казался слабым и худым. Но затем она заметила, как быстро лодка движется против течения; как точно весла входили в воду, на нужную глубину, длинным и мощным движением; какими плотными под кожей были его мышцы. Она почувствовала мгновенный укол грусти, осознала, что это грусть по отцу, несмотря на то, что она его так сильно ненавидела; до этого момента она не понимала, что она любила все в нем, и с грустью вспоминала, какими сильными были его плечи и спина, как от пота его смуглая кожа блестела на солнце, словно стекло.

«Нет, — сказала она мысленно, — я не оплакиваю твою смерть, Као. Я печалюсь о том, что ты не был похож на Глашатая, который совсем чужой для нас и тем не менее сделал больше добра для нас за три дня, чем ты за всю свою жизнь; я печалюсь о том, что твое прекрасное тело было таким прогнившим внутри».

Глашатай увидел ее и подогнал лодку к берегу в том месте, где она ждала. Она увязла в камышах и иле, помогая ему вытащить лодку на берег.

— Извини, что ты испачкалась из-за меня, — сказал он. — Но у меня не было никакой нагрузки уже недели две, а вода так манила…

— Вы хорошо гребете, — сказала она.

— Та планета, откуда я приехал, Тронхейм, покрыта в основном льдом и водой. Несколько скал, немного земли, но человек, не умеющий грести, был бы более увечным, чем если бы он не умел ходить.

— Вы родились там?

— Нет. Но там я Говорил в последний раз, — он присел на граму, лицом к воде.

Она села рядом с ним.

— Мама очень сердита на вас.

На его губах появилась легкая улыбка.

— Она говорила мне.

Эла неосознанно начала защищать мать.

— Вы пытались читать ее файлы.

— Я прочел их. Почти все, кроме тех, которые действительно важны.

— Я знаю. Ким сказал мне.

Она поймала себя на том, что радуется, что система защиты матери сработала. Затем вспомнила, что в этом деле она не на стороне матери. Уже много лет она пыталась убедить мать показать ей эти файлы. Но по инерции она продолжала говорить вещи, которые не хотела говорить.

— Ольгадо сидит дома с закрытыми глазами и слушает музыку. Очень расстроенный.

— Ну да, он считает, что я предал его.

— А разве нет? — она не хотела это сказать.

— Я Глашатай Мертвых. Я говорю правду или не говорю совсем и не боюсь открыть чужие секреты.

— Я знаю. Именно поэтому я и призывала Глашатая. Вы ко всему относитесь без почтения.

Он казался раздраженным.

— Зачем ты позвала меня сюда? — спросил он.

Все начиналось неправильно. Она разговаривала с ним так, как будто она была против него, как будто она не была так благодарна ему за то, что он уже сделал для семьи. «Или Ким проник в мой разум, если я говорю то, что не хотела сказать».

— Ты пригласила меня сюда, к реке. Все остальные в вашей семье со мной не разговаривают, и вдруг я получаю записку от тебя. Чтобы пожаловаться, что я вторгаюсь в вашу жизнь? Сказать мне, что я никого не уважаю?

— Нет, — сказала она подавленно. — Я не думала, что получится так.

— Тебе не приходило в голову, что я не стал бы Глашатаем, если бы не уважал людей?

В отчаянии она заговорила совершенно бессвязно:

— Лучше бы вы прочли все ее файлы. Узнали бы все ее секреты и рассказали о них всем жителям Ста Миров!

В ее глазах стояли слезы, и она не понимала, почему.

— Понятно. Тебе она их тоже не показывает.

— Я ведь ее ученица! Но почему же? О сеньор, я плачу…

— Я не умею заставлять людей плакать, Эла, — мягко ответил он. В его голосе звучала ласка. Нет, даже сильнее, как будто его рука держала ее руку, поддерживая ее. — Люди плачут, когда говорят правду.

— Sou ingrata, sou ma filha…

— Да, ты неблагодарная, ужасная дочь, — ответил он с мягким смехом. — Все эти годы, в хаосе и разрухе, ты держала свою семью вместе, почти без помощи матери; ты пошла работать вместе с ней, и даже тогда она скрывала от тебя самую важную информацию; ты не заслужила от нее ничего, кроме любви и доверия, а она в ответ отгородилась от тебя стеной и дома, и на работе; и наконец ты сказала кому-то о том, что тебе это надоело. Ты хуже всех, кого я знаю.

Она невольно рассмеялась над своим самобичеванием. Чисто по-детски она не хотела смеяться над собой.

— Нечего разговаривать со мной, как с маленькой, — она попыталась вложить в свой голос как можно больше презрения.

Он заметил это. Глаза его стали далекими и холодными.

— Не надо плевать в друзей, — сказал он.

Она не хотела, чтобы он отдалялся от нее. Но уже не могла удержаться и сказала холодно и сердито:

— Вы не мой друг.

На мгновение она испугалась, что он поверил ей. Но на его лице появилась улыбка.

— Ты не поймешь, кто твой друг, даже если увидишь его.

«Я пойму, — подумала она. — Я вижу друга». И она тоже улыбнулась ему.

— Эла, — спросил он, — ты хороший ксенобиолог?

— Да.

— Тебе уже восемнадцать. Ты могла бы пройти экзамен в шестнадцать лет. Но не стала.

— Мама не разрешила мне, она сказала, что я еще не готова.

— После шестнадцати разрешение матери уже не обязательно.

— Но для ученика требуется разрешение наставника.

— А сейчас тебе восемнадцать, и даже этого не надо.

— Все равно, она ксенобиолог Лузитании. Это ее лаборатория. Если я сдам экзамен, а она не разрешит мне работать в лаборатории до самой своей смерти?

— Она так говорила?

— Она дала понять, что мне не надо сдавать экзамен.

— Потому что если ты будешь не учеником, а коллегой-ксенобиологом, ты получишь право доступа…

— Ко всем рабочим файлам, ко всем закрытым файлам.

— Итак, она не разрешает своей дочери начать самостоятельную карьеру, оставляет пятно в твоей анкете — не готова к экзамену даже в восемнадцать лет — лишь бы ты не прочла эти файлы.

— Да.

— Почему?

— Она сумасшедшая.

— Нет. Что угодно, но не это.

— Именно так!

Он засмеялся и откинулся назад, на траву.

— Расскажи тогда, почему ты так думаешь.

— Пожалуйста. Во-первых: она не разрешает исследование десколады. Тридцать четыре года назад болезнь уничтожила почти всю колонию. Мои дедушка и бабушка, Ос Венерадос, с трудом ее остановили. По-видимому, возбудитель болезни, тела десколады, все еще существует — нам приходится принимать лекарства, чтобы не случилось новой вспышки. Вам ведь, наверное, говорили это? Если эти тела попадают в организм, то придется принимать это лекарство всю жизнь, даже когда уедешь отсюда.