Игра с джокером

– Ну, можно, - равнодушно говорит она.
– Только вряд ли у меня силы будут зубы чистить и причесываться.

– Это ты нехорошо мыслишь, - говорю.
– Чем больше раскисаешь, тем трудней выкарабкиваться потом. Надо себя преодолевать. Вперед, в жизнь, глядеть, понимаешь?

– А с нами, - спрашивает, - хорошо поступили? И куда мне вперед глядеть?

Я только головой покачал. Когда у человека такое настроение возникает, то это совсем плохо.

– Это мне, - говорю, - может, некуда вперед глядеть, потому как жизнь прожита, и разве что глаза курносой увидишь. А у тебя перед глазами должна быть даль безбрежная, в которой все дурное тонет и исчезает.

Она чуть улыбнулась - и, по-моему, сама своей улыбки испугалась.

– Не знаю, - говорит.
– Может, потом... Знаешь, дядя Миша, у меня такое чувство, будто это я во всем виновата.

– В чем же это ты виновата?
– изумился я.

– В том, что с нами произошло.

– Брось!
– говорю. По-моему, я даже рассердился малость.
– Откуда твоей вине взяться?

– Не знаю, - говорит.

– Вот и не забивай себе голову глупостями! От них только медленней раны затягиваются.

– Постараюсь, - говорит.
– Но ты представить себе не можешь, как это бывает...

– Ты уж не суди, доченька, - возражаю я ей, - чего я могу, а чего не могу. Я многого всякого на своем веку повидал, так что кое в чем разбираюсь. И я тебе не позволю всякой дурью голову себе отравлять!

Она задумалась, потом глаза у неё стали такие пустые, как бывает, когда человек вдруг вспоминать начинает и все вокруг перестает видеть и слышать, и словно в глазах не окружающая обстановка отражается, а то, что было - кажется, сам сейчас разглядишь!
– и лицо её исказилось, перекорежилось, и судорога по её телу прошла, вроде озноба. Я треплю её руку и говорю растерянно:

– Да ты что... Ты что... Не надо так... Ты прости старого дурака, если что не то сказанул... Я ж от лучших чувств... Я выбраться хочу помочь тебе из этого мрака...

Она расплакалась, в мою руку цепляется.

– Ничего, - говорит, - дядя Миша, это не из-за тебя, это так... Это пройдет... Пройдет...

Ну, посидел я с ней, по головке погладил, отплакалась она, я собрался и ухожу.

– Смотри у меня, - говорю, - если не вечером, так завтра утром зайду, чтобы ты к этому времени из куклы в живого человека превратилась!

Может, и не то опять сказанул, но уж что на ум лезло. С нами, стариками, бывает так - иногда и хочется утешить, а все наперекосяк получается, потому что верные слова никак не подберешь.

В общем, вышел я от нее, пошел из больницы, только по пути ещё к врачу завернул.

– Что-то, - говорю, - Валентина совсем плоха. Она не того... не свихнется на этом деле? А то надо бы её в специальную нервную клинику или санаторий... Вы уж скажите, если так, я тогда хлопотать начну.

– Стресс у нее, конечно, тяжелейший, - говорит врач.
– Но она уже получше, чем была, так что, будем надеяться, без нервной клиники обойдется. Молодость, знаете, свое возьмет.

– Не нравится мне, что она себя виноватит, - говорю я.

– Это, - говорит врач, - вполне объяснимая реакция, которая бывает в подобных случаях. Жертвы насилия очень часто боятся, что к ним начнут относиться с презрением, потому что, мол, они сами чем-то спровоцировали насильников. Вот эта мысль, что они и сами опозорены, и семью опозорили, и пробуждает в них ложное чувство вины. Тут ничем не поможешь, кроме ласки и заботы. Надо внушать потихоньку, что её вины в этом нет, что глупо думать, будто она могла как-то дополнительно "спровоцировать" ворвавшихся в квартиру подонков. Только так. Потому что, к сожалению, это ложное чувство вины часто приводит к весьма негативным психическим последствиям.

– Спасибо, - говорю я врачу.
– Учту.

И двигаю в милицию. Спрашиваю там начальника, проводят меня к майору Наумкину.

– Здравствуйте, Михаил Григорьевич!
– говорит он.
– Что, о наших событиях прослышали?

– Прослышал, - отвечаю.
– Вот, зашел узнать подробности.

– Да какие подробности!
– машет рукой майор.
– Явился этот тип ни свет ни заря, перепуганный в усмерть. Сдаюсь, заявляет, больше не могу. Чувствую, что обложили нас со всех сторон, так лучше я сам покаюсь. И рассказывает, что это они на квартиру Пигарева налет совершили, но сам он в квартире не был, на шухере стоял. Что где-то минут двадцать - ну, от силы полчаса - в квартире шум стоял, а потом они смылись.

Ты гляди, думаю, Букин, ушлый мужик, в точности угадал, какую линию будет этот Антон Сизов гнуть.

– Так в квартире четверо разбойничали, - говорю.
– Кто ж, в таком случае, ещё двое?

– Утверждает, что не знает. Мол, его братан Олег, тот, которого застрелили, каких-то своих друганов привел, прежде двум другим братьям неизвестных. Видно, для этого дела или нанял, или привлек. Если увидит их опознает для следствия с удовольствием, но сказать, кто они и откуда, не может.

– Это он, конечно, хитрит, - говорю.

– Может, хитрит, а может, и нет, - вздыхает майор.
– У них иногда доверия между собой ни на грош, даже в ближайшей родне. Нам бы сбежавшего брата поймать, мы бы побольше узнали.

– Как вы думаете, - спрашиваю, - этот покаявшийся действительно не знает, куда подался его брат, или темнит?

– Есть у меня такое ощущение, будто что-то он знает, - говорит майор.
– Уж больно видимо нервничает, когда о его брате Сергее разговор заходит. Видно, не хочет брата закладывать, чтобы лишних неприятностей не наживать. Он свою явку с повинной исполнил, на снисхождение может рассчитывать - а остальное, видишь ты, его не касается!

Еще бы ему не нервничать, думаю - он ведь, в отличие от майора, знает, что с братом произошло! В какую-то яму, наспех вырытую, его брат спрятался, но про это он милиции петь никак не собирается...

– А можно мне на него поглядеть?
– спрашиваю.

– Почему нельзя?
– говорит майор.
– Пойдемте, посмотрите. Из одного любопытства хотите увидеть, или как?..

– "Или как", - отвечаю.
– Хочу пару вопросов ему задать, усовестить его, гада...

– Гм...
– говорит майор.
– Насчет "усовестить", это вы хватили... И вообще, лишнее общение с арестованным не очень приветствуется... Но вам, так и быть, сделаю поблажку. Думаю, от ваших вопросов вреда не будет. Только если Сизов о чем-нибудь важном проговорится, то вы уж мне поведайте, будьте добры.

Мы выходим из его кабинета, спускаемся вниз.

– Да, кстати, - сообщаю я по пути.
– Я спросил у Настасьи насчет этого потерянного паспорта и доверенности на пенсию, так что можете лишний раз её не тревожить...
– и рассказываю ему все, что мне довелось узнать.

– Это интересно...
– говорит майор.
– Да, я так и думал, что нечто подобное случилось - что Пигарев, паспорт потеряв, заверил доверенность там, где его хорошо знают и документы предъявить не потребуют... Не он один так делает... Хорошо, что вы узнали - нечего Анастасию Петровну лишними расспросами волновать, это вы правы...