Игра судьбы

— То же самое можно сказать и о твоём мнении.

Она свирепо посмотрела на него.

— Зачем ты привел меня сюда?

Аид вышел из-за стойки и приблизился.

— Потому что я хотел, чтобы ты была в безопасности.

Он взял у нее стакан и, удерживая ее взгляд, допил остатки, прежде чем отставить его в сторону.

— Я не думаю, что с тобой я в безопасности, — прошептала она, когда он снова посмотрел на нее.

Аид не знал, что означали эти слова, но он чувствовал себя обязанным сказать:

— Я бы никогда не причинил тебе боль.

— Ты этого не знаешь.

Они уставились друг на друга, прежде чем он поднял руку.

— Пойдем.

Он подвел ее к стене за своим столом и заметил ее нерешительность в том, как она отстранилась от его прикосновения.

— Почему бы нам просто не телепортироваться?

— От этого у тебя закружится голова, — сказал он. — И я бы предпочел не способствовать этому, учитывая твоё… состояние.

Глаза Персефоны сузились, а губы плотно сжались.

— Я не в таком состоянии.

Он мысленно вздохнул и потянул ее за руку, и она последовала за ним через стену, которая на самом деле была порталом или вратами в Подземный мир. Те, кто входят сюда, оказываются у похожего на пещеру входа, называемого мысом Тенарон. Там их встретит река Стикс, водоем, в котором они, скорее всего, не выживут.

Аид мог использовать этот вход, чтобы попасть в любое место Подземного мира, куда он пожелал, и когда они вошли через него, то оказались в его покоях.

Он указал на кровать.

— Отдыхай. Когда ты проснешься, мы поговорим.

У него были вопросы об Адонис и о ее статье в Нью Афин Ньюс.

— Я не хочу отдыхать, — сказала она.

Аид просто уставился на нее.

— Спроси меня, чего я хочу, Аид.

Ему хотелось застонать. Это была пытка, и, что еще хуже, он потакал ей.

— Чего ты хочешь?

— Закончить то, что мы начали в лимузине.

Для него было важно, что она не ответила «ты начал». И это только укрепило его желание убедиться, что они не зайдут дальше, чем уже зашли.

— Нет, Персефона.

Она нахмурилась.

— Ты хочешь меня.

Он ничего не сказал; он не мог этого отрицать и не хотел этого признавать.

Она отошла от него и подошла к кровати, сбрасывая бретельки платья с плеч.

— Персефона…

— Что?

Она повернулась к нему, и ее платье упало в лужу у ее ног. Она стояла перед ним обнаженная, вся золотистая кожа и великолепные изгибы.

— Скажи мне, что ты не хочешь меня.

Он тяжело сглотнул, сжимая руки по бокам. Так много эмоций бурлило внутри него, плотская потребность овладеть ею и защитить ее. Он не мог сделать ни то, ни другое. Он потянулся за халатом, который она носила, когда была здесь в последний раз; он висел на том же месте, на ширме позади того места, где она переодевалась. Он протянул его так, чтобы она могла просунуть руки внутрь.

— Оденься, Персефона.

Она свирепо посмотрела на него и выхватила халат из его рук, но не стала его надевать. Вместо этого она уставилась на него.

— Ты не ответил на мой вопрос.

Он не ответил, потому что, если бы он сказал, что не хочет ее, это было бы ложью, а признание этого означало бы приглашение ее в свою постель.

Она прикоснулась к нему, ее руки скользнули вниз по его рукам, задержавшись на его кулаках.

— Отпусти, — уговаривала она, разжимая их и кладя его руки себе на бедра, его пальцы впились в ее кожу. Было ли это каким-то испытанием? Была ли эта женщина послана, чтобы проверить его самоконтроль? Он пристально изучал ее, ожидая, что она растворится в дымку, но она этого не сделала. Она оставалась там, твердая, теплая и мягкая под ним. Ее руки обвились вокруг его шеи, ее обнаженные груди прижались к его груди.

— Аид?

Она прошептала его имя, дыхание ласкало его губы.

— Обними меня.

Ее рот накрыл его рот, и его руки крепче обхватили ее талию. Он крепко прижал ее к себе, высвободив одну руку, чтобы скользнуть вверх по ее спине к затылку, где он держал ее голову, сильно прижимаясь губами к ее губам, заставляя ее рот широко открыться, пробуя и принимая. Руки Персефоны переместились с его шеи вниз по груди к промежности. Она схватила его член через ткань брюк, и он застонал, оторвавшись от ее рта.

— Персефона.

— Я хочу прикоснуться к тебе, — сказала она, и внезапно Аид обнаружил, что его ведут обратно к кровати. Она толкнула его, заставляя лечь плашмя на шелковые простыни, и когда она забралась на него сверху, оседлав его, обнаженная, розовая и прекрасная, он подумал, что тогда может кончить. Она склонилась над ним, ее горячий и мягкий центр покачивался на его твердой длине, кончики ее грудей едва касались его груди.

— Позволь мне доставить тебе удовольствие, — прошептала она и снова поцеловала его.

Его руки опустились на ее бока, и он перекатился, прижимая ее к себе. Он взял ее за запястья и запрокинул их над ее головой.

— Ты доставляешь мне удовольствие, — сказал он, целуя ее припухшие губы в последний раз, наслаждаясь тем, как ее тело выгнулось навстречу его телу, согретое желанием. Это было напоминанием о том, почему он должен был это прекратить.

— Спи.

Команда прозвучала с приливом магии, который мгновенно погрузил Персефону в глубокий сон. Аид на мгновение замер, нависнув над ней, прежде чем перекатиться на спину.

Он вздохнул, полный разочарования и ярости, и зарычал. — Чертовы Судьбы.

Глава XVII

переломный момент

Аид наблюдал за спящей Персефоной, пытаясь примирить противоречие ее слов и действий. Он напомнил себе, что она была под воздействием не только алкоголя, но и какого-то наркотика. Он почувствовал это на ее языке — металлический, соленый, неправильный. Она была сама не своя ни в лимузине, ни в его офисе, ни в его спальне, а это означало, что ее слова — те, которые она написала в своей статье, — завладели его мыслями, и он прокручивал их снова и снова в голове, пока не закипел.

Он почувствовал, когда она проснулась, потому что ее дыхание изменилось. Она резко выпрямилась, прижимая к груди его шелковые простыни, глаза блестели, а щеки раскраснелись. Ему бы хотелось увидеть ее такой после ночи занятий любовью. Вместо этого он наблюдал за ней после ночи, когда отвергал ее пьяные приставания. Он сделал глоток из своего бокала, удерживая ее пристальный взгляд, яркие глаза настороженно смотрели на него.

— Почему я голая? — спросила она.

— Потому что ты настояла на этом, — сказал он, стараясь, чтобы его голос был как можно более лишен эмоций. Это потребовало усилий, потому что каждая другая мысль была воспоминанием о прошлой ночи — воспоминанием о ее отчаянии услышать, как он говорит, что хочет ее, о призрачном прижатии ее тела к его, о жаре ее губ, заставляющих его раздвинуться.