Игра в «Мурку»

— «Ганенет», значит, эта Симона, — продемонстрировал Серега знание еврейского языка.

— Ну да, — подтвердил Борис. — Воспитательница. А у нас, если не замечал, и министр на заседании правительства может такую «чапху» отвесить другому министру, особенно если тот «лаф-лаф» (рохля, дрянь-человек, левый интеллектуал), что у того от невозможности присесть (он уже и так сидит в министерском кресле) глаза из орбит сначала выскакивают, как кукушка в часах, а потом делают оборот на 360 градусов. Такому обороту глаз, между прочим, любые часы позавидуют, ведь им, чтобы так обернуться, нужно целых 12 часов и ни минутой меньше!

Спустившись по улице Яффо к стенам Старого Города, вошли агенты «Брамсовой капеллы» через Яффские ворота в Армянский квартал. Пока озирал Борис Башню Давида, Серегу занесло в сувенирный магазинчик, куда пришлось последовать за ним и Борису. Сереге то ли ничего не пришлось по вкусу из армянских сувениров, то ли что-то и пришлось, но показалось дорого, во всяком случае, когда он собрался выйти наружу с пустыми руками, Борису стало не по себе отчего-то. Наверное, из-за правительства, которое не признает геноцида армян, потому что не хочет портить отношения с турками.

Борис выбрал в армянском магазине сувенир, который показался ему недорогим: кусочек лакированного ствола какого-то дерева, на срезе которого Божья Матерь из сплава, похожего по цвету на серебро, держит Младенца из такого же серебристого сплава. Младенец — вылитый Сережа Есенин в детстве, и мать его, чуть курносая и чуть скуластая тоже, наверное, похожа на маму поэта Сергея Есенина, просто Борис ее фото или не помнил, или никогда вовсе не видал. Внизу на том же срезе приклеена табличка небольшого размера, причем из-под маленькой таблички довольно много клея выдавилось. А на табличке написано, что сувенир произведен в Вифлееме к юбилею 2000 года. Сувенир Борис подарил Сереге. Серега сначала не знал, что с ним делать, а потом решил, что подарит жене Пронина, скажет — от Теодора. Жена Пронина, бывшая Василькова, увлеклась очень в последнее время всем православным. Борис же, разглядывая славянские личики Божьей Матери и Иисуса на сувенире, изготовленном в арабском Вифлееме и продающемся русским туристам в армянском магазине в Еврейском Государстве, в очередной раз подивился мудрости и толерантности армян и даже подумал было, а не присоединиться ли и ему к ним, когда они в очередной раз будут чистить хари греческим монахам в храме Гроба Господня, но одернул себя быстро, почувствовав на своих плечах державную тяжесть еврейского нейтралитета в христианских спорах.

Дальше двинулись Серега с Борисом через Армянский и Еврейский кварталы к Стене Плача.

— Между прочим, — объявил Борис, — это она только порусски Стена Плача. На иврите и на английском — это Западная стена. И это не только потому, что это западная часть подпорной стены Храмовой горы. — Борис затеял такую значительную паузу, что невозможно уже было ошибиться в значительности того, что услышит сейчас русский разведчик из его уст. — Понимаешь, Серега, наша Стена не плачет и развернута к западу.

На площади перед Стеной, к удивлению Сереги, напялил ему Борис на голову кипу, без которой нельзя к Стене. Серега проверил самоощущение, не произошло ли с ним чего-нибудь при этом. Вспомнил, что и американский президент, и даже французский не брезгуют надеть кипу порой, чтобы выразить симпатию к евреям (только русский президент отказался, потому что он может евреям симпатизировать и без кипы). Сереге еврейская кипа ничего не сделала. Даже наоборот, норовила слететь с головы при каждом порыве ветра, потому что это была гостевая кипа и сделана была из легкого картона по известной еврейской экономности во всем, что касается еврейской набожности, щедрой на докучные просьбы к Богу и сдержанной в расходовании материальных средств во имя Его. Пришлось Сереге придерживать кипу рукой во все время визита к Стене. Нужно будет доложить полковнику, подумал Серега, чтобы в случае, если ему придется посетить Стену Плача, не забыл бы он купить в лавке тяжелую кипу, потому что полковник не президент, чтобы от кипы отнекиваться, и потому что у полковника госбезопасности, когда он приближается к еврейской Стене, на всякий случай должны быть обе руки свободны. В записке, которую поместил Серега в щель Стены, попросил он у Всевышнего заступничества за него самого, Серегу, за «Брамсову капеллу», за полковника Громочастного, майора Пронина с женой и детьми, за Электрическую компанию (незлобив наш Серега) и, конечно, за российского президента.

По пути к Храму Гроба Господня купил Серега, которого заела щедрость Бориса, бедуинский кривой нож с медной рукояткой в виде хобота слона с камнем под сапфир на конце. Хобот не утончался к концу и в направлении сапфира, как у настоящего слона, а, наоборот, расширялся для удобства руки. Ножны были из латуни и пластмассы под слоновую кость и скреплены несколькими маленькими винтиками под отвертку «Филипс». На латуни был восточный узор в большом изобилии. Этот нож Серега подарил Борису, и Борис его с тех пор брал всегда с собой в Иерусалим для защиты от террористов. Практичная Баронесса, узнав об этом, посоветовала ему оставлять нож дома, чтобы его самого этим же ножом не зарезали.

Но вот пришли к Храму Гроба Господня. Увидев две скромные арки (одна заложена камнями) на площади, на которой телега, запряженная двумя лошадьми, с трудом развернется, Серега был несколько озадачен. Он полагал, что вид должен быть если и не такой, как на Исаакий, то уж хотя бы как на Спаса на крови (на последних курсах повышения квалификации была экскурсия в Санкт-Петербург за счет фонда администрации президента, о чем Серега, конечно, не ведал, а полковнику Громочастному шепнул об этом другой полковник, из финчасти (эти — все знают), к тому же — коренной москвич).

Трудно сказать, замечают ли жители Еврейского Государства это несоответствие, эту архитектурную непропорциональность Старого Города с жалкими его переулками, где кишат людские потоки, словно вереница муравьев движется колонной из-под кафельной плитки в стене по башне из немытых тарелок в кухонной раковине. Нет чувства величия в Старом Городе, нет Пирамиды, нет Александрийского столпа — в общем, на русский вкус сильно недостает вертикали в иерусалимском Старом Городе. Ведь тут надо заметить, что жизнь в России при всех грандиозных размерах этой страны возносится ввысь, а в Еврейском Государстве — распласталась по рельефу местности. Вот, например, Борис хорошо помнит, что в России если он был инженером вначале, а потом старшим инженером, а потом ведущим инженером, то над ним еще был начальник сектора, а над начальником сектора — начальник отдела, над ним — начальник отделения, над тем — начальник КБ, выше — главный инженер, еще выше — директор предприятия, над ним — начальник объединения со своим главным инженером, над ним — начальник главка в Москве, выше — заместитель министра, над тем — министр, над министром — промышленный отдел ЦК, над ним — Политбюро, над Политбюро — Генеральный секретарь. Да еще мы какое-нибудь звено упустили по дороге, например заместителя начальника главка, которого непонятно, куда приткнуть в нашей иерархии, потому что на него уже директор предприятия смотрит свысока, мечтая сразу выйти в начальники главка, а при удачном раскладе знакомств и связей — так даже в заместители министра.

А в Еврейском Государстве — вчера был Аврумка или Хаимка, завтра волею сумасшедших избирателей — министр, а послезавтра, глядишь, уже сидит, голубчик, в наручниках и от телекамер пытается защититься, натянув майку на голову, чтобы одноклассники его детей в школе не задразнили: «Аба шелха — ганав!» («Папаша твой — аферист!»)

А вот Теодор, например, по работе — фрилансер, то есть свободный художник. Над ним только Господь Бог в небесах, и в того он, кажется, не очень-то верит. Говорит, что он агностик, принадлежащий к иудейской конфессии. Возьмет заказ, сляпает программку методом Copy-Paste, получит денежки и на них съездит с Баронессой в Лондон или новую картину из художественного салона в Яффо на стену в своем салоне повесит. И так вся еврейская жизнь покажется высокому чиновнику из России одной большой лужей, где возлегают все евреи в свое удовольствие. И захочется ему разве что почесать их за ухом снисходительно со своей невероятной высоты, на которой только рубиновые звезды горят.

И внутри Храма Гроба Господня был Серега несколько озадачен. Тут рядом и камень, на котором лежал Спаситель, и гроб Его, а на Голгофу от самого почти Гроба нужно подняться по узкой лестнице, и кажется, что кто по ней однажды поднялся, тот там и остался навеки, так много там сбилось народу. Наоборот, в пещере, в которую снесли Иисуса после креста, совершенно пусто — одни маленькие крестики на стенах, выдолбленные в камне крестоносцами. Чтобы проползти в часовню, где Гроб Господень, нужно быть спелеологом, а сама часовня жива лишь благодаря рельсам железнодорожным, которые ее стягивают, рельсам такого вида, что, увидь их станционный смотритель в тупике где-нибудь в Восточной Сибири, непременно написал бы докладную записку начальству о том, что неплохо бы их заменить на новые. И служба тоже — то католическая, то армянская, то православная. В общем, осталось у Сереги чувство, что святое христианское место, хоть и не имеют на него евреи никакого влияния, пребывает в общей атмосфере обычной еврейской чехарды, к которой он уже почти привык в Димоне.

На обратном пути в Рамат-Ган на улицу Жаботинского Серега заснул, хотя и хотел взглянуть еще раз на обгоревшие автомобили по дороге, которые, как рассказал ему Борис, доставляли продовольствие и боеприпасы евреям в осажденный Иерусалим в 1948 году в Войну за независимость нового «теодорского», как говорит полковник, государства.

ВЫПОЛНИТЬ ЗАДАНИЕ

Перед Теодором и его друзьями встала непростая задача — выполнить задание русской разведки, чтобы помочь Сереге.