Игра в «Мурку»

И вот этот автор, проживший в России почти сорок лет, повторяет вам снова и снова со всею определенностью: нет, не жидоморы русские люди, и великую литературу создали о том, какие они люди, а о Сереге и подавно нечего говорить! Отличный парень!

Как и по Савьону, ехал Аркадий по Ор-Иуде медленно, хотя причины для этого были разные: в Савьоне люди не бродят по улицам, а минуют их на машинах, иногда дорогих, а иногда — не очень. В Ор-Иуде же нужно быть осторожным по причине образа мыслей и жизненных правил его жителей, отличающихся характером непосредственным и живым и оттого готовых показать себя в любую минуту на середине дороги и там уже, задрав брючину, почесать, например, ногу, ужаленную комаром. Комар же этот, возможно, вцепился в ногу, когда она вместе со всем телом покоилась на оконной полке для цветочных горшков на четвертом этаже. Заметим, что в таком способе самоохлаждения, в отличие от использования кондиционера, есть и экономия, и театральность. Вот только педантичный Аркадий, всякий раз наблюдая эту вечернюю негу, пытался высмотреть, а достаточно ли прочно крепление оконной решетки.

— А это что? — спросил Серега, указывая на сцену у обочины дороги, где грудой лежали обгоревшие книги, стояла полицейская машина и несколько зевак.

— Не знаю, — ответил Аркадий, — может быть, криминальная попытка сжечь бухгалтерию или какие-нибудь другие некстати зажившиеся бумаги.

— Ха-ха! — отозвался Серега сочувственно, — документы нужно жечь профессионально. Документы, как люди, быстро не горят.

— Где же синагога в Ор-Иуде? — поинтересовался он, желая сказать что-нибудь приятное Аркадию. Сослуживцы теперь все-таки.

— Здесь не Савьон, здесь другой подход, — ответил Аркадий, — это у богачей все как в Европе. Те понастроили в прошлом роскошных храмов, а в настоящем времени в них не ходят, одни туристы только торят тропы от одного кафедрального собора к другой древней часовне. А простому еврею религия — дом родной, обыденность, вроде туалета с «ниагарой» в доме. Оттого и синагоги часто не отличишь на вид от утепленного туалета. Не знаю, где в Ор-Иуде синагоги, не замечал, — сказал Аркадий.

Действительно, не очень-то многословен этот ваш Аркадий, скажет Читатель, — ну, уловили мы, что есть социальная пропасть в вашем Еврейском Государстве и что пропасть эта сказывается даже на религиозных привычках. Но при чем тут национальный вопрос? Ну, поняли мы из доклада Сереги, что разные евреи у вас там живут: из Европы, из Азии и даже из Африки. В этом — ваши национальные проблемы? Для этого помянули вы Сталина и его философский труд о том, как забить насмерть марксизмом национальный вопрос?

Черт бы побрал этого вашего Сталина и его попытки отрицать нас как единую нацию! Ну конечно же, речь об этом: велика разница между выходцем из сверкающего Магриба и холодной Польши. Да, есть еврей из страны П., который не ценит евреев из страны Р., а тот недолюбливает евреев из другой страны Р., а все вместе манкируют они евреями из страны М., а собравшись вместе, любит еврей из страны П. с евреями из страны Р., еще одной страны Р. и страны М. перекинуться анекдотцем насчет еврея из страны Г. И вот тут два подхода возможны. Один — назвать это все идиллией; другой же — предаться мечтам: а не воспитать ли нам такой новый еврейский характер, в котором и свобода англичан, и европейский лоск, и набоковская эстетика, и чтоб еврейская склонность к всеобщему бардаку в этом совершенстве как-нибудь нашла себе место?

Простите, Читатель, занесло нас черт знает в какие мелочные рассуждения, пока Аркадий колесит с Серегой по еврейским дорогам. И правда, где они?

Оказалось, интерес Сереги к синагогам (проявленный им из чистой вежливости) привел к тому, что, отвлекшись от национального вопроса и от социальных противоречий, заехали они в Бней-Брак, где живут ортодоксальные евреи так, будто и не уезжали они никогда из Тыкачина в Польше или Новоград-Волынского в Украине. Долго колесили Аркадий с Серегой по переулкам. Всматривался Серега внимательно в лица прохожих, стараясь понять, что у них на уме, а Аркадий в дорожные знаки, тщась разобраться, как ему выехать отсюда хотя бы уж в Рамат-Ган, а не на трассу Гея, как ему было нужно.

Разглядывая спешащие фигуры в черных шляпах, костюмах, тоже черных и все, как один, скроенных так, чтобы поместился в каждом из них хотя бы еще один еврей, на черные плащи, подпоясанные чем-то похожим на ту веревку, которой подпоясывался граф Толстой, выходя в поле, на меховые шапки, словно нимбы венчающие главы праведников даже в жарком августе, подумал Серега: а хорошо бы, может быть, было вернуть их в Россию. По одному такому на каждый квадратный километр необъятных полей великой России, в черном плаще с развевающимися полами, громадной черной шляпе, с вьющимися на бойком ветерке черными пейсами, — и не только птица, колорадский жук и тот в ужасе сбежит куда-нибудь в Украину, и будет торговать Россия по всему миру не только газом и нефтью, но станет главным источником экологически чистой пищи. Простим Сереге его игривые фантазии, он мало понимает в сельском хозяйстве и религии. Скажем только, что около тысячи лет назад была Россия на волосок от принятия иудаизма, и произойди это, лежал бы теперь в мавзолее Ленин с пейсами.

А Аркадий тем временем выбрался из улиц и переулков Бней-Брака (кажется, в Гиватаим), изрядно при этом вспотев. Поездка эта недорого обошлась Аркадию, поскольку все обозначенные в настоящей главе населенные пункты, включая вдруг возникший в самом конце Гиватаим, легко уместятся на площади губернского центра в России, причем совсем необязательно, чтобы столица губернии отличалась блеском, а губернатор, заботясь о своем величии, включал бы в городскую площадь и приписывал к населению города площадь и население окрестных деревень.

Кстати, машина и бензин у Аркадия от его фирмы, и если кто-нибудь из предыдущего замечания об экономности этой экскурсии вывел заключение, что Аркадий «жидится» показать нашему герою свою страну, то мысль эта была совершенно напрасной и несправедливой, и пусть читатель с маленькой буквы, которому она все же закралась в голову, устыдится. Хотя бы на этот раз.

БОГОСЛОВСКИЙ ДИСПУТ

После поездки Аркадий с Серегой поехали к Теодору с Баронессой. Вся компания уже была в сборе.

— А что мы видели! — сообщил Серега радостно. — В ОрИуде жгли бухгалтерию. Вот это по-нашему! — смеялся он.

Сереге показалось, что все смотрят по сторонам.

— Они жгли не бухгалтерию, — сказал Теодор.

— А что? И откуда ты знаешь об этом?

— По радио сообщили.

— Что же такое нужно сжечь, чтобы об этом сообщили по

радио? — удивился Серега.

— Новый Завет, — сказал Теодор таким простеньким тоном, будто в третий раз пожелал здоровья чихнувшему.

— Что?!

— Новый Завет, — снова сказал Теодор, будто приучая Серегу к чему-то обыденному, но Серега смотрел Теодору прямо в глаза, требуя серьезных объяснений. — Я объясню, объясню, ты присаживайся, — сказал Теодор и вздохнул. Все остальные продолжали молчать.

— Это ведь Ор-Иуда, — пояснил Теодор, но, видя, что недоумение Сереги ничуть не рассеялось, продолжил, — никому ведь не придет в голову ссориться с персами из-за того, что они жгут американские флаги и кричат «Смерть Америке!». Это восточный обычай. Разве Россия разорвет дипломатические отношения с Ираном из-за этого? Не разорвет. И Франция с Германией не разорвут. Уверяю тебя, жители Ор-Иуды, в отличие от персов, в свои действия никакого чувства и даже никакой мысли не вкладывали, это исключительно от невинных понятий о справедливости в мире, — сказал Теодор. — Они таким образом тихо протестовали против незаконных происков миссионеров (тоже евреев, кстати), охраняли, по их представлениям, право еврейского народа на свою самобытную религиозность. Точно так же рабочие фабрики по убою птицы жгут автомобильные покрышки, защищаясь от предстоящих увольнений.

— Теодор, — сказал Серега, стараясь быть убедительным, — нельзя так переворачивать все с ног на голову. Хороша невинность! «Там, где начинают жечь книги, рано или поздно начнут сжигать и людей». Между прочим, еврей сказал. Не вам рассказывать об этом, — добавил Серега торжественно. Сереге теперь приходится, кажется, познакомиться с не лучшей чертой Теодора — его стремлением увильнуть от ответственности.

— Эта фраза Гейне, — отвечает Теодор, — один из самых трагических штампов. Я знаю людей из Ор-Иуды: сколько им ни цитируй Гейне, они будут по-прежнему жечь Новый Завет, но ни за что не согласятся жечь людей. Правда, Серега! Я тоже возмущен, но знаю, что это абсолютно бессмысленно. Вот пойди и скажи им: «Там, где начинают жечь книги, рано или поздно начнут сжигать и людей».