Игры марионеток

Странным было еще и то, что правительственная дама позвонила сама — обычно это делали сотрудники ее секретариата — и сделала заказ довольно поздно.

Собиралась появиться уже через двадцать минут.

Впрочем, в хороших ресторанах желания клиентов не подлежат обсуждению.

Столик на двоих был сервирован точно в срок.

Теперь они сидели на террасе, по которой гулял сырой, пронзительный ветер и обе одинаково зябко втягивали головы в плечи.

Две женщины, примерно одного возраста, еще довольно молодые, и чем-то даже неуловимо похожие.

«Может, сестры? — мельком подумал метрдотель, церемонно встретивший дам у входа — И что бы тогда не сесть в зале, если уж захотелось публичности?»

Далее размышлять на эту тему он стал.

Принял заказ.

Произнес несколько положенных фраз.

И неспешно удалился.

— И что это за новые фантазии: мерзнуть на сквозняке?

— Прости. Хочешь, я скажу, чтобы из машины принесли мой плащ? Он теплый.

— У меня свой есть. Не надо. Сейчас выпью аперитив и согреюсь. У тебя, наверное, есть причины, сидеть именно здесь?

— Да. Обычно я заказываю кабинет. И не только я. Там вполне могут писать. И даже наверняка — пишут.

— А ты собираешься выдать мне пару-тройку государственных секретов?

— Очень может быть.

— Ого! А то, что мы с тобой, то есть ты — государственный деятель, и я — известный (извини, за нескромность!) психолог трапезничаем у всех на виду, это ничего?

— Это, как раз, хорошо. То, что я лечилась…

— Консультировалась.

— Хорошо, консультировалась у тебя — секрет Полишинеля. По крайней мере, те, кому следует, об этом знают. Им будет понятно, зачем я потащила тебя мерзнуть на сквозняке. Затем и потащила, чтобы они не записали. Мало ли какие у меня личные проблемы?

— Ох, батюшки светы, как у вас там все запущено. А мы действительно будем говорить о… чем-то таком? В смысле, не о твоих личных проблемах?

— Это — с какой стороны смотреть! Я расскажу по порядку. Но прежде, ты мне вот что скажи, у меня хорошая логика?

— Железная. Но ты, вроде бы, никогда в этом не сомневалась. Что-то случилось?

— Случилось. А насчет логики, я и сейчас не сомневаюсь. Просто так спросила, для затравки.

— По-моему, прелюдия затянулась. По телефону ты сказала, что консультация тебе не нужна, у нас — просто дружеская встреча.

— И еще мне нужен совет.

— Да, нужен совет. Вот и переходи к делу.

— Перехожу. То, чем мы с тобой занимались, никаким образом не могло ему навредить?

— Боже, праведный! Снова — он?!

— Нет — нет, это не рецидив, даже не думай! Я все объясню, но прежде — ответь!

— А что ты, собственно, имеешь в виду, под словом «навредить»?

— Сказаться на его психическом состоянии, вогнать в депрессию, довести…

— До самоубийства? Договаривай, чего уж там.

— Да, в конечном итоге.

— Возвращаю реплику — как посмотреть. Мы работали с тобой, и только с тобой. Прорабатывали твоипроблемы. Ничего другого, собственно, мы и не могли. И в этом смысле, твой вопрос, извини, абсурден. Теперь посмотрим с другой стороны. В результате этой работы ты изменилась, решила свои проблемы, и, в том числе — освободилась от зависимости. Зависимости от него. Мог он это почувствовать, даже не видясь с тобой? Разумеется! Ты — человек публичный, светский, о тебе пишут, тебя любят телевизионщики. И, наконец, у вас есть общие знакомые, которые могли что-то рассказывать. Мог он, на основе этой информации, понять, что ты стала другой, и влиять на тебя больше не сможет? Конечно! И, наверняка, понял. Человек был тонкий, спору нет. Интуитивный. Каким образом это сказалось на его психическом состоянии? Не знаю. Хотя с большой долей вероятности могу предположить. Ну и что? Что ты сейчас вбила себе в голову? Он застрелился, потому, что ты не сошла с ума, и вообще — осталась жива?! И зажила своей жизнью? Но если так — прости, Господи, мою душу грешную! — туда ему и дорога.

— Все?

— Все!

— И с кем ты сейчас полемизировала?

— Ни с кем. Я отвечала на твой вопрос. Удовлетворена?

— Вполне. Только ни о чем таком я не спрашивала. Вернее, имела в виду нечто совершенно иное.

— И что же?

— Прочти, пожалуйста, вот это. Потом продолжим.

Женщина достала из сумки узкий конверт, протянула через стол.

Некоторое время обе молчали.

Известный московский психолог Елена Павловна Корсакова внимательно читала.

Не менее известный московский политик Елена Владимировна Горина задумчиво смотрела на серую поверхность реки, подернутую рябью дождя.

К еде не притрагивалась ни та, ни другая.

— Как это попало к тебе?

— Банально. Позвонил Артем — ты знаешь, мы иногда видимся — сказал, что мать, наконец, убралась в свою деревню. Ну, не смотри так! Знаю — знаю, злословить нехорошо. Хорошо, не в деревню, в город. На родину, одним словом. Оставила им с Дашкой квартиру. Стали двигать мебель. И вот — откуда-то выпал конверт.

— Там дата.

— Да, 14 апреля. Застрелился он 15, если ты это имеешь в виду.

— Полный бред!

— Ты тоже так считаешь?

— Тут и считать нечего.

— Но скажи, все же, в принципе, теоретически это могло случиться?

— Случиться — что?

— За сутки, одни только сутки, а, быть может и того меньше, потому что обычно он писал ночами…. А застрелился утром. То есть, получается, написал письмо — и застрелился?! И вот я спрашиваю: возможно, чтобы в душе человека за несколько часов все так страшно перевернулось? Что должно было для этого произойти? Какая трагедия? Можешь ты мне сказать?

— В принципе и теоретически — могу. Возможно. Но в этом, конкретном случае, по крайней мере, исходя из того, что мне о нем известно…. Не знаю. Боюсь что-либо утверждать…. Но….

Маловероятно? Да?

Да, маловероятно. Если, разумеется, не произошло что-то из ряда вон выходящее…

Ничего из ряда вон выходящего в этот день, и вообще, в эти дни не происходило.

Тебе это откуда известно?

Оттуда. Извини. Сейчас объясню. Я ведь не случайно спрашивала, про логику. Письмо у меня уже несколько дней. Неделю, если быть точной. И всю эту неделю, денно и нощно, я мучительно пытаюсь анализировать. Ищу логику. Но не только логику. Думаю, ты понимаешь, что после такой скандальной отставки, глаз с него не спускали? Иными словами, был он под колпаком. И это был такой колпак! Не то, что муха — Дух Святой — не пролетит без ведома инстанций! А в инстанциях такие же бюрократы, как всюду. Шагнул — бумажка, вздохнул — бумажка… Словом, есть у меня там хороший приятель, он все эти бумажки добросовестно перелопатил. И дополнительно к бумажкам справки навел. Ему не сложно — большой чин. Генерал. И вот со всей своей генеральской ответственность он меня заверил — не было у Георгия ничего такого, что могло бы настолько выбить его из колеи! Все — с точностью до наоборот. Совершенно, как в письме. Подъем, возрождение, возвращение к жизни…

— Что ж, допустим. Хотя на генеральскую ответственность я бы полагаться не стала.

— Лена! Все, что я тебе говорю — абсолютно достоверные факты. Каждый — слышишь, каждый! — я проверила многократно. Как — не спрашивай! Все равно, не скажу. Просто, поверь на слово. И в том, что письмо написано им, а не кем-то другим, и в том, что написано оно именно 14 апреля, кстати, тоже удостоверилась.

— Хорошо. И все это позволяет тебе сделать вывод о том, что его убили. Так? Если человек пребывал в таком состоянии, что самоубийство практически исключается, но при этом, он мертв, и все считают, что он покончил жизнь самоубийством, значит — его убили.