Игры сердца
Шрифт:
– Почему ты не отличаешься умом? – переводя взгляд с его смеющихся темных глаз на темно-русые вихры, которые тоже смеялись, спросила Нелька.
– Потому что три года тебя не видел. Три года и шесть месяцев. А это как раз и есть несуразная глупость.
Ну да, именно столько. Они ездили в деревню в декабре, а сейчас был июнь. Прошло три с половиной года.
– Ты ко мне сейчас шел, да?
– Да.
– А… зачем?
Все-таки она не удержалась от вопроса, который задавать совсем не хотела. Потому что ответ на него мог оказаться таким… Таким, после которого ей
– Вообще-то я думал, что иду, чтобы отдать тебе платье. – Даня показал сверток, который был у него в руках. – То, синее. Оно ведь у меня дома осталось.
– Но – что?
– Но теперь я думаю, что шел не для этого. Или не поэтому. Нелька, да наплевать, для чего и почему!
Глаза его сверкнули. Счастьем они сверкнули – Нелька ясно увидела в его глазах счастье, и не могла она ошибиться.
Она наконец спустилась двумя ступеньками ниже. Даня посторонился, пропуская ее перед собой.
– Как твоя нога? – спросил он.
Так спросил, будто бы ногу она подвернула вчера. И она ответила так же просто:
– Совсем не болит. Ты ее вовремя в лед засунул. И перевязал тоже вовремя.
– Ты торопишься?
– Нет.
Они уже шли по Товарищескому переулку от института к Таганской площади.
– Я только сметаны собиралась купить, – зачем-то ляпнула Нелька. – Рядом, на Воронцовской улице. Там гастроном большой…
Она проговорила это по инерции – так колеса велосипеда еще несколько секунд продолжают крутиться, когда уже не крутятся педали.
– На площади Дзержинского тоже большой гастроном. Там гэбэшники еду покупают.
Даня произнес это и замолчал. Нелька не могла даже представить, что в его голосе может звучать робость. Но именно вопросительная робость в нем сейчас звучала. Площадь Дзержинского была совсем рядом с его домом.
– Я знаю. Сороковой гастроном. Можно и там сметану купить, – кивнула она.
Его лицо просияло.
У подъезда дома, мимо которого они шли, остановилось такси. Из машины выбралась женщина с маленькой девочкой и собачкой. Таксист достал из багажника чемоданы, поставил рядом с женщиной и снова сел за руль. Даня подошел к такси и открыл перед Нелькой заднюю дверцу. Она села. Он сел рядом и захлопнул дверцу.
– На Кирова, – сказал он водителю.
Кажется, водитель хотел что-то ответить – может, возмутиться, что пассажиры сели без его разрешения, – но поймал Данин взгляд в зеркальце и не сказал ничего.
Машина неслась сквозь асфальтовый летний жар быстро, как подводная лодка.
«Я же никогда не была на подводной лодке, – подумала Нелька. – Почему мне это в голову пришло?»
Но удивляться не приходилось, конечно. Ей не могло сейчас прийти в голову ни одной сколько-нибудь разумной или хотя бы просто связной мысли.
Даня держал ее руку в своей и легонько сжимал на поворотах дороги.
Когда они вышли из такси возле его дома, он не отпустил ее руку. Нелька подумала, что он боится, не убежит ли она, и фыркнула.
– Ты что смеешься?
Он посмотрел удивленно.
Ей казалось, что мир стоит на голове, взлетает то вверх, то вниз, ей было непонятно, где верх, где низ, а Даня
еще мог задавать какие-то связные вопросы! Впрочем, от его голоса мир становился на ноги, делался твердым и ясным.– Я от тебя не убегу, – ответила Нелька.
Он засмеялся и открыл перед нею дверь подъезда.
В квартире было тихо и как-то даже гулко, почему, Нелька не поняла.
– А твоя мама дома? – шепотом спросила она.
– Нет, – ответил Даня. – Она к сестре поехала, в Одессу. Попрощаться.
Нелька хотела было спросить, почему с сестрой надо прощаться, потом подумала, что не стоит об этом спрашивать – может, сестра эта умерла, – потом решила, что в таком случае Даня поехал бы вместе с мамой, а значит, можно все-таки спросить, только зачем?…
И ничего не успела она ни спросить, ни сказать.
Даня обнял ее и поцеловал. Просто обнял за плечи и просто поцеловал в губы. Но это оказалось так ошеломляюще, что Нелька чуть не потеряла сознание.
Ей показалось, что она не целовалась никогда в жизни. Она почти три года прожила с мужчиной, которому не то что поцелуи – постельная любовь требовалась каждый день, а то и не по одному разу. После того как она от этого мужчины ушла, в нее постоянно кто-нибудь бывал влюблен, и время от времени у нее случались романы, и, конечно, целоваться ей приходилось то и дело.
Но все то время, что длился их с Даней поцелуй, она точно знала, что не целовалась никогда в жизни.
Любовь касалась Нелькиных губ его губами. Весь он состоял из любви к ней, и губы тоже; не почувствовать этого было невозможно, и Нелька это чувствовала.
– Никогда себе не прощу! – сказал он, наконец отрываясь от ее губ.
– Что не простишь?
Голова у Нельки кружилась, перед глазами плыли не то облака, не то звезды.
– Что отпустил тебя тогда, вот что.
– Но ты же знал, что я тогда с Олегом…
– Да плевать мне было на Олега! И тогда, и сейчас. Он мне что, друг, брат? Я не потому, Неля…
– А почему?
Минуту назад, целуясь с Даней, Нелька и представить не могла, что сможет разговаривать с ним вот так вот – внятно, связно. Но теперь, когда они разговаривали, это получалось у них так же просто, как получалось целоваться.
– Я боялся тебе повредить, – сказал Даня.
– Как повредить? – не поняла она.
– Я тогда уже документы подал на выезд. Естественно, начались неприятности и разные неудобства. Ну, я и подумал: а тебе все это надо? Идиот!
– Мне все это все равно. – Нелька ничего не поняла из того, что он сказал, но невольно улыбнулась: очень уж расстроенный у него был вид. – Но почему же ты идиот?
– Потому что не надо было думать. На руках я тебя держал, себя не помнил – и думал, надо тебе это или не надо! На такое только клинический идиот и способен.
Нелька засмеялась, обхватила Даню за шею и поцеловала. Она его в губы хотела поцеловать, но попала в подбородок. Он как раз в этот момент почему-то закинул голову, и ее поцелуй скользнул по его шее. И от этого скользящего поцелуя с его губ сорвался такой стон, что Нелька даже вздрогнула, потому что не поняла, что с ним случилось.