Икосаэдр 2.0

— И они не верят больше в нас, — сказал Этпос-Ойка, бывший бог луны.

— Все эти годы мы ждали, что что-нибудь изменится, — подал голос бог грома, Сяхыл-Торум. — Но ждать нечего!

— Нам остался ничтожно малый участок небес. Мы загнаны в тупик, нам нечего больше делать здесь, — кивнула Най-анки, богиня огня.

— Нет! — сказал Нум-Торум. — Мы не можем так просто бросить народ Пармы. Пока остался хоть кто-то из них, мы обязаны оставаться здесь, на небесах Мансипала.

Родственники Седого Старца удивлённо посмотрели на него.

— Ты не хочешь быть с нами?

— Ты хочешь оставить нашу небесную семью без старейшины?

— Как мы будем без тебя?

— Я останусь здесь, — твёрдо ответил Нум-Торум. — Я не могу бросить внуков срединного мира.

Яркая вспышка озарила третье небо Мансипала на севере. Через разверзнутый небосвод к собравшимся родственникам шла юная женщина с семью косами. От её лица шло сияние, а облачена она была в золотые одежды с красным узором и воротником из соболиного меха.

— Сестра! — воскликнула богиня солнца.

— Ты вернулась к нам, — прогремел Сяхыл-Торум.

Колташ-Эква лучезарно улыбнулась.

— Родичи мои! Идёмте за мной. Мой младший сын, Мир-сусне-хум, создал в другом пространстве Новый Мансипал! Там много густых лесов, прекрасных гор и полноводных рек. Народ Пармы процветает там, их многие миллионы. Идёмте же за мной, я проведу вас туда через первозданный хаос. Это будет долгая дорога, но мы пройдём её вместе.

— Ты не должна быть здесь! — строго сказал Нум-Торум своей бывшей супруге. — Я низверг тебя вниз, в срединный мир. Твоё место там.

— Мы должны забыть былые обиды, — проговорила эква. — Идём с нами, сорни торум.

— Я останусь на небесах Мансипала. А вы все предали меня и предали наших внуков.

* * *

Сначала горестно было Седому Старцу. Покинули его родные, дети забыли про Нум-Торума, и почти не осталось внуков-людей из народа Пармы.

Но у небожителя ещё оставалась волшебная наживка, и была куча свободного времени. Хороша рыбалка — нет более приятного занятия для старого божества.

Теперь он просто ловил рыбу, спустившись в срединный мир на своей сверкающей колеснице. Ловил настоящую, живую рыбу, живущую в верховьях рек Северного Урала. А геологи и лесные туристы-экстрималы, пробирающиеся сквозь тайгу некогда священной горы вогулов Холат-Сяхл, с удивлением наблюдали яркое свечение в туманной дымке облаков и видели едва различимый золотой луч. НЛО, говорили они — не иначе.

Наступила зима, реки и ручьи покрылись льдом. Нум-Торум смотал блестящую нить, убрал наживку и вернулся в свой священный дом. Пристроив подушку с золотой парчой на тахте, решил он снова лечь, чтобы уснуть вековым сном, однако услышал стук копыт по небесному полю, и выглянул окно.

Перед домом небожителя стоял пёстрый, как месяц, священный зверь с восемью крыльями, на котором восседал юноша, безбородый, улыбчивый и вечно молодой. Это был Мир-Сусне-Хум, бывший посланник небес на земле.

— Не думал я, что ты вернёшься, — сказал Нум-Торум.

— Я пришёл за тобой, отец, — сказал сын, спешившись.

— А стоило ли? — хитро прищурился старик. — Ты уверен, что я пойду с тобой?

— Ты нужен нам, и ты знаешь это. Вся наша семья ждёт тебя, миллионы внуков ждут твоего прихода на небеса Нового Мансипала. Зачем сидеть здесь.

Задумался старик. Тяжек был выбор.

— Там сейчас осень, там чисто и свежо, — проговорил Мир-Сусне-Хум. — Муксун идёт на нерест…

Нум-Торум поднялся с топчана.

— Запряги моего коня, а я схожу за снастями, — нахмурившись, проговорил старик. — Но не смей и думать, что я уйду в ваш новый мир навсегда! Я просто хочу ещё порыбачить.

[1] Поэма «Пословский Причал», Л. Тарагупта, перевод с ханты К. Кравцова.

Солярис Арчибальд

Арчибальду в посёлке дали погонялово «Солярис», потому что он очень любил пить солярку. Бывало, встанет по утру, откинет куски шифера, стряхнёт со своей ржавой шкуры колонию тайваньских наноботов, чья эпидемия поразила всё нижнее Приднестровье, и ковыляет к Озёрам.

Собственно, погоняло Солярис давали многим колченогим ржавым колдырям вроде Арчибальда. В каждой коммуне можно было отыскать пару-тройку таких товарищей, ещё способных шататься по пустошам, но неспособных ясно мыслить от солярных испарений.

Солярку в Озёрах доставали открытым методом, то есть зачерпывая с поверхности. Тогда за трезвостью не следили. На побережье грязных коричневых луж любой колдырь всегда мог было найти пару жестяных импровизированных черпаков и утолить свою алкогольную жажду. Сейчас подобных месторождений уже не осталось, виной тому повальная мода на рекупирацию и очищение.

У Арчибальда были три ноги и шкура из согнутой дугой дверцы «Запорожца». На одной руке у товарища не хватало двух пальцев, а в спине зияла пробитая ступнёй паука-шагуна дырища, из которой виднелось нутро с плавителем и холоднотермоядом. Арчибальд был одним из самых старых коммунаров в Тирасполе-3. Поговаривали, что в своём последнем бэкапе памяти он хранил собственные фотографии целёхонькой Эйфелевой башни. Из друзей у Арчибальда водилась только парочка котофеев, которых он регулярно смазывал и кормил наноботами. Про детей Арчибальда никто сказать ничего определённого не мог.

Сложно сказать, был ли Солярис таким же замкнутым до того, как стал колдырять, но, по слухам, проблемы с социумом у него завелись ещё задолго до того, как он появился в коммуне. Спал на окраине посёлка. укрывался шифером и из интерфейсов не держал опущенным только речевой. Колдырятель он нашёл и приспособил не сразу. Видать, от чувства неизбежной старости, поразившей ржавчиной суставы и обшивку.

Староста коммуны, прозорливый танкобот Евгений, пытался вразумить Арчибальда.

— Ты не глупый мужик, — говорил он. — Хорошей модели. Незачем тебе колдырятель. Рано. И не стоит. Тебе бы отвёртку найти покрепче да шнурок пошире. Да супружницу, чтоб было где и чего привинчивать.

Арчибальд тогда отмахнулся ржавой конечностью.

— Стар я уже для размножений. Не моё это. Не верю в таинство. Да и не люблю, когда меня в мозг бабскими интерфейсами сношают.

В тот год, помимо ползучей тайвайньской эпидемии наноботов, случилось нашествие саранчи откуда-то с югов. Поговаривали, что от Малой Азии в ту пору осталась голая пустыня. Приднестровские парни про нашествие прочухали заранее, особо смелые и охочие до переплавки прикрутили пращи с сетями и гарпуны-стрекатели, более же пугливые схоронились в подвалах, понаставив мелкозернистых сеток на проходы и растопырив плавильные лампы.