'Илы' летят на фронт

Жигарев, оперируя названиями воинских частей и численностью имеющихся и необходимых самолетов, высказался так, что ВВС нужны оба самолета (Ер-2 и Ил-2), которые строит завод, их и надо продолжать выпускать, только увеличив программу. Шахурин уточнил, что Наркомат авиационной промышленности уже вынес решение об увеличении задания заводу No 18 по самолету Ил~2, но требуется подтянуть заводы-смежники...

Неторопливо шагая по кабинету и внимательно выслушивая каждого выступавшего, Сталин заметил:

– Я полагаю, что сейчас нам очень нужны дальние бомбардировщики. Поэтому считаю, что Шенкману необходимо построить большую партию самолетов Ер-2.

Он назвал цифру - количество самолетов Ер-2, которые надлежит выпустить в этом, 1941 году, и поинтересовался, как самолеты обеспечены моторами. Шахурин ответил, что моторы будут, их изготовление поручено такому-то (назвал город) заводу.

Затем Сталин обратился к Шенкману:

– Есть у вас затруднения в производстве самолета Ер-два?

– Особых затруднений нет, товарищ Сталин,-ответил Шенк-ман, очевидно считая, что вопрос о моторах ему еще раз поднимать не следует.- Только вот летные испытания самолета в НИИ ВВС еще не закончены, а по их результатам могут быть различные доводки, переделки.

– Товарищ Петров, когда вы закончите испытания?
– последовал тут же вопрос к Петрову.

– В течение ближайших двух месяцев, товарищ Сталин,- по-военному четко отрапортовал Петров.

– Завод устраивает такой срок?
– Вопрос Сталина вновь адресовался Шенкману.

– Хотелось бы побыстрее,- попросил Шенкман.

– Удовлетворим вашу просьбу. Товарищ Петров, заводу необходимо помочь, ведь Ер-2 нам нужны побыстрее... А как у вас на заводе идут дела по ильюшинскому штурмовику?
– задал вопрос Сталин и стал набивать свою трубку. Закурив, он неслышно подошел к общему столу и встал как раз против Шенкмана и Мосалова.

– По Ил-два у нас претензий нет,- ответил Шенкман.

– Штурмовик у нас хорошо освоен, полюбился коллективу. Его мы будем выпускать, сколько потребуется, товарищ Сталин,- несколько сбивчиво, явно волнуясь, проговорил Мосалов.

Сталин улыбнулся и заметил:

– Что ж, учтем заявление парторга ЦК, товарищи... Какие у завода есть еще просьбы или претензии?
– задал очередной вопрос Сталин, продолжая неслышно ходить по кабинету.

Все молчали, пауза затянулась.

– Наркомат нас немного обижает,- с некоторым трудом проговорил Шенкман.- Директорский фонд установили слишком маленький, не соответствует нашим работам.- Шенкман назвал цифру фонда.

– Товарищ Шахурин, что вы скажете на эту претензию завода?

– У восемнадцатого завода, товарищ Сталин, фонд директора в том же соответствии с фондом зарплаты, как и на других заводах,- ответил Шахурин.Не больше, но и не меньше.

– А давайте спросим директора завода - какой фонд устраивал бы их? предложил Сталин.

Шенкман назвал цифру, примерно втрое превышающую сумму, выделенную Наркоматом.

– Давайте, товарищ Шахурин, дадим им эти деньги. У них большие дела делаются,- сказал Сталин и на этом закрыл совещание.

Должен сказать, что это событие, несмотря на то что о нем на заводе не объявлялось, стало известно многим и еще сильнее нас сплотило.

А произошло оно, напомню, всего за шестнадцать дней до начала войны.

* * *

Под воскресенье 22 июня мы поехали отдыхать в район Рамони. Такие коллективные вылазки практиковались нашим спортивным обществом и проводились систематически. Люди помногу работали, и руководство завода поощряло организованный отдых в различных видах. Выехали в субботу, часов в восемь вечера.

Часа через два езды по проселочным дорогам и лесным просекам наш автофургон прибыл в назначенное место - на берег старицы реки Воронеж, изрядно поросшей водорослями. Лес местами почти вплотную подходил к воде, местами отступал от нее, образовывая уютные лужайки. На одной из таких лужаек и расположилась наша "экспедиция", недалеко от стоянки заядлого рыбака - нашего конструктора Юры Насонова. Здесь он с отцом проводил свой отпуск. В садке рыболовов оказалась пойманная рыба.

Уха из свежей рыбы! Ночной костер на берегу реки. Звездное небо над головой, тишина. Все это создавало лирический настрой, и когда запевала тихо, как бы в раздумье, подал первый куплет:

Степь да степь кругом,

Путь далек лежит...

его дружно и также негромко поддержало несколько голосов:

В той степи глухой

Умирал ямщик.

Песни следовали одна за другой. Пели с удовольствием, можно сказать, с увлечением и пониманием красоты русских и украинских напевов.

Дорогой читатель, я пригласил вас на рыбалку в компании мужчин, чье детство пришлось на первые годы после Октябрьской революции, чьими школьными песнями были "Варшавянка" и "Мы - кузнецы", "Взвейтесь кострами", "Замучен тяжелой неволей", песни о Волге. Они воспитывали в нас патриотизм, любовь к задушевным, красивым, некрикливым мелодиям, учили искать в песне глубокий смысл, поэтическое описание событий. Словом, хороши наши народные песни и большое удовольствие получает человек, участвуя в их исполнении.

За беседой и песнями у костра время пролетело незаметно. О сне вспомнили, когда забрезжил рассвет. В общем, "экспедиция" наша прошла весьма успешно. На обратном пути курящие, у которых иссякли запасы, попросили заехать в ближайший поселок или на железнодорожную станцию за папиросами.

Вечерело. Жара заметно спала. Возле ларька-буфета стояли несколько человек. Лева Соколов, наш организатор, первый подбежавший к ларьку, звонко заказал: пятнадцать кружек кваса для начала, а потом повторить!

Буфетчик, видно не поверивший словам Левы, высунулся на улицу из-за стойки, но увидел надвигающуюся солидную компанию, спрятался обратно и принялся наливать квас.

Человек, утоляющий жажду, вероятно, малонаблюдателен. И мы, прильнув к своим кружкам с холодным крепким квасом, изредка перебрасываясь шуточками, не обращали внимания на осуждающие взгляды, которыми кололи нас отошедшие от ларька люди. Но вот первая порция кваса выпита, оглядываемся вокруг и начинаем чувствовать что-то необычное в поведении людей, кучками стоявших на платформе в ожидании дачного поезда. Народу собралось порядочно возвращались после воскресного отдыха,- но стояла необыкновенная тишина и чувствовалась какая-то подавленность.