Imago

– Кричи, если хочешь, Роберт, - великодушно разрешил Натаниэль, - кроме меня тебя никто не услышит. Мне ты, право же, не помешаешь.

От второго укола в запястье палящая волна прокатилась по всему телу; его подкинуло на столе, но фиксаторы держали справно. Третий удар пришелся в плечо, и его эхо ледяным гвоздем прошило шею; стон змеей скользнул вверх, поднимаясь к горлу, и Призм сжал зубы, сглатывая его и раздувая на выдохе ноздри, но зашелся булькающим хрипом, когда прохладное лезвие иглы вошло в его горло, прямо в яремную впадину. Синистер протолкнул его легко, почти без усилий; на языке разлился горький привкус спирта и желчи. Мутант хапнул ртом воздуха и засипел, не в силах сделать и вздоха, дернул головой, и Эссекс потуже затянул штифты, удерживающие его лоб.

– Без резких движений, пожалуйста, - жидкость вливалась в его вены расплавленным свинцом и серной кислой, жгла, разъедала, медленно поднимаясь по руслам вен; тело то деревенело от напряжения, то размякало, словно сырая глина, Призм переставал чувствовать себя, как уже в следующий миг все чувства, обостренные до предела, обрушивались на него с неумолимостью оползня. Мутанта подкидывало на столе - ученый повторял процедуру с его левой рукой. Судорога выворачивала правую, едва не срывая фиксаторы, Роберт захлебывался раствором, имеющим стойкий привкус ржавчины. Бархатистые джазовые напевы заглушило тонким визгливым писком и мерным гудением.

– А теперь самое сложное… и интересное, - мистер Синистер обтер влажным ватным тампоном грудь и живот мутанта; тягучие жирные капли щекотно скатывались по бокам. В рот Призму ученый втиснул скобу, обернутую мягкой тканью: она щипала язык и уголки рта кисловатым душком.
– Надеюсь, Филиппа не очень рассердится на меня за посягательства на твое сердце.

От удара из груди мутанта искристой пылью брызнули осколки. Его сначала впечатало в стол, а потом подбросило, вырвав один из ременных крепежей. Крик рванулся уже не змеей - драконом, изнутри обдирая горло и едва не выбивая зубы, но просочился сквозь скобу сдавленным воем. Фиксаторы и штифты затрещали, когда Роберт забился в них волком в капкане, раздирая ногтями операционный стол; ногти крошились и ломались. Игла будто бы прошила его насквозь, как бабочку - булавка, и мутант колотился, нанизанный на накаленное копье боли, хотя игольное острие вошло в его тело всего на пару миллиметров.

Эссекс ударил снова, и все звуки вмиг пропали. Жар точками зарождался по всему телу, похожий на осиные укусы, но он рос, растекался, свиваясь узлами, вытеснил все мысли из сознания, рвущегося в спасительную пучину забытья, однако Синистер не позволял своему пациенту отключиться. Через узкую трубку в рот лился острый щелочной раствор, его вкус постоянно возвращал Призма, швыряя его обратно, в ненасытно ревущее огненное болото. Ученый уже не бил, но вещество врывалось в тело мутанта толчками, и каждый отзывался колющей вспышкой в голове. Внутри все стягивало, взбухало и раздувалось; Призм выл, подергивая ногами, надежно удерживаемыми фиксаторами, ступни пекло, будто к ним приложили горящую головню, сердце грохало даже не в груди, в голове, выбивая имя, одно-единственное имя, которое Роберт не мог разобрать.

– Еще немного, - голос Эссекса звучал глухо и отдаленно, его лицо темной маской склонилось над мутантом, сквозь густую, точно туман над трясиной, пелену; парой алых угольков горели его глаза.
– Отлично держишься, Роберт… чего не сделаешь ради любви, верно? Не желаешь взглянуть?
– чуть ослабив штифты, ученый бережно приподнял голову мутанта, и его горло перехватило вихрем нового крика. Тело, по-прежнему прозрачное, сделалось мягким и студенистым, как медуза, внутри перекатывались темные сгустки: самый крупный, в груди, часто пульсировал, посылая волны дрожи, от которой игла подпрыгивала, словно поршень. Призм, дико округлив глаза, смотрел на то, что с ним стало. Нет… Нет, все должно было быть не так!

– Продолжим, мой друг?
– голову вновь сжало тисками. Мутант сипло замычал, пытаясь шевельнуться, но тело не поддавалось, не слушалось, будто чужое, но мелко затряслось, когда его прошило разрядом тока.

Комментарий к Dos

[1] - Готовится из кусочков куриного филе, обжаренных с арахисом и красным перцем чили. Как и большинство блюд сычуаньской кухни, это острое блюдо с ярко выраженным вкусом.

========== Tres ==========

Солнечные лучи просачивались сквозь кружевные занавески и ложились причудливой паутинкой теней на пестрый ковер. Приоткрытое окно впускало в комнату прохладный воздух, напоенный ароматом цветущего под окном жасмина, и кошка, дремлющая на подоконнике, недовольно подергивала приплюснутым носом, щурила косые глаза, когда ветерок ерошил ее шерсть. Пушистый хвост и лапки с глянцево-шоколадными подушечками свисали с края подоконника; кошка, нежась, потягивалась на солнце, но уши чутко подрагивали, поворачивались на каждый звук, и когда пухленький котенок, со всем пылом юности карабкавшийся на диван, сорвался, плюхнулся на пол и зашелся жалобным писком, она резво вскочила и кинулась к плачущему малышу. Подхватив попискивающего котенка и задрав хвост трубой, кошка походкой манерной, что у уличной профурсетки, направилась к низенькой тахте, обитой нежно-розовым велюром в мелкий золотистый цветочек. Устроившись на подушках, она принялась яростно вылизывать притихшего котенка, в то время как остальные трое ее малышей копошились на коленях у Арклайт и играли с бахромой ее жилета. Трогательно-маленькие, пушистые комочки бросались на замшу с яростью пигмеев, выпустив крохотные, но уже острые, словно рыболовные крючья, коготки, и хотя девушку умиляла их возня, и урчали они как моторчики, если почесать им брюшки, но отдавать им на растерзание новый жилет за двести баксов она не собиралась. Поэтому, подхватив сразу всех троих, Филиппа спустила их на пол, но уже через миг эти малявки наперегонки азартно штурмовали диван. Вылизываемый матерью котенок снова запищал, но уже обиженно, вырывался и отпихивался всеми четырьмя лапками, но кошка, строго пофыркивая, продолжала его умывать, а троица бесят внезапно сыпанула в разные стороны кто куда: под стол, за диван, в шкаф - от тяжелой поступи их хозяйки.

– Ты меня, конечно, извини, - Перл с невероятной для ее габаритов ловкостью протискивалась мимо столиков, кресел и тумбочек, коими была заставлена ее гостиная. В бигуди, в летящем балахонообразном платье цвета парнасской розы, она розовым дирижаблем надвигалась на Сонтаг, неся в руках поднос, заставленный тарелками и блюдцами.
– Но я всегда как есть говорю, а я говорю: ерунда все это! Мужики приходят и уходят, а вот здоровье остается! Ты же посмотри на себя: ручки-палочки, ножки-карандашики, ну, фанера фанерой, совсем усохла из-за этого болвана. Ну-ка, налетай, - женщина грохнула поднос на столик и тяжело плюхнулась в широкое креслице, натужно заскрипевшее под ее весом, и вытянула ноги в пушистых белых тапочках.
– Хоть накормлю тебя как следует, а то скоро станешь бледнее Синистера.

Есть Арклайт не хотелось, хотя последний раз она ела вчера, - перехватила гамбургер с жареной картошкой в придорожной закусочной, - однако спорить с Перл по этому поводу было бесполезно. Глосс была свято уверена, что еда способна излечить любую хандру, а все, кто весил хотя бы в половину меньше нее, представлялись Перл изможденными, тощими анорексиками. Яичница с беконом, поджаренные тосты, овсянка с фруктами, стопка блинчиков, вафли со взбитыми сливками и внушительный кусок шоколадного торта выглядели весьма угрожающе. Филиппа, нахмурившись, метнула мрачный взгляд исподлобья на Перл, воркующую над котенком: он расположился у нее на груди, словно на подушке, и увлеченно грыз тесемку расшнурованного лифа.

– Я все не съем, - честно призналась Сонтаг, на что женщина недовольно прищелкнула языком.

– Это потому что у тебя тоска засела, вот здесь, - Перл похлопала себя по животу, - где же это видано, так убиваться? Мы с тобой еще чем поинтереснее подлечимся, - Глосс лукаво подмигнула и булькающе засмеялась, от чего котенка на ее груди начало подбрасывать, будто на батуте, - но только после того, как ты поешь, на голодный желудок я тебе пить не дам.

– Хорошо, мамочка, - уныло пробормотала Арклайт, ковыряя ложкой овсянку безо всякого аппетита. Ее слегка мутило - не надо было все-таки есть в той рыгаловке!
– мигрень занозами засела в висках, а на желудке было тяжело, словно Сонтаг булыжников наглоталась. Филиппа чувствовала себя неважно с самой ссоры с Призмом; ее тошнило от обиды и злости, тянуло чисто по-женски пореветь, но она глотала подступающие рыдания и шотландский виски, не проронив ни слезинки. Чести много по нему нюни распускать!

– Хочешь, я тебя покормлю?
– с невинным видом осведомилась Перл, но протяжно вздохнула, покачала головой, заметив выражение лица девушки. У Арклайт побелели и дрожали губы, горестной морщинкой перечеркнуло лоб, глаза покраснели и влажно мерцали, но она не плакала, только сжимала в руках ложку, гнущуюся в ее пальцах, словно тростинка. Перл, почесывая котенка за ушком, придвинула кресло поближе к подруге.

– Что, так все плохо?
– сочувственно пробормотала Глосс, поглаживая пухлой ладонью напряженное плечо Филиппы.
– Знаешь, худышка моя, парень, который доводит девушку до такого, все равно что лазанья для микроволновки - ни вида, ни вкуса, и сильно смахивает на гнойную коросту. Так что забудь про него, выброси в урну или скорми бродячим котам, а для себя найди кого-нибудь аппетитного, - и Розовая Перл завлекающе помахала тарелкой с тортом перед лицом Сонтаг. Девушка невесело усмехнулась и погладила кошку, трущуюся об ее ноги. Легко сказать - найди… Вчера в закусочной Арклайт едва не подцепила какого-то байкера с татуировкой краснокожей и рогатой голой девицы во всю руку. У девицы были маленькие нетопыриные крылья, она облизывала собственный остроконечный хвост, и байкер называл ее Мисти, но после трех бутылок пива Арклайт это показалось даже забавным. Они пили, болтали, смеялись, и Филиппа смеялась слишком громко и пила слишком жадно, что не успела заметить, как оказалась в переулке за закусочной, а байкер тискал ее грудь и одновременно боролся с молнией на своих джинсах.

Сонтаг не хотела ни секса, ни этого байкера, но мстительное удовольствие доставляла сама мысль, что она сейчас с другим, пока Призм страдает черти чем на пару с Эссексом. Что какие-то сомнительные делишки Синистера Робу оказались дороже, чем она. Арклайт кусала губы, пока байкер слюнявил ей шею и лапал за зад. Причинить боль, унизить, оскорбить, швырнуть Призму в лицо, что она так быстро нашла себе другого, было куда приятнее, чем грубые пальцы на бедрах и отдающие сивушным привкусом бурбона губы на коже, однако когда байкер сунул руку, загребая, за пояс ее джинсов, Филиппа шибанула его кулаком в грудь. Ему это не понравилось. Мало кого обрадует такой облом. Байкер принялся орать, брызжа слюной, схватил девушку за руку, уже опоясанную браслетом молнии, и от следующего удара его отшвырнуло к мусорным бакам, а от пинка по яйцам вопль взлетел тонким полузадушенным фальцетом. Это должно было прочистить ему уши, может, хоть так расслышит, когда девушка говорит “нет”!