Именем человечества

– Но он может вернуться, господин генерал.

– Может вернуться? Гм…

– Да. И не исключена возможность, что они… те, кто пилотирует этот корабль, сочтут необходимым вмешаться в дела Земли, в частности, в систему нашей Глобальной космической обороны.

– Вмешаться в систему Глобальной космической обороны?! При нашем-то уровне военной технологии, наших рентгеновских лазерах!

– Но, господин генерал, мы позволим себе напомнить, что это не обычный корабль. Внеземная цивилизация может располагать и более совершенной технологией, более мощным оружием...

– Гм... Более мощным оружием! Что же вы пришли мне предложить? Вам известен способ уничтожить этот корабль?

– Что вы, господин генерал, совсем наоборот! Мы хотели бы предостеречь вас от возможного опрометчивого шага. Ведь при том уровне компьютеризации системы Глобальной космической обороны, которая почти исключила вмешательство человека, достаточно одного неосторожного шага со стороны тех, кто прибыл на Землю, чтобы произошло непоправимое. Может быть, в столь деликатной обстановке было бы целесообразнее отказаться...

– Что-о! – загремел Колли. – Вы осмеливаетесь ставить под сомнение нашу готовность нанести превентивный удар по любому враждебному объекту? Предлагаете отказаться от наконец-то достигнутой возможности противостоять ответной ядерной акции Советов? Нет уж, господа ученые, позвольте мне решать, что целесообразно и что нецелесообразно для безопасности страны. А ваше дело – следить за каждым шагом этого, как вы выразились, «тела». И докладывать мне в любой час дня и ночи. Все! Честь имею.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Очнулся Максим на больничной койке, при свете ночника. Во рту было странно сухо. Сильно хотелось пить. Он протянул руку к тумбочке. Но тут же из полумрака возникло лицо молодой девушки, санитарки или медсестры.

– Проснулись! – воскликнула она почему-то в сильном волнении. – Лежите, лежите, не вставайте!

– Я хочу пить.

– Пить? Не знаю... Подождите минутку, я позову врача.

– Да напоите меня сначала. И потом – где я, что со мной случилось?

– Одну минутку, одну минутку! – сестра выскользнула из палаты. И вскоре вернулась в сопровождении врача.

– Так-с, – протянул тот приятным баском, беря Максима за руку, – значит, проснулись? И хотите пить? Ну, что же, пульс хороший... А попить можно, отчего не попить. Тоня, принесите, ему не очень горячего чая.

– Но что со мной? Почему я в больнице?

– Не все сразу, молодой человек, не все сразу! Во всяком случае, ничего страшного, – ответил врач по-прежнему нараспев. – Однако мне нужно немного понаблюдать за вами. Вы слишком долго спали... Э-э... Находились в состоянии, так сказать, летаргического сна.

– Как долго? Неделю, месяц?

– Не могу сказать точно. У нас здесь вы спите пятые сутки. А до этого... Вас доставил к нам один местный охотник, человек э-э... очень пожилой, по-видимому, с провалами памяти. Он мало что смог объяснить. Да вы не волнуйтесь, мы это выясним. Главное – с вами все в порядке.

– Но я смогу увидеть этого охотника, поговорить с ним?

– Отчего же нет, он каждый день наведывается.

– А как фамилия его, не скажете? Как зовут?

– Право, не помню...

– Силкин. Степан Силкин, – подсказала сестра, ставя на тумбочку стакан с чаем.

– Дядя Степан! – обрадовался Максим. – Так, значит, я в Вормалее?!

– Конечно, где же еще?

– Ну, мало ли... И он, дядя Степан, не сказал, как я попал к нему?

– Говорят вам, он ничего не помнит.

– Вот оно что! Так вы сразу, как он придет, проводите его ко мне.

– Не беспокойтесь, он себя ждать не заставит. Пейте вот!

Максим выпил чай и снова откинулся на подушку. Спать больше не хотелось. Голова была ясной, свежей. Но тело казалось чужим, он с трудом повернулся на бок.

Что могло все это значить: дядя Степан, летаргический сон, больница в Вормалее? Он постарался восстановить в памяти события последних недель, вспомнить, что снова привело его в этот крохотный, затерянный в тайге поселок. Но все тонуло в бессвязных обрывках каких-то странных фантастических видений. Зато с поразительной ясностью вставали картины давно минувших дней.

Кордон Вормалей... Здесь прошло его детство, юность, здесь научился он любить тайгу и дал себе слово стать настоящим человеком, здесь загорелся мечтой раскрыть тайну необычных находок, какие случались в обрывах Студеной, и встретился с таинственной «Нефертити» – невесть откуда взявшейся и вновь исчезнувшей девчонкой, которую он 'спас на лесном озере и которая почему-то снова и снова являлась в его воображении всякий раз, когда он попадал в какой-нибудь особо сложный переплет. А сколько их было, таких переплетов! Он живо вспомнил, как еле спасся однажды от голодных волков, как едва выбрался из топкого болота, как набрел, теряя последние силы в пургу, на лесную охотничью избушку. Но ярче всего врезался в память Зуб Шайтана.

Зуб Шайтана... Он стоял, точно вонзаясь в небо, этот останец кварцита, поднявшийся на высоту двадцатиэтажного дома и действительно напоминавший клык зверя. Узкий, гладкий, с белой, как снег, поверхностью и острой верхушкой, чуть запрокинутой на север, он будто вспарывал заросли кедровника, сплошь покрывавшие сопку над Студеной.

Скала считалась неприступной. И, может быть, именно поэтому Максим решил подняться на нее. А все началось с пустяка. На Первое мая они всем классом отправились в лес, на сопку. Забрели чуть не к самой вершине, бегали там за бурундуками, пугали белок, потом расселись на кучах сухого валежника, на пригреве и, как это не раз бывало, заговорили о Зубе Шайтана.

Кто-то из ребят прослышал от стариков, будто лет пятнадцать назад гостил здесь городской парень. Был он альпинистом и решил покорить никому не дававшуюся скалу. Смельчак поднялся на самую вершину Зуба, хотел даже пристроить там какой-то знак, да вдруг увидел такое, что чуть не умер от страха. Спустился вниз. Стали его расспрашивать, но он словом ни с кем не обмолвился. Так и уехал обратно в город.

Рассказчику верили и не верили, больше сходились на том, что все это сплошная брехня. А Марина сказала:

– А все-таки бывают же настоящие ребята!

Максим ничего тогда не ответил, однако дал себе слово: непременно забраться на скалу.

И вот, поднявшись однажды с восходом солнца, он без единой остановки добрался до вершины сопки и, не тратя времени на отдых, стал прикидывать, как лучше подступиться к чертовой горе. Снизу, от кордона, Зуб выглядел чуть больше охотничьего ножа, а тут высился такой громадой, что не было, казалось, никакой возможности добраться даже до середины скалы. С трех сторон стены ее были совершенно отвесны, кое-где даже с обратными углами. Только с южной по узкому ребру лепилось некое подобие гребня, да и тот начинался где-то на высоте десяти-двенадцати метров.