Император и ребе. Том 1

И более того, лишь совсем недавно до реб Йегошуа Цейтлина дошла весть о том, что реб Мордехай Леплер связался с Авромом Перецем в Петербурге, то есть с его, реб Йегошуа Цейтлина, зятем, ставшим одним из крупнейших предпринимателей в российском кораблестроительстве. Таким образом, поставщик строительных материалов объединился с их потребителем. И реб Йегошуа Цейтлин удивился здоровому чутью этих двух недавно разбогатевших коммерсантов, которые, видимо, вскоре отодвинут в сторону всех нынешних крупных торговцев, таких, как он, реб Йегошуа Цейтлин, и реб Нота Ноткин, его компаньон. До сих пор российская власть ходила по суше и поставщики сухопутной армии играли большую роль. Теперь же русская власть прет к морю. И вот реб Мордехай и Перец, его собственный зять, раньше всех почуяли, куда ветер дует. Они стали первыми поставщиками всех товаров, необходимых для флота… Да сопутствует им успех! У каждого поколения своя мудрость и свой путь. У каждого времени свои дела. Он, реб Йегошуа Цейтлин, и реб Нота Ноткин уже выходят из игры. Он об этом знает, он это чувствует. И склоняет свою поседевшую голову перед новым поколением, отодвигается в сторону, уходит в свое Устье, чтобы пребывать там среди книг и ученых… Но захочет ли это понять и реб Нота Ноткин?

2

Теперь, встретившись с глазу на глаз с бывшим арендатором из Лепеля, реб Йегошуа Цейтлин почти не узнал его. Каждое движение реб Мордехая было теперь уверенным, каждое слово — взвешенным. Прежние покорно улыбающиеся темно-карие глаза, напоминавшие глаза его дочери Эстерки, стали строгими и холодными, а полные губы под густыми усами выражали теперь решительность и твердую волю человека, привыкшего командовать. От его загорелого лица и потемневших рук веяло полнокровием человека, проведшего всю свою жизнь в лесах и впитавшего в себя запахи и силу живых и распиленных деревьев… В нем ничего не было от усталости, запаха пороха, фронтовой пыли, непокоя и затаенного страха, которые состарили до срока, высушили и прокоптили худое тело реб Йегошуа Цейтлина. Реб Мордехай был на несколько лет старше его, но тем не менее волосы и борода его были далеко не такие седые и жидкие, как у реб Йегошуа, а напротив — густые и темные, как туча. Лишь кое-где в шевелюре и бороде бывшего мелкого арендатора были заметны серебряные волоски. Пышностью и кудрявостью волос он сильно напоминал Эстерку, свою красавицу дочь, невестку реб Ноты Ноткина. Пышная копна Эстеркиных кудрей врезалась реб Йегошуа Цейтлину в память с тех пор, как он увидел, как ее отец, утешая всхлипывавшую дочь после свадьбы, гладил ее волосы и уговаривал…

А реб Мордехай, со своей стороны, теперь встретил реб Йегошуа Цейтлина не как высокопоставленного гостя, как когда-то на свадьбе дочери, а как равного. Дружелюбно и прохладно. От него веяло теперь достоинством человека, много сделавшего и много достигшего в жизни. Он сократил дистанцию между ними и стал проще в обхождении. Здесь встретились два еврейских богача. Каждый из них был большим человеком, уверенным в себе во всем, что касалось своей специальности. Причем новый богач держал себя, пожалуй, даже увереннее…

О том, что реб Мордехай не просто так пыжится, реб Йегошуа знал еще из историй о «литваке» князя Чарторыйского, которых наслушался в Подолии. Чтобы вывести его на разговор, реб Йегошуа Цейтлин сперва сам рассказал о том, что с ним случилось с тех пор, как он покинул Лепель. Потом реб Мордехай стал рассказывать о себе. Сначала он говорил сдержанно, потом расслабился и стал рассказывать с подробностями о том, что делал в течение тех одиннадцати-двенадцати лет, что они не виделись. Этот рассказ невольно превратился в хвалебную песнь тому, чего могут достичь труд и способности.

После свадьбы дочери реб Мордехая старый князь Чарторыйский пригласил его к себе в Подолию управлять своими наполовину разоренными имениями. Реб Мордехай нашел их в том состоянии, в каком и ожидал, то есть не хуже и не лучше, чем состояние имений других помещиков масштаба князя Чарторыйского, у которых политика и интриги в Варшаве, в Вене, в Петербурге и в Стамбуле отнимали массу сил и денег, так что у них не оставалось ни времени, ни средств для управления их собственными родовыми имениями. Огромные владения князя реб Мордехай нашел заложенными, перезаложенными и утопавшими в долгах. Горы векселей и ипотечных договоров хранились в полном беспорядке, а полученные под них деньги были растрачены на гулянки. Сотни слуг и служанок были разодеты, как будто для какого-то вечного маскарада, на котором играли целые капеллы музыкантов. Это было похоже на свадьбу, которая никак не кончится. Нельзя забывать, что Чарторыйские принадлежали к сливкам польских магнатских родов Подолии — к самым образованным, самым либеральным, самым человеколюбивым. Но какая от этого польза, если они не знали, как управлять своими кровными имениями? Как и все прочие помещики, они стыдились заниматься зарабатыванием денег и хвастались только тем, как они их растрачивали…

Короче, он, реб Мордехай, нашел богатейшие имения своего покровителя в состоянии полного развала. Его просто жалость охватила, когда он смотрел на то, до чего постоянные войны и дурное хозяйствование довели эту богатую землю между Днестром и Бугом, семь раз переходившую из рук в руки. А ведь это была плодородная земля, совсем не то, что белорусские глины. Не то что, например, земли в окрестностях Лепеля, на реке Улла, откуда пригласил его в свое имение старый князь.

3

Но именно эта разруха и запущенность, которые он нашел здесь, вызвали в нем большое и упорное желание строить и восстанавливать. Он попал в хаос, и именно поэтому ему хотелось сотворить новый мир, птиц и животных, пастбища и хлеб… Почти полностью освобожденный от семейных забот после смерти жены и замужества Эстерки — дай ей Бог долгих лет жизни, он получил тут хорошую возможность использовать все свои силы и способности. Чтобы полностью урегулировать свою жизнь и работу, он вторично женился, взял хозяйку в дом и работал, работал. Не проходило ни одного воскресенья, чтобы он не отправился в путь на собственных лошадях, чтобы осмотреть запущенные поля и луга. Он мотался целую неделю, проводил ночи на крестьянских сеновалах и только в пятницу, перед зажиганием свечей, возвращался домой. Нередко он возвращался лишь раз в две недели. Это зависело от того, как далеко он заехал, потому что имения князя Чарторыйского тянулись через всю Волынь.

Прежде всего реб Мордехай выписал из Германии агрономов, которые проверяли разные виды почв в крупных имениях: какие годятся для посева пшеницы, какие — для овса, для свеклы, для кукурузы, для клевера. А в последнее время и для новой сельскохозяйственной культуры, пригодной в пищу и скоту, и людям, — она называется «тартуфля»…^[123] Из года в год реб Мордехай велел выбирать лучшее зерно для посевов, и из года в год поля становились все тучнее, посевы — гуще, колосья — тяжелее, урожаи — богаче.

Молочных коров он привез из Венгрии, а мясных быков — из Голландии, и скрестил их. И его быки прославились по всей области своей мясистостью, а его коровы — своим жирным молоком. Кожевники по обе стороны границы прямо дрались за крепкие шкуры, которые он им поставлял, а его сыроварни работали по шестнадцать часов в сутки, чтобы поставлять разные сорта отличных сыров и брынзы для половины Подолии.

Однако главным была торговля лесом, которую он восстановил. Это была его специальность, и здесь он действительно показал, что умеет. Он дал толчок бурному росту лесопилок, дегтярен и предприятий по производству древесного угля. Это тебе не Лепель с его бедными сосновыми и березовыми лесами. Тут совсем другие леса и деревья совсем других размеров: вековые дубы и клены, ольхи, липы, тополя. Это тебе не просто древесина, которую можно пережечь на уголь или использовать на постройку крестьянских домишек. Это тяжелая, как железо, и крепкая, как орех, древесина, идущая на строительство кораблей, на изготовление мебели и инструментов… У этой древесины совсем иная цена, и она приносит совсем иные доходы.

И действительно, не прошло и пяти-шести лет, как доходы князей Чарторыйских удвоились, а потом — учетверились. Их векселя были оплачены, ипотечные ссуды — возвращены…

Ему самому, реб Мордехаю, больше не подобало получать жалованье, как какому-нибудь приказчику. Он дал это понять Чарторыйским, и старый князь вскоре пошел на то, чтобы сдать ему в аренду большую часть своих имений: леса и реки, поля и мельницы, предприятия по производству древесного угля и лесопилки. Только теперь реб Мордехай завел, по сути, свое собственное дело и семимильными шагами двинулся вперед. Через несколько лет он достиг того, к чему стремился всю жизнь.

Глава двадцать первая

Новые люди

1

Дела реб Мордехая Леплера пошли в гору после того, как русский флот потерпел тяжелое поражение — не от турецкого врага, а от шторма на Черном море… Почти весь недавно построенный флот, который должен был осуществить завещание Петра Великого и взять Стамбул, был разнесен в щепки неожиданным штормом в Севастопольской бухте. А произошло это именно тогда, когда сама Россия через своего посла Булгакова^[124] спровоцировала летом 1787 года новую войну с Турцией… О вступлении русских войск в Стамбул правителям, сидевшим в Петербурге, теперь пришлось забыть. Им оставалось лишь благодарить Бога за то, что Австрия подумала-подумала и тоже объявила войну Турции, двинулась на Балканах на Белград и таким образом оттянула на себя турецкие силы и помогла вытащить сухопутную русскую армию из того пекла, в которое та попала из-за катастрофы с флотом.