Император и шут

Инос молчала. Что она могла сказать? С Рэпом она пока так и не встретилась. Но утверждение императора: «Очень изменился» — встревожило ее. Ведь, став адептом, она и сама теперь была иной.

Эмшандар смотрел на нее с нескрываемым любопытством.

— Расскажешь мне, что именно случилось с вами в ту ночь? — попросил он.

«Вот оно что! — развеселилась Инос. — Старый лис опростоволосился! Сколько ни болтал с мастером Рэпом, но так ничего и не вызнал! Если Рэп таится, зачем мне-то откровенничать? Впрочем, а что я скажу?..»

— Сир, если бы я могла! Я по-прежнему в растерянности, как и в ту ночь. Рэп перенес нас обоих в... какое-то магическое пространство. Так это он назвал. Это совершенно иной мир. Он словно бы и рядом, и вне, и внутри нашего мира, и нигде... нет, — с сожалением вздохнула Инос, — не могу объяснить.

— Вы явно куда-то переместились. Попробуй описать то место, — настаивал император.

— Не могу. Слов таких нет, — в отчаянии воскликнула она. — Нет у человека понятия на несвет и нетьму одновременно. Как назвать одним словом несоединимое — шум и тишина? Там нет ни времени, ни пространства. Это как ускользающий сон — тщишься запомнить, а рассказать не удается. — Внимательно всматриваясь в собеседницу, Эмшандар вдумчиво слушал, поэтому она заставила себя продолжать. — Как только Рэп шепнул мне два из пяти своих слов, он сумел обуздать взбесившуюся энергию. От наших ожогов не осталось и следа, и мы снова оказались в одежде... Потом он отослал меня назад. — Инос раздражало, что ярчайшее переживание ее жизни почти забылось. — Думаю, он позаботился оградить меня от неприятных воспоминаний, заблокировав мою память. Но то, что огонь жег, я помню, а боль забыла.

Эмшандар серьезно кивнул и продолжал выжидательно вглядываться в Инос.

— Как странно! — промолвила она. — Я только сейчас поняла... Зиниксо шепнул Рэпу пятое слово, рассчитывая сжечь его и тем самым удержать звание Хранителя. Но Рэп разделил со мной силу, отдав два из своих слов. Мощь уменьшилась, и он смог ее контролировать. Но как же?.. Если потом он убил Зиниксо, то вся мощь слова гнома должна была достаться Рэпу, а судя по всему, это не так.

Эмшандар в глубоком раздумье медленно поднес к губам кубок и сделал добрый глоток вина. Заговорил он, осторожно выбирая слова:

— Я так понимаю... Зиниксо не убит... Что именно сделал Рэп с Хранителем Запада, он, ясное дело, не скажет, но, пожалуй, гном больше никого из нас не побеспокоит.

Инос содрогнулась. Единственно, что она великолепно помнила из того, что происходило в том таинственном «нигде», куда они умчались с Рэпом, это то, что фавн был очень зол. Она и помыслить не могла, что он способен так распалиться. Рэп испугал ее.

— И еще одно я хочу знать, — тихо, спокойно продолжал допрос император. — Рэп был живым горнилом, печью огненной. Как ты решилась броситься в пламя и обнять его?

— Тетя всегда говорила, что импульсивность — мой основной порок.

— Импульсивность? Чума меня заешь, женщина! Тут не одна импульсивность... еще что-то было... было!

— Верно, сир, было. Встреча с Богами.

Она ожидала града вопросов, но Эмшандар просто сказал:

— Я знаю.

Видимо, тайн для императора не существовало.

— Может быть, вы знаете и то, что посоветовали мне Боги — доверять любви? Я долго не могла правильно понять смысл этих слов. Но когда увидела, что Рэп вот-вот умрет столь жутким образом — у меня словно глаза открылись. Человек, которого я любила и который любил меня, нуждался в моей помощи. Все, казалось, сходилось, и я сделала то, что должна была.

— У меня нет слов, чтобы выразить, как я восхищаюсь тобой. За тебя! — восторженно воскликнул Эмшандар, приподнимая хрустальный кубок с искристым вином — Найдись у моих легионеров хотя бы десятая часть твоей смелости, я бы правил всем миром.

Даже адептам свойственно краснеть. Инос густо покраснела. Скрывая смущение, она спросила:

— Неужели Рэп не объяснил, что произошло?

Сумерки вползали в комнату, заставляя огонь в камине светиться все ярче и ярче.

— Нет. — Эмшандар сокрушенно покачал своей костлявой головой. — Но что бы там ни было, это происшествие, кажется, напугало Хранителей до потери сознания. Блестящая Вода все время бормочет какую-то белиберду. Литриан исчез из своего дворца, видимо, прячется в Илрейне, а Олибино, тот знать ничего не желает, только твердит, что этого не может быть, потому что быть того не может. Жаль, что эти слова ему мало чем помогают.

— А Рэп? Почему он меня избегает?

— Не знаю. К сожалению, он ведь упрям и если уж о чем не захочет говорить, то... Вот и о тебе молчит. Но он очень изменился, Инос. Конечно, мне трудно судить, как глубоки изменения, ведь я его прежде не знал, но я сравниваю сегодняшнего Рэпа с тем, каким помню его в нашу первую встречу. — Император пристально смотрел на языки пламени, мечущиеся в камине. После недолгого молчания он произнес: — Звучит, безусловно, абсурдно, но... похоже, ему нужна помощь. Я бы сказал — он в серьезной беде.

3

Двое суток минуло с достопамятной беседы Инос с Эмшандаром, когда элегантная двухместная одноконка упрямо пробиралась на южную окраину Хаба, петляя по узеньким улочкам некогда зажиточных, а теперь нищих кварталов, пока не догромыхала колесами до невзрачного домишки. Любопытные глазели по большей части из-за занавесок, лишь немногие смельчаки рискнули задержаться на улице. Карета, эскортируемая четырьмя преторианскими гвардейцами, остановилась здесь впервые. Великолепные молодцы в сияющих шлемах с высокими плюмажами, как правило, так далеко от Дворца не забирались.

Командовал ими высоченный детина с маленьким изящным подбородком. Как только карета замедлила ход, он сложился чуть ли не пополам, чтобы заглянуть в окошко.

— Пожалуй, это то самое место, — произнес он, указывая на невзрачную, исхлестанную непогодой дверь, к которой вела лесенка в несколько ступенек.

Кэйд этой дверью прежде не пользовалась, но знала о ней. Окно ее спальни выходило именно на эту улочку, она сразу же узнала разношерстные здания, высившиеся напротив ее первого пристанища в Хабе.

Одним легким движением гвардеец ловко соскочил на мостовую.

— Я доложу о твоем прибытии.

— Подожди! — остановила его Кэйдолан. — Честь велика, Тиффи, но мне лучше самой постучать.

Гвардеец обидчиво нахмурился, но открыл дверцу кареты и подал герцогине руку, помогая сойти с подножки.

— Почему? — не выдержав, спросил он.

— Ну, пожалуй, никого не окажется дома, встань ты перед дверью. Знаешь, у тебя на редкость устрашающая внешность.

Щеки Тиффи зарделись от удовольствия.

— О, послушай! Это правда? У меня столь бравый вид? — спрашивал он, поднимаясь вслед за Кэйд по лестнице на крылечко.

Гордая широкая улыбка сияла на его лице, пока он изображал охрану. Оказавшись перед дверью, Тиффи затрезвонил в колокольчик что было сил. Нужды в таком шуме не было, так как Кэйд еще с тротуара успела заметить колебания портьеры. Дверь открылась.

— Доктор Сагорн, — прощебетала Кэйд.

Старик выглядел рассерженным и в то же время испуганным, с всклокоченными волосами и в неряшливо наброшенной одежде. Он раздраженно кивнул Кэйд и подозрительно покосился на начищенный до сияющего блеска нагрудник возвышавшегося рядом с ней юнца, свирепо хмурящего брови.