Император ярости

— Не смей причинять ему боль, — задыхается она.

Йонас просто усмехается, снова хватает меня за руку и дергает, заставляя меня стонать, когда новая волна боли накрывает меня.

— Никаких обещаний, — хихикает он, таща меня за руку за собой к двери.

— Мы пойдем играть в игру, Мал, — рычит Йонас, его голос капает злобой. — Посмотрим, как долго ты продержишься.

Моя голова поворачивается, и я на секунду встречаюсь взглядом с Фреей.

Затем дверь захлопывается за нами, отрезая меня от людей, которых я пришел спасти. Темнота снова смыкается, и все, что я слышу, — это извращенный смех Йонаса.

47

ФРЕЯ

На долю секунды, когда Йонас тащит Мала через дверь, я замираю.

Слишком много о чем беспокоиться.

Хана, лежащая оглушенная и истекающая кровью на полу. Кир, который выглядит так, будто ему осталось не больше часа до смерти.

Мал, которого тащит Бог знает куда этот психопат.

Но прежде чем я могу вырваться из своего оцепенения, фигура внезапно падает и пролетает мимо меня.

О боже.

Кир бросается через пол, бросаясь вперед на землю и протягивая руку. В последнюю секунду, как раз перед тем, как дверь должна была щелкнуть и захлопнуться, пальцы Кира отчаянно впиваются в дверной косяк.

— Кир! — кричу я, бросаясь к нему.

Его хватка на двери ослабевает на мгновение, прежде чем он ловит ее, заклинивая руку в щели. Он хрипит, когда дверь захлопывается на его пальцах. Но она не закрывается.

Он смертельно бледен, его кожа прозрачная и восковая, пот струится со лба. Но он держит дверь открытой, даже несмотря на то, что его силы — и сознание — быстро угасают.

— Иди, — хрипит он, едва фокусируясь на мне, когда он падает на землю.

Я быстро хватаю небольшой кусок бетона с пола, заклинивая его в двери, прежде чем осторожно отпустить его пальцы. Я укладываю Кира на спину, слезы на глазах, когда беру его руки и опускаюсь на колени рядом с ним.

— Фрея… иди…

— Я, черт возьми, не оставлю тебя здесь, — выплевываю я, сердце сжимается, когда я смотрю на его бок. Боже, это выглядит ужасно. И свежая коричнево-красная кровь просачивается в его грязную рубашку.

— Фрея, тебе нужно… — он хрипит. — Тебе нужно пойти помочь Малу.

Мое сердце разрывается. Я колеблюсь, разрываемая между необходимостью помочь Киру и паникой, поднимающейся во мне из-за Мала. Глаза Кира находят мои, фиксируясь на мне с яростной интенсивностью, даже несмотря на то, что боль выгравирована в каждой черте его лица.

Взгляд, который он бросает на меня, говорит обо всем, что мы не успели сказать за последние несколько дней. В этот момент все сомнения и неверие, когда голос из громкоговорителя сказал мне, что Кир — мой отец, рушатся, когда мы смотрим друг на друга.

Ничто из этого не имеет значения. Все, что я вижу, — это Кир, человек, который был моим отцом во всех смыслах. Человек, который спас меня от бесцельной жизни и дал мне новую цель.

— Когда мы выберемся отсюда… — тихо рычит Кир, его голос едва выше шепота, — и мы выберемся… у нас с тобой, Фрея, будет долгий разговор о многом, — хрипит он.

Я киваю, слезы затуманивают мое зрение.

— Кир…

— Но сейчас иди за Малом, — хрипит он, его голос срывается. — Иди.

Я смотрю на Хану, сжатую на полу, ее тело обмякшее, но грудь мягко поднимается. Кир видит страх в моих глазах и кивает.

— Я позабочусь о ней, — едва шепчет он. — Теперь иди.

Мои ноги подчиняются раньше, чем я могу подумать, неся меня, спотыкаясь, из комнаты через темный коридор, пока я не добираюсь до лестницы, ведущей вверх в другой подвал. Рев боли Мала эхом разносится по стенам откуда-то сверху, звук настолько мучительный, что вызывает дрожь по спине. Мое дыхание прерывистое, сердце колотится, пока я иду вперед.

Наверху лестницы я врываюсь через дверь в совершенно разрушенный, ветхий старый фермерский дом.

И все идет к черту.

Свет ударяет меня сразу, ослепляя после удушающей темноты подвала.

Обжигая меня.

Я вздрагиваю, задыхаясь, когда отступаю обратно в полумрак лестницы.

День.

Солнечный свет струится через треснувшие окна и дыры в потолке и стенах. Чистый инстинкт выживания впивается в меня, и я отступаю от света, мое тело дрожит.

Затем я слышу это.

Рев боли.

Сердце сжимается, когда я снова поднимаюсь наверх по лестнице. Вытягиваю шею, выглядывая через полуобгоревшую кухню и разбитую боковую дверь на заросший двор фермы.

Святой черт.

Йонас тащит сильно окровавленного Мала через грязь к зияющему входу в покосившийся, шаткий старый сарай.

Я сдерживаю рыдание, сердце сжимается, когда наблюдаю, как монстр тащит человека, которого я люблю, в тень. Через огромную открытую дверь сарая я наблюдаю, рыдая, как Йонас связывает запястья Мала. Он дергает старую веревку, свисающую с блока на стропилах, продевая металлический крюк на конце через связки на запястьях Мала.

Сдерживаю крик, когда Йонас сильно дергает за другой конец веревки, поднимая Мала в воздух, его тело болтается на крюке, ноги едва касаются земли.

Кровь Мала капает на землю, его тело обмякшее, лицо искажено агонией. Йонас движется с леденящим спокойствием, жестокая улыбка появляется на его…

— НЕТ!!! — кричу я, горло разрывается, тело за пределами истощения. Слезы горячо текут по моим щекам, когда я впиваюсь ногтями в старую дверную раму подвальной лестницы, наблюдая, как ужас разворачивается на залитом солнцем дворе.

Кнут рассекает спину Мала с отвратительным треском. Его тело дергается, и я снова кричу, задыхаясь от звука.

Еще один удар.

И еще один.

Мое сердце разрывается.

Я не могу этого вынести. Не могу смотреть, как он умирает так.

Я не буду.

Йонас поворачивается, его глаза сверкают безумным восторгом, когда он тянется к ржавым вилам, висящим на стене, и моя кровь стынет.

Нет.

Все это накатывает на меня: история, которую Мал рассказывал мне о ночи, когда Каспер забил Филипа до смерти. Ночь, когда Мал сорвался, пронзив своего деда вилами.

Понимаю, что наблюдаю не просто жестокость.

Я наблюдаю месть.

Йонас был любимчиком: тем, кто боготворил деда Мала и во всем ему подражал. Тем, кто чувствовал только предательство, когда Мал убил бессердечного монстра.

Это месть Йонаса, его извращенное воспроизведение той ночи.

Нет времени думать. Мои глаза мечутся по кухне, пока я не замечаю старый нож, лежащий в раковине. Он тупой и ржавый, но это все, что у меня есть.

Моя рука крепко обхватывает рукоять. Я замираю у боковой двери, прячась в тени рядом с ней, уже чувствуя, как свет скребет ногтями по моей коже.