Императорский Китай в начале XV века

Выше уже перечислялись некоторые из 33 крупных торговых центров. Торговля концентрировалась также в обеих столицах империи — Нанкине и Пекине. После переноса резиденции императора в Пекин и ремонта Великого канала стала быстро возрастать торговая роль городов, расположенных вдоль этой основной артерии, связывавшей Юг и Север страны. В феврале 1423 г. цензор Чэнь Цзи докладывал: «Хуайань, Цзинин, Дун-чан, Линьцин, Дэчжоу и Чжигу — это места, где собираются проезжие торговцы. Ныне с переносом столицы в Пекин [через эти города] еще больше стало провозиться всевозможных товаров со всех сторон света» [23, цз. 225, 2365]. Процветала и морская торговля в таких портах, как Гуанчжоу, Цюаньчжоу, Фу-чжоу, Нинбо и др. На севере и северо-западе в пограничных районах поддерживался торговый обмен с чжурчжэньекими (маньчжурскими) и монгольскими племенами.

Наряду с торгово-экономическими центрами, процветавшими еще в XI — середине XIV в., в стране с конца XIV-начала XV в. появились и новые рынки. В Нанкине, Ханчжоу, Сучжоу, Янчжоу торговали тканями, в Цзинани, Кайфыне, Сунцзяне, Чанчжоу, Цзинчжоу, Наньчане и Чэнду — зерном; в Шэчжоу, Хуйчжоу, Чичжоу, Хучжоу и Сюйчжоу — изделиями полиграфического дела [131, 44].

Государство централизованным порядком осуществляло казенную торговлю. В продажу могли пускаться изделия казенного ремесла и различные товары, поступавшие в казну в виде налога, так же как зерно, ткани и пр. Существовали как государственные, так и частные торговые посредники, обращение к услугам которых давало право на некоторое сокращение налогового сбора с товаров [33, цз. 81, 1684]. Посредники могли быть и крупными оптовиками, и исполнять роль бродячих торговцев. Торговля вразнос становится во времена Мин одним из характерных для Китая явлений [116, 198]. Частная торговая деятельность в феодальном Китае теоретически подвергалась такой же, как и ремесло, дискриминации со стороны властей. Теория «земледелие — основа, торговля и ремесло? — побочное» сама по себе создавала неблагоприятные условия для развития в стране коммерческой деятельности. Способы дискриминации были различны: запрещалось торговать отдельными видами товаров, строго ограничивалась торговля с иноземцами, купцы и торговцы должны были получать специальные разрешения на торговлю, ограничивалось, место и время торговли, власти присваивали себе право регулировать уровень цен, производились «принудительные закупки» товаров по заниженным ценам (что одинаково ударяло по земледелию, ремеслу и торговле), ограничивалось пользование платежными средствами и, наконец, существовали различные налоги и поборы. Неприкосновенность, личности купца и его имущества не была надежно гарантирована. Официальные ограничительные меры дополнялись простым произволом. Все это общеизвестные факты.

В определенной мере это относилось и к политике минского правительства в отношении торговли в конце XIV — начале XV в. В этом плане весьма характерно следующее суждение двора о торговых налогах, помещенное в одном из высочайших решений: «Торговые налоги берутся государством для ущемления людей, занимающихся побочными [занятиями]. Разве эти [налоги] берутся ради прибыли?» [29, цз. 81, 7270 (3)]. Естественно, что здесь отдана некоторая дань «высокоморальной» позе. Но официальное подтверждение центральной властью необходимости «ущемлять» торговых людей говорит само за себя.

Вместе с тем феодальная государственная власть видела необходимость торговой деятельности и допускала ее. Профессиональные торговцы составляли одно из сословий в официальном социальном делении китайского общества. Если же обратиться к конкретным шагам правительства Чжу Ди в области торговой политики, то, несмотря на нехватку материала в источниках по данному вопросу, можно усмотреть определенный разрыв между теорией, предписывавшей сугубо негативное отношение ко всякой торговой деятельности, и практикой.

Прежде всего это касается налоговой политики. Известно, что при Чжу Юань-чжане наблюдался рост числа таможен, собиравших торговые пошлины. Их было тогда примерно 400 [29, цз. 81, 7269 (4)]. Кроме того, на рынках и в пределах воинских гарнизонов существовали свои, особые налогосборочные пункты. Были установлены налоги за въезд в город и за торговлю отдельными видами товаров (зерном, скотом, рыбой, фруктами и др.). Торговые налоги принимались как натурой, так и деньгами. Они поступали либо прямо в дворцовую казну, либо на поддержание обороны границ [33, цз. 83, 1684]. Однако уже в конце XIV в. намечается тенденция к некоторому смягчению торговых налогов. Первоначально в империи Мин не было единого торгового налога. Это, как сказано в «Мин шу», давало возможность «лукавцам притеснять народ». Далее источник продолжает: «И тогда издали приказ по всей Поднебесной: налоговым управлениям брать торговый налог в 1/30 часть товара» [33, цз. 83, 1684]. Попытки введения единообразного торгового налога по всей стране, несомненно, должны были отвечать интересам купечества, тем более что норма отчисления не была высокой. Но таможенные власти не были склонны соблюдать ее. В 1377 г. Ведомство налогов докладывало, что 178 таможен завышают налоги [29, цз. 81, 7269 (4)]. Можно предположить, что одной из реакций правительства на это была отмена в 1380 г. торговых сборов с риса, свадебных, похоронных и жертвенно-ритуальных принадлежностей, шелка, дерева, бамбука, сельскохозяйственных орудий, книг и бумаги [29, цз. 81, 7269 (4); 33, цз. 83, 1684].

Правительство Чжу Ди сделало еще один шаг в этом направлении. В «Мин ши» по этому поводу записано: «В начале годов правления Юнлэ был установлен порядок не облагать налогами предметы ритуала, необходимые на свадьбах, похоронах или праздниках, самотканые ткани, сельскохозяйственные орудия, продукты питания, с которых при покупке уже был [взят] налог, не [предназначенные] для продажи на рынках собственные товары, груженные на повозки и корабли, [а также] рыбу, овощи и различные фрукты» [29, цз. 81, 7269 (4)]. Фань Вэнь-лань дополняет этот список предметами повседневного обихода, медной и оловянной посудой и продуктами каждодневного питания [159, 781–782].

Правительство пыталось бороться с таможенниками, завышавшими нормы налоговых сборов. В 1409 г. для ревизии различных таможен был послан цензор Лань Шэн [29, цз. 81, 7269 (4)]. Но искоренить подобные злоупотребления было отнюдь не легко. Об этом свидетельствует предложение цензора Чэнь Цзи установить постоянную норму торгового сбора, поданное в феврале 1423 г. Поскольку вновь возникла такая надобность, можно полагать, что установленная в 70-х годах XIV в. единая норма, равная 1/30 стоимости товара, уже практически не соблюдалась. Характерно, что Чэнь Цзи не предлагал вернуться к старой норме, а хотел установить новую ставку торгового налога, учитывая новую конъюнктуру. Он писал: «Следует посылать людей наблюдать за заставами, где собираются торговые налоги, и по истечении одного года установить, [по рекомендациям наблюдателей], постоянный [налоговый сбор]. [Тогда] не будет таких злодеяний, как грабеж и обман [при налогообложении]» [23, цз. 255, 2365].

Одобрение этого предложения правительством свидетельствует, что оно, так или иначе, стремилось к наведению порядка в налогообложении торговли. А последнее, так же как и отмена торгового налога с ряда товаров, отвечало интересам торговцев. Все это показывает, что на практике правительство Чжу Ди не было склонно злоупотреблять налоговым прессом и оказывать чрезмерное давление на торговцев, как это предписывалось теорией и декларировалось в некоторых официальных высказываниях. Такое отношение императорского двора к торговле в начале XV в. еще более оттеняется повышением торговых налогов после прихода к власти нового правительства Чжу Чжань-цзи в конце 20-х годов [130, 41]. Исходя из этого Ли Сюнь считает возможным говорить даже о протекционизме правительства Чжу Ди по отношению к торговле [131, 44].

Подобное суждение, на наш взгляд, несколько гиперболично. Но в свете практического отношения правительства Чжу Ди к коммерческой деятельности и торговцам можно констатировать, что оно не прибегало к целенаправленному ограничению внутренней торговли. В рамках устоявшихся порядков оно не только признавало права торговцев на существование, но и брало их права под защиту. Об этом свидетельствует ряд отрывочных, но красноречивых инцидентов.

В декабре 1403 г. Ведомство налогов доложило, что во многих городах купцы приобретают казенную соль в обмен на рис без должного разрешения центральных властей. Предлагалось прекратить выдачу соли по свидетельствам об уплате риса, выданным местными властями. Император дал в связи с этим следующее распоряжение: «Поскольку торговцы внесли в казну рис, то должны получить вознаграждение солью. Не [дать] вознаграждения — значит [учинить] несправедливость [по отношению] к людям и обобрать их. Основной капитал торговца не обязательно является его собственностью. Есть такие [торговцы], которые продают [то, что служит] им средством к существованию. Есть [и] такие, кто терпит убыток, [отдавая] многократную прибыль сильным домам, [у которых] они брали взаймы [деньги]. Все свои старания [они] вкладывают в [закупку] риса. Их надежды [на прибыль] — не малое [дело]. Как же можно отбирать у них свидетельства на [получение соли]? Не отбирать. Полученную соль целиком вернуть им» [23, цз. 25, 464].

Это решение знаменательно во многих отношениях. Во-первых, император заботится не только о том, чтобы купцов не обирали, но и об их прибылях. А ведь именно торговая прибыль, ее непроизводительный характер и подвергалась более всего осуждению официальной доктриной. Во-вторых, императорский двор выступает здесь защитником интересов прежде всего мелких торговцев, противопоставляя их «сильным домам» с их «многократной», т. е. чрезмерной, по его мнению, прибылью. В-третьих, характерно, что император, а скорее, правительственные чины, подсказавшие это решение, довольно хорошо разбирались в положении различных слоев купечества и в ситуации, складывавшейся в коммерческих операциях того времени. И, наконец, в-четвертых, приводимое дело свидетельствует, что местные власти выдавали лицензии на торговлю без разрешения свыше. Правительство же оставило это безнаказанным.

Другой пример, помогающий определить истинное отношение центральной власти к торговле, — ее реакция на приводимый выше доклад Тао Ханя о коммерческой активности ремесленников. Судебное ведомство, которому поручили расследование дела, оправдало ремесленников, а Тао Хань по распоряжению двора был брошен в тюрьму [23, цз. 104, 1555]. Тем самым и на этот раз правительство совершенно определенно брало под защиту право вести мелкую торговлю.

В том же плане не менее характерно и решение дела о нарушении запрета на использование в торговле драгоценных металлов. В мае 1411 г. начальник караула у городских ворот столицы при осмотре товаров, которые торговцы везли для продажи в город, обнаружил золотые изделия и серебро в слитках. Он конфисковал эти вещи и доложил об этом по инстанции. Император запросил начальника Судебного ведомства, на основании какого закона это сделано, и узнал, что существует вышеозначенный запрет. Но это не помешало Чжу Ди наложить следующую резолюцию: «Разве можно запрещать народу накоплять [средства], запретив ему торговать тем, что ему потребно? Приказываю все [отобранное золото и серебро] вернуть их [владельцам]» [23, цз. 115, 1465–1466]. Тем самым практически нарушался запрет, введенный Чжу Юань-чжаном и подтвержденный при Чжу Ди правительством. Правда, отмены запрета в целом не последовало. Решение осталось прецедентным, т. е. касающимся лишь данного частного случая, что, как отмечалось в предшествующих главах, было весьма характерной чертой деятельности правительства Китая в начале XV в. вообще. Однако важно подчеркнуть, что Чжу Ди недвусмысленно высказался здесь за разрешение «накопительства» и попутно за свободу торговли. Интересно также, что упомянутый начальник караула получил от императора выговор, где говорилось о неправомочности караульных следить за «нарушением законов мелким людом» [23, цз. 115, 1466]. Таким образом, центральное правительство могло выступать защитником интересов мелкой торговли, даже если в каких-то частностях эти интересы расходились с законом. Это, как представляется, весьма примечательный факт.