Империя. Цинхай

– Ты думаешь, если мне представится возможность убить Джиёна, я ею не воспользуюсь? – прямо спросил Джин. Мужчины посмотрели друг другу в глаза.

– Может, Дами не так сильно любит свою кровинушку, как Николь?

– Если не знать Дами хорошо, то можно подумать, что она терпеть не может Джиёна, - сказал Джин. – Но я её знаю. Старший брат ей дорог, и его смерть заставит страдать её. Но меня это не остановит, Сандо, потому что Дракон заставляет страдать слишком многих.

– А если она тебя за это возненавидит?

– Риск – благородное дело. С тем же успехом она возненавидит его, если он убьёт меня, а уж Джиён-то меня убьёт, не моргнув и глазом, попадись я ему так, чтобы никто не узнал, кто виноват в моей смерти. Но пока я ему нужен. Ему нужен здесь человек, искренне готовый погибнуть за Дами, и лишь поэтому я жив. Ты сам сказал, что у тебя есть его распоряжение убрать меня, когда потребуется.

– Это так. – Сандо прикрыл глаза, потерев веки. – Если бы я ещё точно знал, что Николь не замешана в шпионских играх братьев и отца. Мне так не хочется убедиться в том, что все её проказы – игра и манипуляция, я не хочу вляпаться в трясину, но как разоблачить истинные мысли женщины?

– Через постель, друг мой, и никак иначе, - улыбнулся немного устало Джин. – В постели они голые, неприкрытые и честные. Стоит заглянуть в глаза женщине на грани экстаза, и ты узнаешь, любит она или лжёт.

– Теория заебись, - оценивши, охотно закивал Сандо с театрально убеждённым лицом. – Только я в постели тоже голый и неприкрытый, и если Николь там ещё пустит слезу, буду плюс ко всему честный. Я умею убивать, Джин, лучше, чем кто бы то ни было, даже женщин. Но воевать с ними я не в состоянии. Поэтому и держусь в сторонке.

– Рано или поздно всему надо учиться. Обманывать женщин подло, я знаю, но не подлых женщин, так ведь? Я всегда руководствуюсь этим принципом. Ты же тоже не убиваешь праведников? Так и здесь. Если выяснится, что Николь чего-то добивалась, хотела использовать тебя, как средство, то твоя ложь будет оправданной. Не дрейфь, в конце концов, держи она за пазухой камень и намеревайся действовать заодно с отцом и братьями, нам всем нужно её разоблачить и обезвредить прежде, чем что-либо случится.

– Ты предлагаешь начать играть в игру, а по ходу дела определиться, вру я или говорю правду? – приподнял одну бровь Сандо. Джин кивнул. – А сам я что должен думать по поводу своих действий изначально?

– Да ничего о них думай. Просто делай.

– Ага, большому кораблю – одиннадцать Оскаров, я не мастер в делах пантомимы и изобразительного искусства. Я могу быть либо безучастным и безэмоциональным, либо рубануть всё, что накопилось на сердце.

– Ну, если ты такой, то мне больше нечего посоветовать, - вернулся Джин к ужину. Сандо посмотрел на еду, не ощущая аппетита из-за навалившихся на него забот. Подумав ещё немного, он подсел к столику и взялся за палочки.

– Ладно, что порожняк толкать, приятного аппетита.

В беседке, в сумерках, никто не мешал Николь обниматься и целоваться с Хенконом, готовым раздеть её прямо там же, но, всё-таки, сад был не застрахован от чьих-либо прогулок, и они окончательно договорились о том, что она придёт к нему в полночь. Как удивительно легко оказалось приходить к компромиссу по поводу секса, даже не зная языка партнёра! Верно говорят, что язык любви, страсти и похоти – немой, это язык жестов, понятный во всех странах мира. Одного взгляда достаточно, а там уж написать время и место, и всё, готово. Нет, Николь не любила Хенкона и не желала его так, как Сандо, но бесповоротное требование того отстать от него причинило девушке такое надсадное горе, что она думала, будто умрёт среди ночи, не доживёт до рассвета, так ей было плохо. Десять раз за ночь, вместо того, чтобы спать, она хотела вскочить и бежать в спальню к телохранителям Дами, упасть к ногам Сандо и ещё раз умолять его, чтобы он разрешил ей пытаться принадлежать ему. Но она знала его слово, его решительность. Если она приблизится, он пойдёт к другой, а многие ли захотят отказать ему, великолепному, опасному, пугающему, но безумно притягательному мужчине, каких поискать? Этот риск обязательно кончится тем, что Сандо заведёт себе любовницу из горничных или… или Эмбер, проклятую пацанку, которая свободна от предрассудков и условностей, и секс давно воспринимает по-мужски, занимаясь им, когда приспичит, пусть это происходило с ней и не часто. Но Николь знала точно, что в сестре нет того, что останавливало Сандо в её собственном случае. Ненавистная девственность! Если избавиться от неё с Хенконом, может тогда наёмник посмотрит на неё иначе?

Девушка толком не ощущала поцелуев и касаний, целиком занятая тем, чтобы не думать о Сандо, но в связи с этим непрерывно только о нём и думая. Что ж, успокаивало хотя бы то, что пока она его не донимает, он один, не вертится с какой-нибудь юбкой. Почему он готов переспать с другими, доступными и неразборчивыми, и не хочет взять её, возможно, одну из немногих здесь, которой без любви и неистовой привязанности, настоящей страсти никакого секса не надо? Из всего её окружения, подруг и сестёр, Николь точно знала, что таковых же очень мало. Фэй рассказывала всем легенду о какой-то потерянной любви, встреченной в юности, после которой не подпускала к себе мужчин, а Цянь, которую Николь обожествляла за красоту и то, как та умеет сводить мужчин с ума, хоть и прослыла в людской молве падшей и гулящей, никогда не была замечена с кем-нибудь, и Николь не могла убеждено подтвердить, что слухи о сестре истинны. Где же те многочисленные любовники, которых приписывают Вики, если она постоянно одна?

Как странно, ещё несколько дней назад, когда запала на Сандо, Николь и не думала называть это любовью, ей всего лишь хотелось добиться его, заманить, переспать. Иногда недостаток физической близости ощущался так остро, что вырывался неудержимыми домогательствами, но не ко всем же подряд! Давно уже она не бегала за кем-то, да и раньше сама она первой заводила романы едва ли с двумя претендентами из двенадцати, что у неё были. Но шло время, шли годы, ей двадцать четыре, а никого достойного, как не было, так и нет, а тот, что разжёг интересен сильнее, чем кто-либо, отвергает её и не собирается иметь с ней что-либо общее. Так какая теперь разница? Лучше дать плоти то, что она требует, утешить хотя бы её, если душу не получается. Хенкон видный, стройный, сексуальный парень, его приятно трогать, на него приятно смотреть, и плевать, что поговорить невозможно и никаких чувств нет, завтра он уедет, и Николь не придётся как-то избегать встреч и неловкости, прятать глаза. Она будет, как они, мужчины, свободна, только её назовут шлюхой, как они всегда это делают, но ей и на это будет плевать, на всё плевать. Слово «плевать» Николь повторила про себя так много раз, что чуть не начала плеваться на самом деле, приводя себя в порядок в ванной, из которой медленно вышла в спальню. Совсем недавно она готовилась точно так же, ожидая, что придёт Сандо, и с какой радостью она это делала! И ухаживала за собой, проверяя, не осталось ли где-нибудь на ногах не удаленного волоска, и ждала, а сегодня… В целом её не волновало впечатление Хенкона, она знала, что он хочет её и хочет секса, и ему будет без разницы, какие с неё снимать трусы, белые или черные. А разве не всё ли равно было бы Сандо? Скорее всего, но вот ей тогда было крайне важным знать, чтобы в ней всё было идеально и прекрасно. Для него, того, которому её приставания поперёк горла. Боже, неужели она ему так неприятна? Что ещё может отталкивать его? Страх отношений? После той ночи могло всё повториться или получиться, если бы она сдержалась и не побежала обнять его утром, какая же она идиотка, всё испортила сама!

Поправив чёлку перед зеркалом, Николь прыснула на себя с двух сторон духами, щёлкнула свет и, окунувшись в темноту, открыла дверь, чтобы выйти из спальни. Уже минут пять как перевалило за полночь, из-за сомнений она задерживалась, но это к другому она бы спешила, а здесь тянула и подталкивала себя насилу. Освещение проникло из коридора, но ровно посередине всё преграждала чёрная тень. Николь вздрогнула, не привыкшая бояться, но не обладавшая стальными нервами, чтобы противостоять внезапности.

– Ты никуда не пойдёшь, - изрёк Сандо, смотря на неё в упор. Руки, в его манере, скрещены туго на груди, так что бронзовые мускулы бугрятся на плечах, открытых чёрной майкой. На запястьях куча металлических, кожаных и каменных браслетов, все с подвесками-амулетами, на шее тоже болтаются шнурки и цепочки с характерными наёмническими талисманами. Руки в шрамах, сбитые, возле локтевого изгиба левой руки белая широкая полоса от лихого глубокого разреза, на предплечье тёмный, деформированный, похожий на келоидный рубец со следами грубой зашивки, наверняка от неоднократного ранения в одно и то же место.

– С чего это? – от неожиданности нахмурилась девушка, и, понимающая, что вся её каторга, разочарование и все муки вызваны именно отказами этого мужчины, стала возвращать свою ядовитость и колкость: - Кто ты такой, чтобы сообщать мне о том, что мне делать?

– Хоть бы и никто, самой тебе в голову не приходит, что не стоит делать того, что ты собралась?

– Почему? Назови хоть один аргумент, почему этого делать не стоит? – В этой части особняка было тихо. Соседняя комната опустела без Николаса, а, значит, подслушать их вблизи никто не мог. Чуть подальше располагалась комната Генри, затем Эмбер, где-то за ними – спальня Джексона и Марка, но наверняка в этот час мало кто сидел у себя, молодёжи не свойственно в неприкаянное лето протирать штаны на стульях в четырёх стенах. Однако Сандо молчал, не зная, что и сказать. Он и своё появление здесь с трудом аргументировал. – Ну, я жду?