Имя собственное

Рая повертела в руках коричневый кусочек картона и прочитала:

«Андрей Николаевич. Номер телефона». И ничего более.

В Отрадное к сестре Рая решила ехать на следующий день.

Потому как не вынесла врождённая чистоплотность унылого вида пустой и неухоженной квартиры. Остатки дня и весь вечер до полуночи она скребла, мыла и оттирала различные поверхности, подёрнутые запустением.

Стянув с себя чужое тряпьё, провернула стирку своих и Верочкиных вещей, кое-что погладила, поменяла постельное бельё, приняла душ и… упала, наконец, в свою, уже подзабытую осязательно, кровать.

Нога, не привыкшая ещё к таким перегрузкам, жаловалась хозяйке тягучим, ноющим напоминанием о себе. Рая гладила её, как кошку, успокаивая полусонным бормотанием:

– Ну, ну, ну! Что это ещё за капризы? Давай-ка будем успокаиваться и засыпать. Мы так устали с тобой, надо отдохнуть. Положу тебя повыше, на отдельную подушку. Лучше? Вот и хорошо. – Рая сладко зевнула и перекрестилась. Отдалённо мелькнула последняя гаснущая мысль: «Будильник не завела… Ну да ладно».

Анна Филипповна встретила Раю ещё в коридоре:

– Раечка, ты ли это? Румянец во всю щёку, поступь, что тебе модель на подиуме! Словно только что из Куршевеля, а не из травматологии.

– Добрый день, доктор. Стараюсь изо всех сил, уважаемая Анна Филипповна, держать себя в форме. Я ведь у Верочки одна осталась. Как она, расскажите Бога ради. Ей получше?

– День ото дня отличается, конечно, бывает и лучше, и хуже, но такой уж явной положительной динамикой мы с ней похвастаться пока не можем. – Анна Филипповна отворила дверь, пропуская Верочкину сестру вперёд. – Заходи смелей.

Эта первая минута встречи запомнится Рае до конца дней.

В постели полусидела, откинувшись на подушки, Вера и расчёсывала у целлулоидной куклы рыжеватую шевелюру. Когда дверь отворилась, девочка настороженно вздрогнула, прижав куклу к груди. Молча исподлобья смотрела на вошедших, словно бы не узнавая.

Голубые глаза больной казались огромными от теней, выстеливших тонкие серые веки. Ниспадающие белёсые волосёнки не могли скрыть обострившихся скул и впалых щёк на бледно-матовом лице. Худоба делала её старше. Создавалось впечатление, в постели сидит отчаявшаяся и готовая к любому исходу взрослая женщина с ребёнком на руках. Только очень маленького роста и до крайности истощённая.

Широкий вырез ночной рубашки с обгрызенными завязками открывал взгляду выступающие ключицы, которые пугающе обнажались при каждом натужном вдохе. Всех охватило мгновение какой-то оторопи. И вот тут… Вера размахнулась и, насколько хватало её силёнок, со злобой швырнула куклой в сестру. С ненавистью зыркнула полными слёз глазами на Анну Филипповну и, уткнувшись в подушку, накрылась с головой.

У Раисы сердце ухнуло куда-то вниз. Она упала на колени, разроняв принесённые подарки. Подползла к кровати и, обнимая скрытое под одеялом худенькое тельце сестры, только и могла взывать, рыдая:

– Вера-а, Верочка-а, Вера-а…

Прекращая эту истерику, Анна Филипповна еле сумела поднять Раису на ноги и увести в свой кабинет. А уж успокоить… это стоило доктору немалого труда. Когда страсти немного улеглись, разговор состоялся более предметный. Говорила практически одна Анна Филипповна. Рая внимала её речам, изредка вздрагивая остаточными всхлипами.

– Верочку можно понять. Подросток, четырнадцатый год и… нескончаемые боли, одышка, лекарства, ингалятор, постельный режим. Переживания, что из-за пропусков по болезни осталась на второй год. Коллектив ровесников, к которому привыкла с первого класса, ушёл вперёд, даже не заметив «потери бойца». Ни мамы, ни папы рядом. Как вынести свалившееся сиротство детскому сердечку?

Один светлый лучик в этой беспросветности – сестра. Но и её всё нет и нет! У вас одинаковое положение, но ты уже взрослая и можешь держать эмоции в узде. Не то Верочка. Она сорвалась, но я не вижу в этом никакой озлобленности. Оставленность, которая сродни брошенности, – вот причина её спонтанной обиды на всех сразу.

На подходе физиологические изменения организма, что в какой-то степени извиняет нервозность её поведения. Если не сказать истеричность. Демаршем своим Вера хотела выразить ровно то, что ты только что слышала от меня. Вы помиритесь, конечно, но надо повременить чуть-чуть. Сначала я поговорю с ней, а потом позову тебя. А теперь… Что ты решила с санаторным лечением сестры?

– Последние гроши я сегодня потратила ей на продукты и лекарства. Сколько денег необходимо для поездки на юг и устройство в санаторий, мне не заработать никогда. Буду срочно решать квартирный вопрос – или менять на меньшую площадь с доплатой, или переезжать в Подмосковье. С этого и начну, деваться некуда.

– Деваться и на самом деле некуда. В связи с этим стоит, конечно, и поторопиться. Но, умоляю, действуй крайне осторожно. В сфере купли-продажи недвижимости, особенно московской, столько аферистов, что и не заметишь, как окажешься «за бортом».

А как врач, давно наблюдающий Верочку, скажу следующее: если в отношении её продолжать исключительно медикаментозное лечение, то последствия могут быть печальными. Не так уж эти целевые лекарства и безвредны. С одной стороны, да, препараты расширяют бронхи, облегчают ситуацию на время, с другой же… есть описания негативного действия на ЖКТ, то есть гастрит, язва, а то и желудочные кровотечения.

Рая закрыла лицо ладонями, Анна Филипповна обняла её за плечи.

– Пойми правильно, детка, я совсем не хочу тебя напугать. Но в то же время ты ведь у неё сейчас не столько за сестру, сколько за мать. Как же не быть с тобой предельно откровенной? Без всякого пафоса скажу, речь идёт о жизни и, прости меня, смерти. Если, конечно, дело дойдёт до бронхиальной астмы. На данном этапе развития медицины эту болезнь вылечить, к сожалению, нельзя. Но можно контролировать.

А если приложить максимум усилий, то перехода в критическую фазу можно постараться не допустить. Я попытаюсь вам помочь.

В Сочи, в центре пульмонологии, работает моя давняя подруга, однокурсница по мединституту, Елена. По мужу Шевцова. Контактов с ней, если честно, не было давно, однако буду пробовать связаться. Но, как мы понимаем, это дело не сегодняшнего дня.

Да, чуть не забыла сказать – пока ты лежала в больнице, твоей сестрой интересовался какой-то полицейский капитан. Удостоверение предъявил. По линии опеки, наверное. Побеседовали в кабинете, я рассказала ему о состоянии девочки, намекнула, не могут ли власти помочь с путёвкой в санаторий. Он записал все данные по диагнозу, взял мой номер телефона, но больше не позвонил. Пойду к Верочке, надо с ней разговаривать. Подходи минут через десять.

К станции метро Рая шла пешком. В автобус сесть не решилась и, подняв воротник плаща, тронулась в неблизкий путь «одиннадцатым маршрутом». Наполовину укрыв тонким шарфиком зарёванное лицо и опустив глаза, медленно двигалась, заново переживая горестные минуты примирения с Верой и пытаясь успокоиться.

Обе плакали, накрепко обнявшись. Попрекали друг друга и тут же клялись в вечной любви. То смеялись над Веркиной выходкой, то мрачно и долго молчали, сцепившись в объятьях. И та, и другая понимали, что в сложившихся обстоятельствах нет никакой лично их вины.