Инцел на службе демоницы 4: Гарем для чайников

— Уйди! — взвизгнула она и с силой толкнула меня, изображая испуг так же хорошо, как недавно изображала страсть.

Следом на сцену торопливо поднялась Лика без привычной милой улыбки. Небесно-голубые глаза пробежались по мечущимся ревущим девушкам и холодно остановились на мне.

— Паша, — игрушечным голоском отчеканила она, — тебе лучше уйти.

Девчонки в амфитеатре, казалось, затряслись только от одного моего имени. Понимая, что ничем никому не смогу здесь помочь, я молча спустился со сцены. Обитательницы лагеря испуганно отворачивались, будто я был самым настоящим дьяволом. Лишь чертик на груди привычно скалился. Значок все еще был горячим, словно его только что выплавили, но чем дальше я отходил от сцены, тем быстрее он остывал.

Вечеринка накрылась. Никто не пришел. Без девчонок особняк казался пустым и холодным, будто я остался один посреди леса. На стойке тоскливо блестели бокалы с недопитым алкоголем, по углам валялись забытые женские трусики. О том, как тут было весело, напоминали надорванные пакетики презервативов и мятые кровати. Я даже не думал, что последний вечер в этом лагере будет таким.

Обожженные сочащиеся кровью руки все еще стояли перед глазами, а визги, казалось, звенели в ушах. Мне было жаль этих дурочек, но я не чувствовал себя виноватым и не считал, что должен извиняться. Да и за что? За то, что они хотели меня придушить? Да, значок причинил им ущерб, но если бы он не вмешался, ущерб для меня мог бы быть намного больше. Не могу сказать, что я одобряю его методы, но повод был веским. Произошедшее явно не являлось шуткой — об этом просто кричала красная полоса на моей шее и боль от каждого прикосновения к ней. Но зачем?..

Внезапно скрипнула входная дверь, и в гостиную медленно зашла Юля, непривычно грустная, будто даже посеревшая.

— Паш, — тихо заговорила она, не проходя дальше, — что это было?

— Я этого не хотел, — с досадой отозвался я. — Они сами…

— Но почему? — пробормотала она. — Их руки…

Я не знал, что ответить — не рассказывать же ей про значок.

— А почему они пытались меня придушить?

Могу поспорить, те две дурочки, которым досталось, и сами не знали почему. Спрашивать надо явно не с них.

Поджав губы, Юля рассматривала меня. На долю мгновения мне показалось, что в ее глазах мелькнул испуг.

— Я, наверное, пойду, — сказала она.

— Можешь остаться.

— Нет, все-таки пойду…

Я не стал ее удерживать. Юля шагнула к двери, однако затем, помедлив, развернулась и, вытащив из кармана небольшую флешку, протянула мне.

— Это тебе, — сказала она. — Хотела сделать сюрприз…

Флешка обожгла холодом ладонь. Больше не добавив ничего, Юля ушла. Дверь со стуком захлопнулась, и я вновь остался один в огромном словно осиротевшем доме, явно не предназначенном для одиночества. Там, где раньше царила музыка, звенели бокалы и раздавался смех, теперь висела тишина. Диван, казалось, еще хранил отпечатки женских тел, забытые в углу трусики навевали тоску. Это было как контрастный душ, где за обжигающим весельем, вдруг наступило ледяное уныние. Вчера, которое казалось просто идеальным днем, внезапно сменилось гнетущим кошмаром.

Взгляд рассеянно пробежался по гостиной и остановился на ноутбуке на подоконнике, за которым Юля провела весь день. Не зная, чем еще заняться, я подхватил его и, сев на диван, вставил флешку. Внутри был всего один файл — видео с названием “для Паши”. Я запустил запись, и на экране развернулся ролик — смонтированные отрывки вчерашнего веселья. Девчонки с хохотом плескались в бассейне, пели в караоке, танцевали в гостиной. Разноцветные блики разлетались по лицам, бокалы взмывали в воздух, повсюду слышался смех. “Паша, иди сюда!” — доносилось со всех сторон. На записи то и дело мелькал я, всегда в компании красоток, трущихся о меня, тянущихся к губам, с намеком вертящих в руках презики. “Улыбнись, тебя снимают!” — смеялась за кадром Юля.

Отрывки сменялись как в калейдоскопе, становясь все горячее и развязнее. Девчонки крутятся у шеста, лифчики взлетают в воздух, сочные полушария озорно подпрыгивают, жадно блестят глаза. Мы трахаемся по всему дому, звучат стоны, вопит музыка, звенят бокалы… На самых последних минутах видео в полной тишине появилась темная спальня. На огромной кровати спал я, рядом, закинув на меня голую ногу, дремала Ксюша. Камера плавно поехала в сторону, и на записи появилось лицо Юли, сидящей среди подушек в углу.

— Паша, — шепотом начала она, — я хотела тебе сказать…

Она осеклась. Янтарная коса причудливо сворачивалась на обнаженной груди.

— Нет, не так… — камера слегка дернулась. — Не знаю, с чего начать…

Ее губы растянула неуверенная, словно виноватая улыбка.

— В лицо, — вновь зашептала Юля, — наверное, я не смогу тебе это сказать, но хочу, чтобы ты знал. Когда ты будешь это смотреть, я, наверное, уже стану фамильяром. И это в общем-то будет неважно, но…

Она опять осеклась, переводя дыхание, будто слова давались с трудом.

— Я хочу, чтобы ты знал, если бы я встретила тебя раньше, я бы, наверное… — камера снова дернулась. — Мне кажется, я бы тогда смогла…

Ее глаза заблестели слишком ярко. Юля зажмурилась, словно останавливая слезы, а затем опять улыбнулась.

— Ладно, не бери в голову. Это чудное время, что мы тут провели. Я его запомню навсегда, — все-таки одна слезинка побежала по ее щеке. — И тебя, — выдохнула она и выключила запись.

Экран затянула чернота, и точно такая же чернота уже была за окном. В груди вдруг будто что-то сжалось, мешая дышать как недавняя удавка. Захлопнув ноутбук, я сорвался с места, точно зная, куда идти и зачем.

Все обитательницы лагеря коротали вечер на костре, который я увидел издалека, еще только подходя к поляне. Дым клубами пачкал небо, уродуя темноту. Сегодня костер пылал особенно ярко, прямо как инквизиторский, готовый к приему жертв. Среди зелени замелькали голубые юбки и свитера сидящих кругом девчонок — только Кристина стояла и вовсю разорялась:

— Все из-за вас, дуры! — она гневно обвела всех рукой. — Распахнули свои дырки слуге ада! Да как так можно?!..

Девчонки понуро опустили головы. Две из них бережно прижимали к груди густо перебинтованные руки. После всего случившегося Кристина вернула власть и теперь в открытую наслаждалась ею.

— А ты, — она резко повернулась к сидящей в сторонке Юле, — самая большая дура! Какого черта ты их подговаривала?! Совсем безмозглая?!

Ее голос визгливо срывался, словно раздавая по кругу пощечины, и обитательницы лагеря нервно дергались от каждого слова.

— Доверились ему? — Кристина опять повернулась к девчонкам. — Послушались ее? А я вам сразу говорила! Меня надо было слушать!..

На этот моменте Юля поднялась с пенька и направилась прочь.

— Уходишь? — тут же крикнула ей в след Кристина. — Ну иди и подумай, как ты всех подставила!..

Не ответив, Юля нырнула в зеленую чащу в другом конце поляны. Оставив этот самосуд позади, я поспешил за ней. Не оборачиваясь, она быстрым шагом шла по тропинке и всхлипывала.

— Подожди! — позвал я.

Вздрогнув, она остановилась и медленно обернулась. Ее глаза болезненно блестели, по щекам текли слезы. Юля торопливо вскинула руку и смахнула их, однако мокрые дорожки остались.

— Какие же вы дуры! — голос Кристины истерично носился среди леса. — Вас гнать отсюда надо! Кто кроме рая вообще может позаботиться о таких идиотках?..