Инцел на службе демоницы 4: Гарем для чайников

Слушая, я машинально нащупал в кармане медальон. Хотя на крыше мы стояли вдвоем, почему-то не покидало ощущение, что нас тут трое. Би была в каждой мысли и каждой фразе, вызывая одновременно ужас и восхищение, как умела только она.

— Ее заперли на много лет без права появляться на земле, — продолжала Мами, — и это было одно из условий перемирия. Перемирия, которое бы не наступило без нее… Должно было пройти время, чтобы я поняла, что она сделала. Разрушения, причиненные ей, были ничтожными по сравнению с тем, что еще могло разрушиться. В этот раз она спасла то, что было дорого нам обеим…

Я медленно отпустил лежавший в кармане медальон и повернулся к Мами, все еще смотрящей вдаль.

— Так почему вы сейчас не с ней?

Она неторопливо повернула голову ко мне. В глубине ее глаз еще плясали всполохи огня, который, правда, сейчас казался потухшим.

— Потому что это все бесполезно.

Слова ударили в лицо сильнее, чем все порывы ветра.

— Почему? — нахмурился я. — Разве она не доказала обратное?

— Рушить не создавать, — странно апатично отозвалась Мами. — Знаешь про принцип черных и белых крыльев?

Я молча мотнул головой. В следующий миг за ее спиной с шелестом распахнулись огромные черные крылья — точно такие же, какие я раньше видел у Би.

— У тебя может быть идея, — сказала ее сестра, — гениальная идея, умопомрачительная идея, идея, которая изменит мир, но ее не поддержат. Не одобрят. Распнут. Втопчут в грязь. Потому что у тебя нет белых крыльев. Без них ты неправ по умолчанию, — с горечью добавила она. — Люди тянутся к тем, у кого они есть — для всех они правы. Они могут лицемерить, быть редкостными скотами, но все, что видят люди, это белые крылья, и идут за ними, путая белое и доброе, будто это одно и то же…

Ветер дул, и черные перья покачивались, словно вторя тихим шелестом ее словам.

— Рай катком проходит по людям, заставляя себе повиноваться, бросая ослушавшихся как мясо толпе покорных. Белые крылья до основания пропитаны чужой кровью, но этого никто не видит, потому что всем нравится быть правыми. А у них монополия на правоту. Их бизнес не в том, чтобы продвигать идеи. Их бизнес в том, чтобы насаживать свой порядок, устраняя несогласных. Чем больше тех, кто верит, что они правы, тем меньше шансов у таких, как я, и моих идей. А их белые крылья становятся еще белее…

Казалось, она все это говорила мне, чтобы убедить себя. Чтобы я подтвердил, что она права. Потому что она и сама не чувствовала, что права.

— Что бы мы ни делали, — обреченно закончила Мами, — они все равно это будут уничтожать, потому что наши крылья не белые.

Я открыл рот, собираясь возразить, но она меня опередила.

— Ты можешь спорить, можешь доказывать, что угодно. Но все так: рай непобедим. Им достаточно показать белые крылья, и все будут молиться на них.

— Звучит как самооправдание, — я сжал перила, — чтобы ничего не делать.

Мне казалось, что она рассердится. Но Мами лишь снова усмехнулась — и снова грустно, будто я был ребенком, который ничего не понимал.

— Не веришь мне, смотри…

Едва договорив, она бесследно исчезла. Лишь одно черное перо осталось, плавно паря в воздухе. Оно неспешно пролетело над перилами и вспорхнуло в небо. Машинально проследив за ним взглядом, я заметил множество крохотных точек, которые стремительно разрастались в размерах, стягиваясь в группки, и двигались в одном направлении, спеша как рыба на нерест. Скоро ими кишела вся площадь перед совсем маленьким с такой высоты белоснежным домом, в котором располагался отель Лилит. Отрывая, в кармане настойчиво завибрировал смартфон. Звонила Саша.

— Тут такое!.. — непривычно нервно выдохнула она.

На заднем плане раздались недобрые крики и звон разбитого стекла.

— Что случилось? — нахмурился я, не в силах рассмотреть с такого расстояния, что происходит.

— Они заблокировали выход!

Толпа на площади словно напирала вперед, готовая поглотить своей массой весь отель.

— Ждите меня, — сбросив вызов, я поспешил к выходу с крыши.

На полной скорости я несся к площади. Но что странно, несся один. За столиками кафе безмятежно ужинали, у сувенирных лавок оживленно торговались, парочки целовались по углам — будто никто в городе не слышал скандирующих криков, кроме меня. Чем ближе был отель, тем ощутимее они становились:

— Отель-бордель позорит город!

— Шлюхам тут не место!

Промчавшись по узкой улочке, я наконец выскочил на площадь. Толпа была такой густой, что крыльцо отеля даже не просматривалось. Со всех сторон над головами покачивались самодельные плакаты “Отель-бордель!”, “Шлюхотель к ответу!”, “Очистим город от порока!” Словно тут шел митинг — но для митинга ни скорой, ни полиции, ни даже глазеющих в сторонке не было. Будто весь остальной город оказался не в курсе происходящего. Уже понимая, чья это работа, я решительно проталкивался локтями вперед — сквозь заметно накачавшуюся праведным гневом и пивом толпу. Почти на каждой руке болталось по белоснежной повязке “Патруль чистоты”.

— Шлюхи и все, кто им сочувствует, — разнесся над площадью многократно усиленный голос, знакомый настолько, что меня уже выворачивало, — выходите! Вам не укрыться в своем притоне!

Растолкав митингующих, которые из дружины тут выросли до целой армии, я наконец выбрался к первому ряду, стоявшему у ворот отеля. В самом центре красовалась Юля с громкоговорителем, а вокруг нее топтались парни с белоснежными лентами на рукавах, каждый из которых размерами вполне мог сойти за шкаф. А все вместе они тянули на настоящую баррикаду, блокирующую ворота.

— Выходите, пока не поздно! — Юлин голос гремел так, что даже стекла в здании подрагивали. — И мы вас не тронем!

Еще немного поработав локтями, я подскочил к ней.

— Какого хрена ты творишь?

— Очищаю город от порока, — опустив громкоговоритель, она с усмешкой кивнула на один из плакатов. — И имей в виду, твоя сегодняшняя заступница не вмешается.

Только сейчас я заметил у нее на шее тонкий голубой шарф, изящно прикрывающий уродливые синяки. Очевидно, урок не пошел впрок.

В окнах отеля мелькнули испуганные лица. Наверняка и мои девчонки были сейчас в холле. Не став больше тратить время на эту лицемерку, я шагнул к воротам.

— Э, — ее ходячий шкаф тут же перегородил мне путь, — здесь дорога только в одну сторону!

Дыхнув перегаром, несколько дружинников повернулись ко мне, собираясь вытолкнуть обратно в толпу, если я вдруг пойду напролом. Дураки, они еще не знали, что любому, кто тронет меня пальцем, эти самые пальцы оторвет. Анимешный чертик широко скалился на груди, готовый к любой заварушке.