Инга. Мир

— Не бегут. За нами.

— Неа, — легко отозвалась Нюха, обходя Олегу и обнимая его, уложила на плечо подбородок, — он поганая жирная свинья, он боится. Тебя боится, герой. Ах, как ты за горло его! Тебя как зовут?

Олега дернул плечами, резко отошел. Нюха снова подбежала, ловя его руки.

— Ты мой котик. Прибежал спасать бедную Анечку. Хороший мальчик, дрался с Анечкой, да? Чтоб водку не пила больше. А друг твой… тебя как зовут, друг?

— Сергей, — ответил Горчик, застегивая расхристанную рубашку.

— Се-ре-ожа, — протянула Нюха, отпустила Олегу и шагнула к нему, встала вплотную, — а вот Сережа понял, чего надо девочке Ню, он хороший, чудесный. За это получит от девочки Ню сладких подарков.

— Нюха, прекрати, — с мукой в голосе сказал Олега, — ну, хватит.

— Стыдно тебе? — весело удивилась Нюха, — а знай, кого полез спасать. Я котик мой, совсем не по тебе девочка. Ты правильный мамин мальчик. Как ты с ней — мо-ом, я тебя люблю… Это не стыдно. А со мной стыдно, да? Да?

Горчик сел на песок, держа на колене прихваченную бутылку. Сказал с ласковой угрозой:

— Заткнись, краля.

— Эй, — отозвался Олега, суя руки в карманы и задирая подбородок.

— Угу, — по-прежнему с угрозой согласился Горчик, — именно заткнись, Ингу не трогай дурным своим языком.

Нюха встала над ним, упирая руки в бока и выставив длинную ногу.

— Да ты…

— Водку будешь? — будничным тоном прервал Горчик скандальный голос. И она, тут же остывая, кивнула:

— Давай.

— Козел, — внятно проговорил Олега.

Горчик похлопал рукой по песку.

— Не рвись. Сядь, я скажу. Ну? Нам идти уже надо, Гордей ждет.

Олега, помявшись, сел поодаль, Нюха, что-то мурлыкая, уселась по другую сторону от Горчика, привстала, ойкая. Тот через голову стянул рубаху, кидая к ее бедрам:

— Подстели, а то наберешь песка.

И когда она устроилась, спросил, подавая откупоренную бутылку:

— Щас сколько надо тебе?

— Два, — ответила Нюха между глотками, отдышалась, вытирая слезы, — ухх, два глотка. Через полчаса еще два. И так до утра, тогда точно не вспомню.

— Угу. Давай, — отобрал бутылку и снова заткнул пробкой.

Поворачиваясь к мальчику и одновременно прислушиваясь к тому, что происходило далеко, за их спинами, заговорил негромко:

— Ты сам сказал. Мне. Она была на таблетках.

— Не хочу таблеток, — ясным голосом согласилась Нюха.

— А потом сказал, какая под водкой. Другая. Так? Дай девке выйти нормально, не дергай ее. Утром все по-другому будет, так?

— Леха сказал, они Олежку убьют. Приедут ночью, в долину, все там раздавят байками своими. Палатки пожгут. А его изуродуют. Абрек не станет, он трус. А Леха может. Я потому ушла с ними. Чтоб не трогали.

— Угу, — обиделся спасенный Олежка, — и на столе потому скакала, да?

— Остынь, — посоветовал Горчик, — ты ж сам говорил, знаешь, какая она.

— Он не знает, — засмеялась Нюха, — и вот узнал. Сейчас я вам, мальчики, покажу, что умею, сразу двоим. А после уже утоплюсь. Такое счастье, и никогда старой не буду. Надо только, чтоб тело, это вот, не вынесло, а то буду страшная, раздутая вся. К ногам чего привязать.

В легком голосе звучала озабоченность, от которой продирало морозом горячие спины ее спутников. Но Горчик дальше слушать не стал:

— Не тарахти, — сказал вдруг словами Олеги, — лучше еще раз услышь, моя хорошая. Он уже знал. Давно. И все равно любит.

В полумраке и тишине булькала и журчала вода под сваями. Устало пахли собой травы, что выросли, созрели и высохли, уйдя из весны в август.

— Знал… — она заворочалась, возя руками по песку, — знал? Олежка. Ты знал? Давно?

— Господи, — замученно удивился Олега, — да сразу почти. Ты когда врешь, я ж сразу вижу. Ну и видел тебя, когда в Киеве, а потом в Питере вытаскивал. Я только понять не мог сперва, чо такое с тобой. Думал, врешь, потому что дура совсем. Сперва гуляешь, потом врешь. Потом понял.

— То есть… Мы с тобой, вместе. И ты знал?

Горчик поднялся, отряхивая брюки.

— Нюша, рубашку накинь. Олега, чего она у тебя ревет-то? Пошли, Гордей там волнуется. И жрать хочется, в смерть просто.

Он шел впереди, слушая, как они за спиной шлепают по воде, препираясь шепотом, Нюха язвительно смеется, упрекая, снова плачет и Олега сурово ее утешает. А после шаги умолкали, и он не оглядывался, шел сам, зная — догонят. Сегодня догонят, чтоб вместе к Гордею, там хорошо, там он увидел — старый беленый дом и будка с Кузькой. Там они уйдут и станут отдельно, и им будет уже не до него. Он останется сам. Со стариком.

Горчик резко остановился, и Нюха позади сказала «ой», натыкаясь на него.

— Нормально, — ответил и пошел дальше, чувствуя, как становятся ватными ноги.

И Гордей ему скажет. Когда она была. Он может все спросить у Олеги. Но лучше пусть сперва старик скажет, когда писала. Черт и черт, хорошее знакомство с сыном любимой женщины — набег на чужой дом, угрозы убить суку Абрека, голая девчонка и бутылка водки, из которой ей нужно еще несколько раз выпить свои два глотка.

— А ты не бойся, — сказал за спиной ясный и сердитый голос мальчика.

— Что? — Горчик было замедлил шаги, но отозвалась Нюха:

— Угу. Радоваться, что ли?

— Нет. Или да. Просто не бойся и все.

Он понял, ребята ведут свой разговор и Олега пытается пробиться сквозь эту, развязно-циничную, к своей светлой задумчивой Нюхе. Но тоже кивнул, соглашаясь, ладно, Оум, я не буду бояться.

18

Старый дом на песке светил одним окошком, да под навесом качалась на ночном ветерке тусклая лампочка, таская тени. И сворачивая от воды к сухому песку, мимо черных пляжных зонтов, Горчик понял — устал, как пес.

В кармане Олеги запиликал мобильник. Серега замедлил шаги, насторожившись, и в горле мгновенно пересохло.

— Да мам? — бодрым голосом сказал мальчик, обнимая одной рукой Нюху.

— Где? Мы у Гордея. Ага, сидим вот. Да все в порядке, нашлась, ага. В клозете торчит, живот прихватило. Потом поговорите. Мам, ты спи, не волнуйся. Мы уже чай допиваем и спать. Привет тебе от Гордея. Угу.

И помявшись, с вызовом в голосе добавил:

— Я тебя люблю, мам.

Сунул мобильник в карман шортов. Нюха сдавленно засмеялась.