Инга. Мир

Горчик сидел, не чувствуя, что сидит, и что рука его вцепилась в край стола. Моргнул виновато, когда Олега поднял голову и с новым удивлением уставился на него. Но отвести взгляда не мог.

Мальчик встал.

— Ладно. Что я тут… Вы ждать будете? Скажите Гордею, что приехал Оум. Олега Оум. Скажите, что…

— Нюха пропала, — механически повторил Горчик.

— Верно. Я в город метнусь, там пошарю. Вечером на дискотеке. В общем, если что, мне, может, придется сюда ее. Ну… ну я ему объясню.

И проводя руками по запыленным шортам, выругался, что-то обдумывая:

— Черт. Да черт же! Надо было…

Опустил голову, быстро пошел мимо кузькиной будки к пустырю, где за проволоками забора поблескивал маленький, как игрушка, мопед.

Шел, знакомо помахивая рукой, уносил в ней голос Инги, с которой только что разговаривал. И сам — был, пока еще здесь.

— Стой! — Горчик догнал его в три больших шага, схватил за плечо, поворачивая.

Это было так, очень странно, видеть смуглое лицо совсем близко. Как будто этого — нельзя. Наверное, из-за времени, подумал Серега быстро и невнятно, и сразу заговорил, отпуская схваченную майку.

— Неприятности да? С девушкой. Ты один, а нельзя одному. Надо с кем-то. Расскажи. Я могу помочь.

— Вы? — Олега посмотрел на высушенное солнцем лицо и откинутые назад светлые выгоревшие волосы, недлинные и тонкие. На худые, но широкие плечи, и руки под завернутыми рукавами рубашки, с жилами, переплетенными поверх узких мышц к тяжелым натруженным ладоням. Кинул быстрый взгляд на краешек синей татуировки в распахнутом вороте рубахи. Хмыкнул.

— А вы кто вообще?

— Знакомый. Давно был, вот приехал, решил Гордея проведать. Ну? Расскажешь?

Олега повернул мобильник экраном вверх, глядя на часы.

— Я хотел быстро. С ней надо, чтоб быстро, вытащить ее оттуда. Если там она. Но день еще. Щас не знаю точно, где.

Обошел Горчика, слегка толкнув его плечом. И снова сел на лавку, вытягивая ноги. Серега опять сел поодаль, на свой край скамьи.

— Давай. Может и Гордей появится.

Гремя своей цепью, к ним пришел Кузька и обрадованно завилял хвостом, выяснив, что все свои и никого прогонять не надо. Олега нагнулся, отстегивая цепь от ошейника.

— Гуляй. Пока мы тут.

Кузька тут же унесся в огород, лаять на белых бабочек. Олега тоскливо смотрел, как те разлетаются, мельтеша крыльями, и снова садятся.

— Она думает, я совсем зеленый и не знаю ничего. Потому боится и врет. Мне врет. Сдвиг у нее в голове, она дома на таблетках сидела, но то ж ужас сплошной. Сейчас она без них. Когда со мной, то все в порядке, я ее держу. Вы понимаете?

Горчик кивнул.

— И ей пить нельзя. Вот совершенно. Вы не думайте, она не это… не алкоголик она.

Олега выдохнул, и сглотнул, вспоминая, как она звонила из Питера, и какой испуганный был у нее голос. И после, как забыла все, и он краснел, слушая, как выдумывает на ходу, лепит всякие несуразицы, а в глазах такое, вроде он сейчас размахнется и стукнет. Это ее-то.

— Она просто совсем не такая. Как все. В общем, когда мы там встали внизу, в долине Солнца. Это Димка так решил, теперь будет называться. К ней приезжал один тут, с Казана. Я видел, напугал он ее сильно. А сегодня, утром когда… Олька сказала, снова крутились, но далеко, на моциках. Я думаю, она с ними уехала. Сюда. Она тут на дискаре танцевала. Ну, работала, на одного. Абрек кликуха. Понимаете, я б Димке сказал, но чего я буду его впутывать, это раз. А еще…

Он замолчал, краснея и маясь. Закончил глухо:

— Димка ж не знает, какая она, под водкой. Ну и… Он потом будет знать, а она не вспомнит.

— Стыдно за нее, что ли? — Серега пристально смотрел на багровое под загаром лицо.

— Понимаете много. Причем тут стыдно. Жалко ее. И все.

Серега кивнул. Потирая колени руками, сказал:

— Меня Сергей зовут.

И замолчал, ожидая, вдруг мальчик встрепенется, глянет на него пристально, вдруг как-то узнает. Но тот кивнул в ответ, не поворачивая головы.

— А я Олега. Михайлов. Мы толпой по берегу, до Керчи. Записку, что ли, ему написать. Так нечем. У вас нету ручки?

И оба подняли головы на кузькин радостный лай. Гордей шел от пустыря, в линялых до белизны штанах и старом тельнике, мрачно выговаривал псу.

— Гордей! — Олега, вскочив, побежал навстречу, говоря быстро, на ходу и маша рукой в сторону Горчика, — думал, не дождусь. Мы в город сейчас, Нюху искать. Не было ее? Ну, я понял, да. Короче, как найдем, вернемся. Мы с Сергеем. Ты дома будешь?

Старик стоял соляным столбом, глядя вслед бегущему мальчику. Потом с вопросом на лице повернулся к Сереге. Тот кивнул, остановившись. Проговорил тихо:

— Такие дела. Он не знает, дед. Я ему после. Когда вернемся.

За забором требовательно затарахтел мопед, рыкнул, разворачиваясь.

— Я сам, скажу сам, — добавил Горчик и побежал следом. Сел позади Олеги и, примерившись, аккуратно взял того за бока, ставя ноги на плоскую площадку.

Гордей сделал несколько шагов, чтоб лучше видеть, как цветная машинка, виляя, уносит двух седоков. Черноволосого мальчишку, пригнувшего плечи. И за его спиной — худого мужчину с выгоревшими волосами.

За сотню километров от дома Гордея Инга сидела в комнате, держа в руке молчащий мобильник. Кусая губу и совершенно так же, как сын, хмуря темные брови, думала напряженно о недавнем звонке и о том, что происходит сейчас, то, отголоски чего ясно услышались ей в разговоре с Олегой.

Все эти дни она лихорадочно работала, доделывая хвосты и кое-что делая про запас, понимая, если поедет с фотографиями, искать Сережу, то времени на работу останется меньше. Ехать собралась завтра. И вдруг запел телефон, высвечивая на экране незнакомый российский номер.

— Простите, — осведомился звучный женский голос, — это… сейчас… ага, это Инга Михална?

— Да, — ей стало тревожно, и она крепче прижала к уху телефон.

— Я Анечкина мама. Лариса Петровна Ковальская. Исполнительный директор бизнес-центра «Медея». Анечка мне ваш номер дала, недавно, вернее, я спросила, кому можно звонить, чтоб осведомляться о ее пребывании и самочувствии. В санатории. Так вот мне интересно, почему ее телефон третий день молчит, и когда я смогу поговорить с дочерью?