Инга. Мир

— Знание приносит ответственность. Так чаще, чем наоборот. Ну и приятно думать, мы все же люди, а не безумные дьяволы, иначе давно бы друг друга перетравили. Так?

— Наверное…

Наверное. Ингу успокаивала внешняя Вивина безмятежность, ведь ее Вива всю жизнь провела с травами, правда, больше ее интересовали те, что цветут. Но все равно некоторые свои тетради казались Инге живым и угрожающими, будто там, под обычной обложкой наливались тайными соками тайные знания, зрели по мере того, как заполнялись страницы. Потому всегда были спрятаны далеко, от чужого глаза. Да и сама Инга редко их перечитывала, поняв, чем опаснее знание, тем сильнее оно врезается в память, и уже никуда не уходит, содержится в ней самой.

Она сидела в зеленой глубине кустарникового буша, в центре долины Солнца, на прохладном лобастом валуне, выложив на кусок белого полотна свою дневную добычу. Издалека, приглушенные колючими ветками, что торчали низко, цепляя волосы и царапая плечи, раздавались голоса. Кто-то купался, оря и визжа, другие готовили еду на кострах. С тропинки и верхнего края обрыва тоже слышались крики, и она, на минуту отвлекшись, послушала их.

Ребята, вместе с Оумом и Димкой, маячат, как она и просила, мелькают туда-сюда, не позволяя Лехе, который спрятался в яме с шиповником, расслабиться. Заодно делают там кое-что, по ее просьбе. Она думала, может, отложить все на завтра. Еще одна ночь, Нюху покараулят, чтоб не убредала одна, а после день на подготовку. Но сидя на камне, перебирая коробочки с семенами и вороша стебли, поняла — нет, нужно использовать эту ночь, что придет через несколько часов. Иначе она испугается сама, протянет время, колеблясь. И дрогнет, нарушая тонкие установки внутренних весов. Сейчас они выверены и точны. И есть уверенность — все получится. Она не навредит. А будет ли эта уверенность завтра? Кто знает.

Склоняясь над травами, протянула к ним руки, совсем темные на светлом фоне, изрисованные тенями листьев. Запела тихонько, чтоб не дать голове испугаться, первое, что пришло в голову. И мурлыкая, стала отбирать нужное, раскладывая по маленьким полотняным узелкам и обычным пустым коробкам от спичек. Отрывала кусочки пластыря от маленького рулончика, приклеивала на коробки, писала шариковой ручкой несколько букв и цифр, крупно и ярко.

Мелькнула ревнивая мысль о том, что там ее Сережа, оставила его среди толпы раздетых горячих девчонок, а видела — смотрят. Но с упреком запев чуть громче, мысль прогнала. Не время. Успеет его попилить, потом.

Желтые сухие коробочки, истыканные впадинками. Шуршат, высыпая на полотно мелкие, как черная пыль, семена. Немного, в коробок с яркой надписью на белой полоске. Дым.

Тонкие стебли, сочные, с каплей ленивого белого молока на сломе. Четыре капли в пластиковую бутылку из-под обычного пива, наполненную из родника. Вода.

Розетки мелких сухих листочков, с макушек высоких гнутых стеблей. Растереть, стряхивая порошок в другую коробочку. Кожа ладоней…

Инга тщательно сполоснула руки, поливая себе из другой, большой бутылки в сторону. Вытерла насухо, сдувая с носа упавшую прядку. Снова склонилась над полотном.

И просидев, наверное, час или полтора, разогнула ноющую спину, оглядывая рассортированное богатство. Бережно сложила в пакет. Полотно с остатками свернула и, отворотив камень, лежащий под корнями куста, сунула в сырую яму, завалила снова камнем. Почти на четвереньках выбралась в желтеющий предвечерний свет. Встала на краю буша, оглядывая широкую полосу песка, на которой был выложен из белых и серых плоских камней лабиринт, ведущий от начала главной тропы: крутился по песку, и уходил к прозрачной морской воде.

— Мом? — Олега, прижимая к боку еще один увесистый камень, встал рядом, нагнулся, укладывая его в выложенный рисунок.

— Ну, сделали, как ты говорила. Знаешь, это как называется щас? Ленд-арт. Красота, конечно, только я все равно не пойму.

— Тебе и не надо, — засмеялась Инга, — как сработает, увидишь. Нюху зови и девочек, пока не стемнело, мне им надо сказать, что делать. А что наверху, готово?

Олега пожал плечами, слегка раздражаясь. Ну, не любил он, когда непонятно, это Нюха по непонятному спец, а ему подавай, чтоб ясно и четко. Но ответил послушно:

— Сделали, да. И Васечка там с Олей устроили цирк. Но, мам, а внизу ковырялись, с камнями, и этими вот, для костров, наверняка ж видел! Долина сверху как на ладони!

— А это как раз ничего, — отозвалась Инга, — как видел, так и развидит.

— Ладно, — нехотя согласился Олега. И пошел, выворачивая пятками песок, закричал:

— Нюха! Бери своих красоток, дуйте сюда!

Инга села на песок, держа свернутый пакет. Увидела вдалеке Сережу, и нахмурилась, покусывая губу — вокруг того скакали по берегу девчонки. Подумала растерянно, ох, Михайлова, радуешься, что он в свои почти сорок пацан пацаном. Смотри, они тоже так думают, эти двадцатилетние козочки. И ты еще не знаешь, сколько женщин было у твоего Серого, двадцать лет, Михайлова, ну, пусть пятнадцать, как вышел, и все они — без тебя.

Он услышал упорную мысль, повернулся, разыскивая ее глазами, и помахал, тонкой отсюда, коричневой рукой. Спросил знаками, мне прийти, к тебе? Она улыбнулась и махнула в ответ, будь там. Про себя добавила, любимый мой балда Горчик, все вызнаю от тебя, получишь по первое число. И по десятое. И по любое.

— Инга Михална? — Нюха выскочила сбоку, в своих узких плавочках, с мокрыми, золотыми проволоками волос по плечам. И девчонки, те, что сидели у костра на военном совете, все были тут, разные, в своей разности такие красивые, гладкие, как мокрые молодые дельфины.

— Сядьте. Я объясню, что нужно. И начнем, когда станет темно. Оля…

Оля села напротив, обнимая свои коленки, засмеялась, торопясь рассказать:

— Ой. Мы с Васькой там орали, он на меня прыгает, я типа реву, руками закрываюсь. Прям Отелло с Дездемоной. Орет, убью, а я ему — не надо не надо, любимый! Полчаса разборки устраивали. Думаю, он кроме нас ничего не увидел. Ну, точно, ничего.

— Молодцы. Ты первая пойдешь, посмотришь, когда заснет. Думаю, быстро заснет, вы же целый день считай, по ушам топтались, все хором. И сделаешь вот что…

Горчик издалека смотрел, как она сидит, закрытая спинами и головами девочек, только черные волосы видны и иногда внимательное лицо. Упрямая Инга Михайлова. Так и не стала рассказывать, для чего собирала свои травы, ну он понял, не дурак, для чего именно. И было от этого очень тревожно. Она сам поняла ли, что такое — ходить по краю злых желаний, и вдруг сидеть потом рядом с мертвым врагом, поняв — вот оно, исполнилось. Как будто ты пожелал чересчур сильно. Был мир с дураком Ромалэ, конечно, подонком и гадом. Но стал с какой-то нелепой минуты — без него. В этом было что-то ужасное и совершенно неправильное. Теперь она сидит, серьезная такая, учит девчонок своим тайным секретам. А он тут волнуется. Справится ли она? Не переступит ли грань?

Между девичьих голов мелькнуло смуглое лицо, уже тающее в наступающих сумерках. И она улыбнулась. Ему.

Справится, успокоился Горчик. Пошел к палатке, переодеться, натянуть штаны, рубашку, намазаться кремом от комарья. Мало ли. Нужно быть готовым к ночному непонятному приключению.

— Нюша, — сказала Инга.

Девочка подняла светлое личико с внимательными большими глазами.

Инга кашлянула.

— Тебе нужно, как стемнеет, стать девочкой Ню. По-настоящему. Для него, для Лехи. Сумеешь?