Инициализация: Выживание

— Не только это, — покачал я головой. Рана уже затянулась, и я мог нормально говорить. — Нам предстоит совершить множество плохих вещей, и я не боюсь осуждения. Сэм, дом.

— Понял, — кивнул он и растворился в тени, а мы с Косом выдвинулись к воротам, которые уже полностью открылись.

Звуки выстрелов явно привлекли внимание, но мы не ждали быстрой реакции и прибытия подкрепления — капитан знает, чем мы сейчас заняты и должен поспособствовать нормальному выполнению миссии.

Дальше Сэм проник в дом, в котором должны были находиться еще несколько полицейских и жена полковника. А мы вломились в парадный вход — дверь была массивная, но не выдержала и трех ударов молотом.

Дети, на сколько мы успели выяснить, давно жили за границей. Кажется, во Франции, так что других свидетелей жестокой расправы над полковником не было.

— Стоять! — закричал один из полицейских, который ждал нас в коридоре дома, направляя на меня автомат. — Брось оружие!

А вот это уже серьезная заявка и автоматных пуль я еще не ловил.

Я поднял молот, делая вид, что готов его послушаться, но сзади полицейского появился Сэм и рукояткой кинжала ударил его в затылок — полицейский со стоном завалился на пол и затих.

— Где второй? — спросил я.

— Наверху, с женой полковника.

— Вперед.

Мы рванули вверх, я впереди, Кос сзади, Сэм, как всегда, в тенях.

На втором этаже у нужной двери уже стоял Сэм и я подошел, прислушиваясь к происходящему. За дверью слышалась какая-от возня, а потом она открылась и нас встретил полицейский, который поднял руки и жестом пригласил нас входить.

— Капитан предупредил, — сказал он, когда я проигнорировал его жест и не стал проходить в комнату. — Остальных уже того?

— Того, — кивнул Кос и шагнул вперед.

Его кулак смачно врезался полицейскому в скулу и тот упал на колено, непонимающе уставившись на нас.

— Мы не мясники, — ответил Кос на невысказанный вопрос. — Все твои на улице, связанные.

Комната оказалась спальней, и я кинул взгляд на жену полковника — она лежала без сознания на кровати. Что полицейский с ней сделал было непонятно — никаких следов или повреждений я не обнаружил, когда подошел ближе, чтобы проверить дышит ли она.

— Что ты сделал? — спросил я полицейского.

— Мой атрибут, — зло ответил он. — Просто сон и все, ничего такого.

— Шкурой своей за неё отвечаешь, понял? — я приблизился к нему и потянулся к атрибуту, выпуская пламя из глаз наружу. — Узнаю, что с ней что-то случилось, я приду за тобой. Понял?

— Понял, — кивнул он, но в его глазах не было особого страха. Или он хорошо его скрывал.

Дальше мы заперли в подвале дома, предварительно крепко связав и проверив все возможности из подвала выбраться — быстро точно не получится. Плюс Кос обрубил все варианты связи и собрал мобильники и рации.

За ночь нам предстоит сделать так еще три раза и этот был самый простой. Остальные цели на Кате и Орине.

— Закончили, — сказал я, выходя из дома. — Следующая цель в центре и надо быть максимально осторожными.

Катя

— Ты хищник, запомни это, — сказал ей Орин. — А люди — твоя еда, не более. Они могут быть интересные, у них может даже быть своя уникальная жизнь и цели. Но цыпленок тоже не хочет отправляться в печь. И теперь только так ты должна воспринимать своих жертв…

Речь Орина текла плавно, как яд, ввинчиваясь в голову. Катя сидела в темноте, прижавшись к стене квартиры. Холодный подоконник впивался в спину, но она не двигалась. Жажда не рвала, как тогда, с бандитами. Сейчас было хуже. Она знала, что сделает. И не хотела. Орин смотрел на неё, глаза горели в полумраке, будто видел её мысли.

— Не думай, дитя, — шепнул он, положив руку на её плечо. — Думаешь — проигрываешь.

Катя сжала кулаки. Ногти впились в ладони, но боли не было. Только холод. Она хотела сказать, что не может. Что это не она. Но Орин был прав — думать было нельзя. Думать — это вспомнить Мишу. Вспомнить, как всё пошло к чёрту. Она мотнула головой, прогоняя его лицо. Не сейчас.

Они уже были в квартире своей жертвы, поджидая её в темноте — забрались через окно, этаж был всего третий. Полицейский жил один, и никаких проблем с его устранением не должно было быть. Вряд ли кто-то ждёт дома засаду из двух вампиров. Но Катя всё равно чувствовала, как сердце — или что там теперь вместо него — колотится. Квартира пахла кофе и старой бумагой. На столе лежала рация, шипела помехами. Где-то в углу — фоторамка, но Катя не смотрела. Не хотела знать.

— Он идёт, — шепнул Орин, кивнув на дверь. Его голос был как нож — резкий, точный. — Готовься.

Ожидание было недолгим — через тридцать минут замок щёлкнул, и в коридоре вспыхнул свет. Катя увидела мужчину лет сорока, с сединой на висках и щетиной, будто он неделю не брился. Аврал. Хаос. Она знала, каково это. Он напевал что-то, какую-то дурацкую песню, и выглядел так, будто Системы не было. Будто не было монстров, порталов, смертей. Будто его коллеги не умирали этой ночью.

Он напевал какую-то песенку и выглядел так, будто вообще ничего еще не случилось — не было Системы, монстров, порталов и тысяч смертей. Как его коллег, так и мирных жителей.

— Действуй, — шепнул Орин и толкнул её вперёд.

Она замерла. На секунду. Сердце — или его тень — сжалось. Она не хотела. Не сейчас. Но Орин смотрел, и жажда шевельнулась, как зверь. Катя тряхнула головой и рванула впёрёд, тенью, быстрее, чем могла представить. Мужчина не успел вскрикнуть. Она зажала его рот, клыки впились в шею.

Кровь хлынула, тёплая, сладкая. Эйфория ударила в голову, как молния. Катя вцепилась сильнее, теряя себя. Тело в её руках дёрнулось, но она сжала его, не думая. Сильнее. Ещё сильнее. Хрустнула шея, и этот звук вдруг вернул её в чувства.

Она отпустила полицейского. Он рухнул на пол, глаза стеклянные, пустые. Катя смотрела, не дыша. Кровь стекала по её подбородку, но она не шевелилась.

— Что я наделала… — прошептала она. — Что же я наделала…

— Ты сделала всё правильно, дитя, — Орин шагнул к ней, взял за плечи. Его голос был мягким, но твёрдым, как камень. — Это твоя природа. Прими её.

Катя дрожала, сдерживая слёзы. Глаза покойника жгли, будто обвиняли. Но кровь на губах… Она облизнула их, не сдержавшись. Вкус был живым. Настоящим. И где-то в глубине, под ужасом, она чувствовала — ей понравилось.