Инклюз

— Он мой слуга и мне решать, как обойтись с ним.

Ни жив, ни мертв, Абих слушал наши препирательства, переводя еще мутный от удара взор с моего лица на бороду Зулеба и обратно.

Присев на корточки, я спросил:

— Неужели было недостаточно убедиться, что я покинул город? Зачем было следить за мной дальше? Ты такой хороший шпион?

Абих с трудом сглотнул и ответил:

— Хороший. Но не потому, что мне нравится шпионить, эфенди. Это занятие то скучное, то опасное, но никогда — приятное. Но так уж повелось — хочешь работу слуги, бери в довесок вторую — соглядатая.

— Хотите знать, эфенди, врет ли вам старик в бурой гелабии?

— Рясе, — машинально поправил я, и тут же утвердительно кивнул в том смысле, что знать правду хочу. — Говори, и я пощажу тебя. Не будет даже побоев.

— Я не знаю. Откуда мне знать про их дела? — и широко улыбнувшись, Абих закрыл глаза. Должно быть, удар по голове искалечил его чувство юмора, и его слова показались произнесшему их смешными.

— В любом случае, следует как можно быстрее вернуться в стены монастыря, — заявил брат Ожье.

— Сразу же после молитвы, — поправил его брат Луи. — Впервые за четыре года я буду молиться вслух, — задумчиво добавил он.

Пока над озером разносилась "Ave Maria gratia plena", Зулеб привел наших ослов. Полагаю, брат Ожье уступит своего осла брату Луи и составит Абиху компанию в пешем путешествии.

Вышло чуть иначе. Оказалось, что у старца был привязан невдалеке мул, на которого он с помощью Абиха (я велел ему) уселся и возглавил наше шествие. Сам Абих изрядно затормаживал наше движение, так как еще не до конца оправился от рауш-наркоза и ноги у него заплетались.

Не доехав до монастыря с четверть лье, мы услышали некий шум, доносившийся из обители. Спешившись, мы осторожно подошли ближе, стараясь не слишком выделяться.

Причиной шума оказалось вполне богоугодное дело. Каким-то образом в монастырь попало полтора десятка раненых французов. Кармелиты сновали по двору, унося носилки с ранеными во внутренние помещения и врачуя на месте тех, чье состояние переноска могла ухудшить.

Среди лекарей мы увидели и брата Камилла. Сам он не касался раненых, но направлял прочих братьев. Со всей серьезностью мы подошли к нему, и я напрямую спросил, что он думает о версии отца Луи, и как намерен оправдываться.

То, что брат Камилл все отрицал, меня не удивило. Но поразил пыл, с которым он это делал, и его очевидная искренность. Мне осталось только развести руками. Но не таков был брат Луи. Мы еле успели оттеснить его к дверям (как оказалось прачечной) и втиснуть его в них, чтобы он не устроил прилюдного скандала. Брат Камилл последовал за ним и честно выслушал весь поток обвинений и проклятий.

Два монаха стояли на расстоянии руки и один из них кричал и плевался, а второй оставался спокоен и сдержан. Мы, прочие, удержались от искушения окружить их и наблюдать вблизи и, отойдя к стенам, оперлись на баки и вальки. И молча ждали, пока старец не иссякнет.

Выслушав патриарха босых кармелитов с каменным лицом, брат Камилл сказал:

— Обвинения беспочвенны и смехотворны, но тяжки. Мое уважение к вам, брат Луи, так велико, что я готов доказывать свою невиновность.

— Как вы намерены сделать это? — саркастически вопросил брат Луи.

— Единственным безошибочным способом. При помощи ритуала Руки Лжеиоанна.

Выпучив глаза, брат Луи отступил от своего оппонента.

— Одумайтесь! Это безбожно и опасно!

— Нет. Ритуал состоится. Пусть все, кто принимал участие в поисках реликвии, проследуют с нами, чтобы засвидетельствовать то, что будет происходить с нами.

Мне никогда раньше не доводилось слышать о подобном ритуале. Надо ли говорить, как разгорячили мое любопытство слова брата Луи о его безбожности и опасности? Я всегда полагал, что монахи знают многое сверх того, что открывают мирянам. Пришло время увидеть кое-что своими глазами!

Пешком под жарким вечерним солнцем в душном воздухе, насыщенном запахом сухой травы и овечьих экскрементов, мы, даже не пообедав, спешили в пещеру Иоанна. Священное для кармелитов место, где зародился их орден, требовало немалой выносливости от того, кто задумал его посетить.

Перед черным зевом брат Камилл остановился и зажег лампу. Все мы поступили также, поскольку ламп и масла кастелян монастыря выдал нам в достатке.

Раньше мне не доводилось бывать здесь, но пещера казалась удивительно знакомой. Не сразу (уж слишком непохожим было убранство и освещение), но я понял причину своего дежавю: точную копию этой пещеры посетил я сегодня на острове Богородицы.

Брат Луи, заметно дрожа, приблизился к каменному столу и замер, положив на него ладони. Брат же Камилл начал приготовления, как по мне, то самого мрачного толка. Из принесенного с собой мешка он достал деревянную чашу, которую наполнил овечьей кровью. Не дрогнув, он перерезал горло ягненку, которого по дороге купил у пастухов, и, высоко вздев его за задние ноги, дал крови свободно истекать из тела животного. Ягненок еще бился, сердце его сокращалось, оттого кровь покидала тело толчками, не только наполняя сосуд, но и разлетаясь тяжелыми каплями. Несколько красных клякс осталось на руках брата Луи, но тот не убрал их, только вздрогнул.

Выронив обескровленную тушку на пол, откуда ее немедленно подобрал и засунул в хурджин Зулеб, возможно, он собирался позже использовать ее в пищу, брат Камилл собрал огарки свечей, которые во множестве копились по углам пещеры долгие годы. Каждый из них он обмакнул основанием в кровь, а затем расставил вокруг чаши, собрав в некий сложный узор, отдаленно напоминающий три проникающие друг в друга пентаграммы. Зажигать он их не стал, а снова залез в свой мешок и вытащил из него почерневшую от времени человеческую кисть. Когда-то она принадлежала крупному мужчине с волосатыми запястьями и коротко обгрызенными ногтями.

Чуть помедлив, брат Камилл погрузил руку в чашу так, чтобы кровь полностью скрыла ее. Пару секунд он удерживал мощи, а когда отпустил, рука всплыла вся влажная, блестящая в свете ламп.

Запалив от лампы лучинку, кармелит собрался зажечь свечные огарки. Увидев это, брат Луи затрепетал.

— А как же защита? — пролепетал он.

— Мне она ни к чему, я чист, — заявил брат Камилл. После этого он поглядел на старца с легким презрением и добавил:

— Впрочем, я могу установить малый круг.

— И только? — робко спросил брат Луи.

— Да. На большее не хватит моих умений. Да и зачем?

— Но если… — не унимался старик

— Не следует предъявлять обвинения, если не уверен в них и не готов отстаивать свою правоту, — отрезал брат Камилл.

Почесав в раздумье нос, он снял веревку, которой был перепоясан, и, что-то бормоча, окружил ею стол. Связав концы ткацким узлом, начертил на полу ножом знак Азатот так, чтобы узел лежал прямо на нем. Выпрямился и, глубоко вздохнув, зажег свечи, старясь не касаться огнем тех, что уже горели. Затоптал лучину, и положил на стол свои ладони прямо напротив ладоней старца.