Инклюз

— Совершенно не хочу.

— Тогда подтяни пояс, да пошли. Пока болтали, так даже поесть не успели.

Тут он был не совсем прав. Как только выдвинулись, Олив сунул мне кусок хлеба с вареной печенкой.

Жуя печенку, (хлеб я вернул, не люблю хлеб) я перебирал в памяти странности замка Иртвель. Что люди сплошь приятные — это полбеды, а вот дружба с эльфами… В других землях люди с ними, конечно, тоже не воевали. С эльфами воевать дело зряшное. Походом на них идти? Если войско большое, растворятся эльфы в лесах — не найдешь. Можно их селения жечь, а что толку, если они новые вырастят, да не прикладая рук, только на дудочках наигрывая. А малому войску — самому конец. Перестреляют издали, передушат в чащобе живыми удавками. Короче, не воюют с эльфами. Но и дружбы особой не водят. Торговлишка есть, но хилая, меновая. Хотя, с другой стороны, если эльф девку обрюхатит, то никто ее порицать не будет. Уж очень детишки получаются смышленые, и не болеют никогда. Только вот сами эльфы их за своих отпрысков редко признают, а тут не сына даже, а внука эльфийский старейшина признал. Удивительно!

Но еще удивительнее мне стало, когда через два дня, во втором своем патруле, на той самой полянке, где мне десятник про эрла объяснял, застали мы не кого-нибудь, а один из тех самых эльфийских патрулей, про которые Шлог толковал.

Трое эльфов сидели по птичьи на нависающей над краем поляны толстой еловой ветви, и, передавая друг другу, слизывали сок с надрезанной маковой головки. Головка была с полкулака, где такую нашли?

При виде нас эльфы встряхнули рыжими косами, вроде как поздоровались. И тут же, встав, растворились среди хвои. Причем они не таились, просто умеют.

— Видал? — сказал Олив. — Они ж, вроде, по ночам только тут того.

— Шаманы ихние что-то почуяли, — разъяснил Шлог. — Что-то нагадали, или как там у них. Вот, Огенран своих и кинул нам на усиление. Ешьте, парни, отдыхайте. Но уж как выйдем — молчок, и смотрите-слушайте во все четыре!

Десятник зря б говорить не стал, мы это уже знали. И потому слуха и зрения не щадили. Но ничего угрожающего так и не встретили. Лес был таким же, как и в прошлый раз. Кто-то мелкий понизу шуршит, кто-то клювастый или зубастый над головами шишки лущит, кто-то косматый шерсть на коре оставляет.

Следующую неделю нам с Оливом снова в очередь пришлось на стене стоять. Я скучал по патрулям, Олив кивал головой и говорил:

— О, понял! Вроде и скукота по лесу бродить, а уж на что интересней, чем здесь торчать.

Утешало нас то, что на конец недели эрл запланировал большую охоту. Такую, что кроме егерей и псарей найдется заделье и части дружины. Мы как лучники рассчитывали в эту самую часть попасть.

О том, что мне повезло, я узнал от Старшего Равли.

— Ты верхом ездишь? — спросил он у меня, когда я пришел на занятия. Сегодня у нас был день копейного боя. Утомительного и однообразного. Всяких финтов и кручений Равли не уважал, предпочитая до бесконечности отрабатывать прямые уколы и уход за шит.

— Еще как езжу! — хвастливо ответил я. Мне было, чем похвастаться, с конем я управлялся получше многих рыцарей, только дорог конь, не про мою честь.

— Тогда до копий сегодня не дойдет, — вздохнул Равли. — Что ж ты так? Научился где-то этой дурости лошадиной, а я теперь один пей? Иди, давай, к конюшням, там тебе подберут меринка, станешь его до охоты чистить, положено так, чтобы привык.

— Не обижайся, — я хлопнул Равли по плечу. Коня чистить дело быстрое, у Гауза раньше тебя буду!

По дороге к конюшням я забежал за Оливом.

— Не, верхом это не по мне, — помотал головой мой друг. Телегой править могу, а в седле сроду не сидел. Конная нынче охота, жаль.

Он махнул рукой и вернулся в казарму, а я вскоре познакомился с Бушем, как верно угадал Равли, мерином.

Буш мне понравился. Привыкший менять наездников, он не упрямился, был спокойным и ласковым коньком. Хоть и всего пяти локтей ростом, Буш, наверняка, был резвым: ноги сухие, мышцы под кожей, как морские волны — все время движутся, перекатываются.

Дружелюбный и при том годный к настоящему делу конь — редкость. Я с удовольствием вычистил Буша, погонял на корде и, к сожалению, нарушил слово, не только не придя к Гаузу раньше Равли, но и вообще забыв об этом. Когда вспомнил, Равли от пивовара уже ушел и, по словам последнего, только пригубил, да и то без удовольствия.

Чтобы загладить вину перед другом, я уговорами и хитростью вымутил у Гауза две полные фляги крыжовенной наливки, запасся копченой рулькой и перченым рулетом из сала с ливером, и, подгадав время, когда мы все четверо были свободны, позвал друзей на Лисью горку.

Такое имя носил холм в миле от замка, окруженный кленовой рощей, неведомо как сохранившейся между распаханных полей. На холме жила лисья семья, которую по обычаю не трогали. Лисы тут обитали смышленые, и курокрадством людей не провоцировали. Мышковали себе, да кроликов ловили. Места спокойнее и красивее я в округе не знал.

Мы пили и болтали, сидя на занесенном кем-то на вершину холма, как нарочно для подобных посиделок, толстенном бревне. Равли следил, чтобы Мелкий на налегал на наливку, а запивал бы еду сидром.

Внизу весело краснели кленовые листья, а здесь на желтом от увядающей травы холме, если чего и не хватало, так только лис, которые обычно сновали неподалеку в расчете на остатки еды. Сейчас бы их рыжие спины должны были то и дело показываться из желтой травы.

— Где лиски-то? — первым не выдержал Мелкий.

Мы с Оливом пожали плечами, а Равли облизал хрящ на рульке и задумался.

— Вообще нехорошо, — сказал он через некоторое время. — Может, я щас пустого страху нагоню…

— Нагоняй! — жадно потребовал Мелкий и приготовился внимать.

Равли сплюнул под ноги, постучал жестким пальцем по бревну, на котором мы сидели.

— Силу набирает.

— Бревно? — удивленно вскинул брови Мелкий.

— Это он так бревно, а перевернешь — идол. Скверный идол. Его отец нашего эрла своими руками сковырнул. Никто ему помочь не решился. Потом уж, когда ясно стало, что силы в идоле нет, стали его простым бревном считать. Удобное бревно, не гниет, а зимой снег на нем не держится, скатывается сразу. Сиди, кто хочешь. А лет полста тому не то было. Вру, не полста, сто с гаком.

— Так отец или дед эрла? Век назад, какой отец, эрл-то не старый совсем. Его вон лет, считай. — Ольвин указал на меня пальцем.

— Дык, полуэльфы ж! — Воскликнул раздраженный недогадливостью друга Равли. — Жизнь ихняя, считай, как наших две-три. Говорю отец, значит отец! Сам он кайлом да лопатой идола повалил, и еще, говорят, наговорил над ним.

— Эльфийским наговором? — уточнил Ольвин.

— Не, он же тока на половину эльф. Обычным, человечьим. Но сильным. А допреж, как он управился, стоял этот идол да на всех зыркал. Кто глаз не отведет, тому худо придется. Того он зыркал, что голодный был. Еще тому раньше кормили его.