Иного не желаю. Часть третья

Протерев лицо руками, я осуждающе покачала головой.

«Глупость думаю. Никогда бы не смогла поверить ни во что подобное».

Только вот, откуда эти мысли?

Отец ведь любил меня. И никогда бы не бросил.

Маму он тоже любил – только не так, как все люди, а так, как умел: по-звериному дико, но всё же любил.

А вот я…

И я вдруг совершенно отчетливо поняла, что за все свои тридцать лет я ни разу не поинтересовалась, а остались ли у отца какие-то родственники. Ведь его тоже должен был кто-то оплакивать…

У нас, в бывшей квартире родителей, образовался настоящий музей моей мамы – бабушка постаралась сохранить всё, как было при её жизни, убрав все упоминания об отце.

Отца нигде не было.

Моя собственная дочка, чувствительно стукнув меня изнутри, напомнила о своем существовании.

И я вдруг с ужасом поняла, что сама превращаюсь в свою бабушку, которая навсегда вычеркнула папу из моей памяти. Как она вычеркнула и меня, когда поняла, что я наследовала всего лишь половину от своей мамы, взяв половину и от отца. Но ведь я не выбирала родителей, и меня нельзя так просто разделить!

— …И мою дочь тоже нельзя будет поделить, – с ужасом подумала я, осознавая, что хотела сделать – разделить отца с дочерью. А ведь отец Этьена сошёл с ума из-за потери ребенка.

К тому же, наша дочка родится оборотницей – а значит, будет принадлежать этому миру и кто, кроме отца, лучше научит её правильно воспринимать этот мир.

Усилием воли, я пыталась выкинуть из головы мысли о том, что может ожидать меня в этой стае после рождения ребенка. И попыталась сконцентрироваться на другом: как-то принять стаю Валуа и себя внутри неё.

Не скажу, что меня ждал сколь-нибудь большой успех, но, по крайней мере, Этьен видел мои потуги (пока в переносном смысле этого слова) и даже вроде бы пытался деликатно указать мне на ошибки в моих действиях,

— Ты забываешь, что они не твои гости, не твои работники по найму, не самостоятельные личности, которые завтра могут перебраться в лучшее для них место. Нет, оборотни рождаются, живут и чаще всего умирают в одной – своего рода – стае. Бывает, конечно, что оборотень находит свою истинную пару в чужой стае и забирает её к себе, либо самка переходит в стаю мужа по договору, но это, пожалуй, единственный путь, когда происходит нечто подобное.

—Почему? – не поняла я. – Разве оборотни не могу перейти к тому вожаку, который им больше нравится?

Этьен, устроившись на диване рядом, покачал головой.

—Ты немного неправильно представляешь себе наше устройство.

— Немного неправильно? – я покачала головой. – Этьен, мне кажется, я вообще так ничего и не знаю о вашем мире.

Смуглая мужская рука опустилась на моё колено.

— Нашем мире, Таис.

— Пусть так. – Я упрямо тряхнула головой. — Но, знаешь, когда говорят «нашем», подразумевают, что эти самые «наши» в одинаковом положении, однако по отношению к себе я такого не заметила. Даже на уроках об истории оборотней мне много и нудно рассказывали, как себя вести на полнолуниях с Альфой, Бетой и простыми оборотнями… но представляешь, мне никто так нормально и не объяснил, почему оборотни до сих пор играют в зависимых крестьян или почему все удивляются, что я не свихнулась без стаи.

—Потому что это теория… много теорий, которые сводятся вроде бы к одному простому закону: во время полнолуний, оборотни освобождают своих волков и одновременно с этим насыщаются силой Луны, которая делает нас сильнее, быстрее, выносливее людей. Без праздников полнолуний, в одиночестве, оборотень не может этого получить — и это неминуемо подталкивает его к одичанию.

— Именно это мне и преподавали, — кивнула я. – Но это не объясняет, почему оборотни не могут выходить из одной стаи в другую.

—На самом деле могут, — прикусив мочку моего уха, протянул Этьен. – Но для этого нужен специальный обряд.

—Зачем?

Этьен тихо засмеялся.

—Затем же, зачем женщины впитывают в себя запах своих мужей, а щенки – силу своих отцов. – Валуа, как будто невзначай задев ладонью мою грудь, опустил руку на живот и загадочно добавил. – Мы, Таис, раса не просто хищников, но воинов, а ни одно войско невозможно без железной дисциплины. И без стопроцентной преданности своему вожаку.

Вытянув руку вверх, Этьен поймал прядь моих волос.

—Поэтому не стоит проявлять мягкость там, где она не нужна. Правь, Таис – покажи всем, что ты не просто оборотница — ты Луна стаи.

И я, чувствуя, что снова поддаюсь его словам, и правда попыталась это сделать, только вот, куда бы я ни направлялась, меня всегда опережала Моник, которая теперь постоянно присутствовала в замке – на завтраках, ужинах; в библиотеке, на лестнице, в коридоре возле кабинета Гийома — везде, где оказывался Этьен или я. И если в присутствии Валуа она изображала из себя кроткую – но развратную овечку, то когда мы оказывались наедине…

??????????????????????????

Нет, она не хамила в открытую.

А презрительные ядовитые взгляды, насмешливое фырканье или тихие перешёптывания со слугами, в которых я точно слышала своё имя – разве этого могло быть достаточно для того, чтобы пожаловаться Этьену?

Скорее всего, нет.

И, несмотря на его доброе сейчас ко мне отношение, я прекрасно помнила то, что случилось в Испании, и потому благоразумно молчала, пытаясь как-то сама справиться с ситуацией.

Потому что это, возможно, был мой единственный шанс остаться в своём нынешнем положении и после родов.

И потому, прикусив язык, я улыбалась, пытаясь разговаривать со слугами; и снова улыбалась, когда слуги делали вид, что не понимают, о чем я говорю.

В один из таких дней Гийом задержал меня на осмотре дольше обычного. Потом я узнала, что доктор уже привёл в «боевую готовность» медицинское «крыло» замка – так, что теперь мне не было никакой нужды ехать рожать в госпиталь: госпиталь приехал ко мне на дом.

А ещё Мари вдруг стала показывать на мой живот и говорить, что он «съехал вниз». Я долго силилась понять, что она имела в виду, и моей помощнице пришлось дважды повторить свою фразу на английском, пока я поняла, что это не она, это я перевожу неправильно.

Это, кстати, было очень смешно, но с возвращением в Ангулем, мой английский стал быстро размываться под «французским» давлением, и теперь я всё чаще говорила именно на французском языке или – что тоже бывало довольно часто – коверкала английские слова на французский манер. Иногда это оказывалось правильно, иногда – нет, но я, осознавая, что другого решения Совета всё равно не будет, изо дня в день пыталась найти общий язык со стаей Валуа, четко осознавая, что времени у меня почти не осталось.